— Почему именно я?

— Вы добрый и умный, не возражайте. Сегодня ночью я решилась открыть вам секрет. Позвала — вы приехали.

— Знаете, все эти болезненные экстазы…

— Я говорила сестре, — продолжала она, не слушая, — это несправедливо. Ванечка — ваш сын.

Я медленно переваривал «секрет». Никогда не мечтал о детях, но вот сейчас (в свои сорок два) вдруг возмутился: и впрямь несправедливо!

— Это точно?

— По ее словам — точно.

— А Самсон знал?

— Из-за него она и молчала.

— А, прочный творческий союз! — Я отчего-то разозлился… скорее всего — на самого себя. — А если вдруг узнал?

Больная сразу уловила подспудный смысл моего вопроса.

— Возможно, отомстил бы. Но не так. Не смертельно, он слабый.

— Сильный от силы, слабый от слабости такое могут сотворить! А эта творческая личность… Хотя нет! — осадил я себя. — Неверной жене отомстить — еще туда-сюда, но чтобы мальчику… нет, невозможно!

Танюша вновь пустилась в странности, проговорив отстраненно:

— Между ними стоял страх.

Я не смог поймать «опущенный долу» синий взор.

— В каком смысле? Объясните.

— Не могу. Я так ощущаю. А вы в этом разберетесь.

— Зачем мне? — невольно вырвалось.

Она прошептала:

— А Ванечка?

Опять всплыла «погребальная» фраза: «Не ищите мою могилу…» — опять холодок по коже…

— Он знал, кто его отец?

— Нет, конечно.

— Расскажите о нем.

— Ваня хотел стать музыкантом, жил музыкой.

— «Пинк флойд»? — рассеянно уточнил я.

— Нет, настоящей. — «Экстаз» прошел, Танюша отвечала вполне здраво. — Уже сам немного сочинял и пел, у него абсолютный слух.

— Как у моей матери, она была певицей… А что там ваш знакомый говорил о «травке»?

— Это произошло на той неделе, в среду. Он к нам в ночлежку приехал в четверг такой взволнованный. Постепенно успокоился, рассказал. Они действительно курили марихуану с банкирской дочкой, и их застал отец.

— Банкир?

Она кивнула:

— Возник скандал, он объяснялся с Самсоном и запретил Лелечке встречаться с Ваней. А Самсон еще с утра был наэлектризован, по Ваниным словам, у них с Викой произошла ссора.

— Из-за чего?

— Неизвестно.

— Откуда взялась марихуана?

— Ваня не сказал.

— Надо с этой дочкой побеседовать.

— А вы знаете, где они живут?

— Самсон объяснил, просил держать с ним связь. Если тут замешаны наркотики… понимаете?

— Нет, я Ване верю: он только раз попробовал и дал слово, что больше не будет.

— Как можно верить мальчишке… да еще в нынешнем резвом разврате?

— Грех коснулся его, но еще не овладел. Ваня одинок и горд в своем призвании, ему самолюбие не позволит опуститься.

— Что хорошего в чрезмерной гордости и самолюбии?

— Это по юности, от неуверенности в себе, пройдет. У него живая душа, отзывчивая.

Мы заговорили о сыне моем (да правда ль это, неужели у меня есть сын?) как о живом. Да почему бы нет, почему он должен умереть в свои шестнадцать? Какой дьявол так распорядился?

Танюша продолжала:

— Конечно, Ваня сильно увлекся этой девочкой, дело зашло далеко.

— Далеко? Он рассказал?

— Как раз по его умолчаниям я и догадалась, что поначалу взбесило банкира.

— То есть он застал их… Однако здесь завязался тугой узелок! — Я помолчал, раздумывая; наконец решился: — Таня, ваша сестра никогда не увлекалась черной магией?

Убогая не впала в припадок, лишь перекрестилась и ответила спокойно:

— Никогда.

