Прозвучало как будто издевательски (да и весь разговор отдавал язвительным душком), но Валентин не взорвался, он почувствовал в богатой этой комнате с лепными потолками дыхание чудовища — страха всепоглощающего, смертельного. И будто бы боятся бизнесмены именно его — сыщика-историка.

— Я ваши игры раскрою, — посулил бесстрастно-нагло, но они смолчали. — Сейчас необходимо выяснить следующие обстоятельства. Во-первых, что это за комедия разыгралась тут с Семой?

Отворилась двустворчатая дверь со стоном, пожаловал господин средних лет, усатый, бородатый, в безукоризненной «тройке» и с кейсом.

— Добрый день, судари мои! — Поклонился, скользнув цепким взглядом по лицам присутствующих; те отозвались рассеянно. — Вы заняты, как погляжу?

— Проходи, Сигизмунд, располагайся, — откликнулся купец. — Вы ведь ненадолго, Валентин Николаевич?

— Это зависит от вас.

— Да, да, мы понимаем. Позвольте представить: Сигизмунд Осипович — наш адвокат, Валентин Николаевич — частный сыщик. — Бизнесмен подумал. — По происхождению историк. Так вот. Вчера, когда мы на похоронах с Сержем были, к нам в контору какое-то хулиганье подвалило. Вот Сема сегодня и перестарался, нервы. Этот мир становится слишком нервным и непригодным для достойной жизни…

— Из какой группировки? — деловито прервал Сигизмунд купеческое причитание.

— Да не знаю я.

— Местный охранник меня сегодня встретил пистолетом, — пояснил Валентин, внимательно глядя на адвоката.

— Я, пожалуй, подожду в холле, — заявил тот, поднимаясь с кресла. — Разговоры у вас интимные, крутые…

— Пожалуйста, останьтесь. У меня к вам тоже есть вопрос.

Сигизмунд уселся, глядя обреченно.

— Я расследую убийства Курковых.

— Кого?.. Ах да, Алексей Васильевич. Но почему во множественном числе?

— На Рождество убита и его жена.

— Вот как? Я абсолютно не в курсе и ничем помочь вам не смогу.

— Двадцать восьмого ноября вы присутствовали в «Страстоцвете» при сделке?

— Был, но в седьмом часу ушел.

— Куда?

— Я уж и не помню… — На лице его вдруг выразилось понимание. — А, вы намекаете на набережную, так сказать. Я встречался в ресторане с клиентом… точно! Деловая память.

— А чем занимались?

— Сделкой.

— А конкретно?

Сигизмунд вопросительно взглянул на Сержа, тот кивнул.

— Деньги считали.

— И сколько насчитали?

Снова вопросительный взгляд — кивок.

— Двести тысяч долларов. Казанский сложил их в кейс — вот в такой. — Адвокат постучал пальцем по своему темно-красному чемоданчику на коленях.

— Оригинальный цвет, — заметил Валентин.

— О, Марк — человек оригинальный, даже экстравагантный… — Сигизмунд улыбнулся в глубине растительности. — Питает пристрастие к «красненькому»… не к винцу, нет, не пьет. Я вот тоже соблазнился, и что вы думаете? Замок дрянь, уже ремонтировал.

— Сожалею. Вы помните, во время сделки кто-нибудь покидал кабинет? Хоть на минуту.

— Клясться не буду, но, по-моему, нет. — Адвокат обежал взглядом компаньонов. — Вы моим клиентам что-то инкриминируете?

— Я не понимаю, из-за чего убит Алеша.

— В наше сумасшедшее время? Господи! Из-за чего угодно, с собутыльником, например, повздорил.

— И Марина с собутыльником?

— Прискорбно так шутить. Прекрасная женщина, роскошная; романтическая! И каким же способом ее умертвили?

— Выбросили из окна.

— Дилетантство!

— Естественно, не в уголовном мире Марина жила — в светском, благопристойном. В котором вдруг обнаружила убийцу.

— Как это?

— На похоронах мужа, на кладбище, она внезапно испугалась, может быть, осознав, кто убил его.

— Кто?

— В агонии Марина сказала: святой Грааль.

Сигизмунд задумался на мгновение, склонив голову, и молвил:

— Про такого «авторитета» не слыхал.

— Это образ, символ европейской средневековой мистики.

— Красиво. Но эту пару прикончил какой-то современный реалист.

