— Не знаю, что их связывало с Викторией Павловной, но Лев уехал из клуба рано, это я помню. А вот с кем она отбыла, не знаю.

— Со мной. Я отвез ее на Плющиху.

— Она там живет?

— Да. Сценарист женат?

— Сейчас находится в состоянии развода.

— А вас, кажется, можно поздравить? Восхитительная женщина.

— Ведь правда? Я счастлив.

Борис улыбнулся нежно, даже застенчиво, а из кустов подкрался к нам старик. То есть бомж. Не старик и не бомж, а весьма загадочная личность в черном.

— Долго вы одеяло искали, — заметил я, он смутился. — Так и не нашли?

Бесцветные глазки хитренько блеснули.

— Я позволил себе… немножко увлечься. — С таким сладострастием говорят о тайном пороке.

— Коньячку хлебнули?

— Я не пью! Ну, вчера за святой праздник. Соскучился по компьютеру, не удержался, включил.

— Вы — компьютерщик?

— Профессионал.

— А сейчас чем занимаетесь?

— Спиртным торгую.

О Русская земля, каких сынов ты только не рождаешь!

— Вы там программу не стерли? Самсон на компьютере сценарий обрабатывает.

— Боже сохрани! Только не он последний на нем работал.

— Не понимаю.

— Как бы попроще?.. Прежде всего: компьютер был выключен некорректно.

— Как это?

— Кто-то варварски выдернул вилку из розетки, предварительно не выйдя из системы, так нельзя…

— Понятно. Дальше!

— Я заинтересовался, просмотрел записи о событиях в системе. Некто запустил программу «преферанс» 6 июня в 23 часа. И играл до 23.40, после чего грубо выдернул…

— Да, да! Может, Самсон устал от Пушкина и так заигрался в карты, что…

— Исключено! В «преферанс» играл Ваня.

Присутствующие шевельнулись, больная открыла глаза, я сказал с досадой:

— Ваня в десять уехал в Москву. Вы так доверяете технике…

— А вы профан! — отрезал кроткий Савельич, обидевшись. — Для специалиста очевидно, что программу «преферанс» запускал пользователь под логином «Иван». У отца свои координаты.

— Какие?

— Пароль «Клеопатра» — я по его намеку в воскресенье догадался. Так вот, игра была оборвана внезапно. Это самые последние данные, больше компьютер не включали.

После паузы киноактер, наморщив лоб, выразил мое мнение:

— Черте что!

— Никита Савельевич, — вмешался я, — вы полностью отвечаете за свои слова?

— Стопроцентно.

— Неужели так просто вычислить последнего пользователя?

— Нет, конечно. Но в данном случае… Ванюша говорил в четверг, что после скандала отец запретил ему играть на компьютере.

— Он хотел убрать его от греха подальше в Москву.

— Ну да! И получается, поставил на программу «преферанс» аудит.

— Запрет?

— Нет. Своего рода фиксация событий в системе, понимаете? Он хотел проследить, нарушит ли сын его запрещение. Вот и проследил.

— Потрясающе! — восхитился Вольнов. — Значит, сын вернулся потихоньку поиграть, а отец, видимо, заснул…

Я перебил:

— Он спит в кабинете возле компьютера.

— Ну, прогуляться пошел.

— Самсон сказал, что допоздна работал над сценарием.

— Да может, перерыв сделал! Мальчик услышал его шаги и выдернул вилку из штепселя.

— Ага, Самсон рассердился, — подхватил я, — и убил его. Заодно и жену.

— Но если Ваня успел спрятаться… за шкаф, например. Потом улучил момент и сбежал на станцию.

Я задумался (за шкаф… или из окна сиганул?), так что вздрогнул, услышав голос Танюши:

— Николай Васильевич, добейтесь от Самсона: где действительно он провел ночь с шестого на седьмое июня.

Любавский пил коньяк в кабинете, в сиреневом сумраке штор (жарко), что было мне на руку: сварливый нрав сценариста несколько размягчался «огненной водой».

— Ты безвылазно сидел на стройке из-за рабочих, да, Самсон?

— Ну, хозяйский глаз необходим, почти не выезжал.

— А в среду куда мотался?

Он задумался.

— А, ты общался с Лелей. Надо было в библиотеке покопаться. — Широким жестом обвел он богатые стеллажи, окружавшие нас мировой словесностью с трех сторон. — Потом в «Артистико» заехал, пообщался кое с кем… — Самсон вздохнул. — Дети, цветы нашей жизни, нынче даром время не теряют. Я думал, банкир меня убьет, честно. Темперамент бешеный, честь невинной дочери, юного подонка ликвидировать немедленно… гав-гав-гав! Похож на своего пса. Пришлось унизиться — и, самое смешное, зря.

— Почему ты сразу Ваню в Москву не отослал? На карту были поставлены доллары для «Египетских ночей».

— Я выговорил условие: до субботы сын нужен на строительстве. Но вообще, не очень-то он меня слушается, — проворчал Самсон. — Ну, в субботу мы вдвоем с матерью навалились. Ты ведь знаешь, — он, что называется, вперил в меня воспаленный взгляд, — Вика всегда умеет настоять на своем. Женщина-режиссер — это же волк на псарне… Впрочем, de mortuis aut bene, aut nihil[1].

— Ты их уже похоронил?

— Хороню. — Сценарист разлил по рюмкам «Арарат». — Выпьем, Коль.

— Я за рулем.

— А, по маленькой. Голова болит жутко.

Выпили, закурили.

— Значит, Ваня около десяти ушел на станцию, а ты допоздна сидел за компьютером.

— В принципе, не люблю технику, но удобно.

— И занятно, — подхватил я. — Столько всяких игр.

— Я еще в детство не впал.

— Скажи-ка, Ваня знал, куда ты по ночам мотаешься?

— О чем ты?

— Шестого июня последним за компьютером сидел не ты, а он. Играл в «преферанс».

Сценарист съежился в кресле, словно собравшийся в комок паучок, однако не запаниковал, спросил по делу:

— Время игры зафиксировано? Какое же?

— Может, я тебе и скажу, если ты поведаешь о своем времени.

— Нет, ты скажи, какой это деятель залез в мой компьютер!

— Никита Савельевич.

— Кто это?.. А, бомж! — Самсон растянулся в кресле, закатив глазки в потолок. — Ладно, сдаюсь: у меня есть женщина, у которой я провел ночь с шестого на седьмое.

— Ты-то, надеюсь, не станешь вопить о невинной чести? Кто она?

После паузы он признался с каким-то отчаянием:

— Кристина Каминская. Ты ее должен знать.

Кто из киносфер не знает эту пронырливую журналистку!

— Очень интересно! Во сколько вы с ней встретились?

— Поймать меня хочешь? — Все то же усталое отчаяние в голосе. — Да, она была с вами в клубе.

— Вот именно! Торчала до двух, до окончания шоу.

— Знаю. Я у нее был, у меня есть ключ от ее квартиры.

— Ты сможешь это доказать?

— Доказать? Ты подозреваешь меня в убийстве жены и сына?

— Почему бы нет?

— Вот это сказанул! — Самсон засмеялся нервно. — Почему бы нет… Потому! За что?

— Докопаюсь.

— Ишь ты, гробокопатель нашелся!

— Между вами стоял страх.

— Что-что? Это она говорила? Она тебе говорила? — Я держал паузу, как рыбак рыбку на крючке. — Все ложь! Какой страх? Никого и ничего она не боялась.

— Этот нюанс пока пропустим. Есть у тебя настоящее алиби?

— У меня есть, а у тебя нету! — огрызнулся он, побледнев. — Когда я поднялся к Кристине, на площадке плакал котик. Я позвонил в соседскую дверь, в которую он царапался.

— Во сколько?

— В одиннадцать.

— Надо же, по минутам рассчитал…

— Соседка, хозяйка котика, поинтересовалась, я ответил.

— Мало ли что ты мог ответить…

— Она сверила время по часам в прихожей! Во сколько же Ваня играл в «преферанс»?

— С 23 до 23.40.

— Нет, правда? — поразился Самсон, словно факт этот только что дошел до него. — Правда? Он был в Молчановке?

— В 23.40 Ваня — или кто-то другой — не выключил компьютер по правилам, а просто выдернул вилку из розетки.

— На радостях! — выпалил Самсон. — Девчонка пришла.

— Или убийца. Хотя… нет. Вика была еще в клубе, а Ваня звонил мне в четвертом часу.

— Да очевидно же, что преступление (если оно было) совершено тут. Сюда ты доставил Вику… ковер… наконец, записка эта жуткая!