— Верное определение. Свидетели уверяют, что на кладбище в обозримом пространстве никто из посторонних не возникал. Правда, шли параллельные похороны…

— Абсурд! Зачем убийце возникать на кладбище? Убитого в последний путь проводить?

— Вот я и делаю вывод: преступник — некто из близких, который не мог (из этических или маниакальных побуждений) отказаться участвовать в похоронах.

Серж пояснил любезно:

— Валентин Николаевич намекает на меня (чувство долга у друга) или на Митю: неодолимое желание видеть соперника в гробу.

— Намек — это еще не обвинение, — парировал адвокат. — И если нет больше вопросов…

— Есть. После поминок мужа Марина слегла и в бреду повторяла цифры: три тысячи девяносто пять. Я их называл. И такие прожженные дельцы якобы не сообразили, что эта сумма означает курс доллара на пятое декабря.

Валентин замолчал, вспомнив: «Именно это слово „сумма“ — употребил Борис, когда я назвал ему цифры — каждую по отдельности. Надо обдумать!..» А Дмитрий Петрович пояснил с приятной улыбкой, разведя руками:

— Всего не упомнишь.

— Бросьте! Вы этим живете, преумножение денег (в дурной, бессмысленной по сути бесконечности) — ваша цель и страсть, как Сергей Александрович признался.

— Вы так ненавидите деньги? — уточнил адвокат с сарказмом.

— Такие, не стоящие труда… — Валентин замолчал; пафос-то фальшивенький… а соблазн рулетки?

Сигизмунд простонал:

— О, каких трудов они стоят!

— Ладно, оставим, сам грешен. Вчера Боря, который заверял, что не расстанется с Дашей ни на минуту…

— О ком идет речь? — перебил адвокат деловито.

— Юноша учится с младшей сестрой Марины и подрабатывает охранником в «Страстоцвете». Стоило мне вчера заговорить о долларах, как Боря тут же сбежал с поминок и вообще исчез. «К ночи вернусь», — пообещал он Даше, и вот прошли почти сутки…

— Нет, про это садистское следствие я больше слышать не могу! — взорвался вдруг Серж. — Разыгрывайте свои комедии перед мальчишкой в аэропорту! — и быстрым шагом вышел из комнаты.

Трое оставшихся переглянулись.

— Сильно переживает, горе горькое, — запричитал купец. — Так любил, столько лет, близкие, самые близкие друзья…

Валентин перебил:

— Почему в аэропорту? Боря улетел, что ль?

— Улетел ли, уехал, ускакал ли… Простите, Валентин Николаевич, время адвоката — деньги, летит стремительной тройкой…

— Не переигрывайте.

Распрощавшись, Валентин вышел за дверь, остановился в тамбуре… непроницаемом для света, но не для звука.

— Что за черт… — адвокат.

— Чертик, — бизнесмен. — Как с луны свалился.

— Он действительно частный сыщик или из органов?

— Частный. — Пауза-заминка, слово-выстрел: — Киллер.

— Да иди ты! Интеллигентный человек, умный…

— Да, интеллигент. Историк. Понимаешь?

В коридоре послышались шаги, Валентин выскользнул из тамбура, удаляющаяся незнакомая пара, голоса: «Сергей Александрович уже отбыл». — «Но мне нужна подпись!»

Куда это он так поспешно «отбыл»? Интересно. Интересный особнячок, небось, сколько секретов скрывается (уже скрылось за столетие) в его недрах.

Ветер начал тихонько подвывать, взметая снежные вихри, отливающие тревожной желтизной в фонарных кругах, а под мостом было темно и пусто, как на душе у закоренелого грешника, и свистал острый сквознячок… тот сквознячок в разноцветной гостиной сквозь еловые ветви и серебряный дождь… Ему казалось, будто он приехал к назначенному часу (к шести вечера?) на встречу с «дракончиком». И будто бы видел, как на горке за заснеженной рекой светится столетнее полуовальное окно, за которым «соучастники», и оно вдруг погасло.

Кровь Алеши на сиденьях — значит, тот сел в машину. Они разговаривали в машине, и кто-то нанес первый удар — уже не важно кто. Любовник, которого недаром боялся Алеша, пришел в такое остервенение, что сбросил живого еще человека в ледяную воду. Стало быть, Алеша сопротивлялся до последнего — и на лице, теле, на одежде убийцы должны были остаться следы.