— У них в прихожей мы с Самсоном нашли листок бумаги, на котором ее рукой написано: «Приди ко мне тот, кто под землей».

— Вика жила только здешним миром, «иной» для нее не существовал.

— Ну, от неверия до суеверия один шаг, как известно. А вы ее давно не видели.

— По словам Ванечки, она не переменилась.

— И тем не менее это очень похоже на заклинание, согласитесь. Над текстом рисунок: какое-то насекомое… или не насекомое… По первому впечатлению — жук, паук.

— Паук из-под земли?

Мы глядели друг на друга с нарастающим недоумением; мне самому-то казалось диким: да чтоб Виктория, с ее здравым смыслом, вызывала какого-то демона-паука!

Больная встрепенулась:

— В прихожей на полу, вы сказали? Листок обронили нечаянно.

— Да уж, у Вики такой порядок, все на своих местах… Правда, исчез ковер из спальни.

Танюша ахнула. И словно эхом прошелестели высокие травы, по ветвям прошло волнение — и на поляне возник Борис Вольнов. Вот уж кого не ожидал встретить в здешнем растревоженном улье! Оказалось: с больной условились, киноактер — секс-символ России за прошлый год — будет делать ей мануальный массаж.

— Это дело тонкое. Вы умеете?

— Ага. Еще студентом каждое лето ездил на шабашку. Одному там позвоночник зацепило, ну, помог вправить. А потом даже курсы специальные кончил, восточной медицины. Раз Бог дал руки, надо их использовать.

Руки прекрасной формы, сильные и нежные, с эротической рыжеватой порослью. Да и весь Боря неотразим, с головы до ног… вон даже больная не устояла.

— Надеюсь, Виктория Павловна отыскалась?

— Нет.

На подвижном лице — промельк тревоги… точнее, разочарования. Понятно, что не ради бедной Танюши он сюда прискакал; заполучить роль любовника пушкинской Клеопатры — о чем еще может мечтать актер!

Оставив их заниматься делом, я отправился на поиски семейства банкира.

Дом — такой как у Самсона, двухэтажный, с гаражом, но — ухоженные цветники, подстриженные кусты, почти английский газон и даже маленький бассейн — почти американский. Здоровенный красавец ротвейлер — лай, рык, беснованье, — которого уняла хозяйка, изящная женщина в сарафане в цветочек, глаза беспокойные.

Я представился: давний знакомый Любавских. Николай Васильевич — Ирина Юрьевна.

— Они так и не появились?

— Нет.

— Ужасно! Вы слышали, тут в окрестностях действует банда? Грабят и убивают.

— В доме ничего подозрительного…

— Они душат удавкой!

— Виктория с сыном исчезли в Москве, до Молчановки не доехали. В моргах и больницах как будто нет о них сведений.

— Ужасно! Хотите позвонить?

— Поговорить с вашей дочерью, если не возражаете.

— Возражаю, — с любезной улыбкой, но твердо сказала мать. — Леля не имеет никакого отношения к этой истории.

— К какой истории?

— К их исчезновению.

— Они с Ваней дружили.

— Раздружили. Мы запретили ей общение с этим юношей.

Из-за декоративных кустов раздался злой голосок:

— Да кто вы такие, чтоб мне запрещать!

Перед нами возникла мокрая, почти голая нимфа (в условном купальничке) — этакий забавный коричневый от загара зверек. Мать заплакала и скрылась в доме.

— Что это вы, мисс, так круто с родителями!

— Надоели. А вы чего тут вынюхиваете?

— Ты же слышала.

— Ладно. Пойдем покурим.

— «Травку»?

— Буду я на вас тратить.

Понятно, кто кого из детишек угощал марихуаной. Она увлекла меня за кустики на клетчатый плед у самой воды, голубой от облицовочной плитки; солнечно-голубые блики дрожали от легкого ветерка, отражаясь на смуглом личике; собака прилегла рядом, положив морду на ее колени. Закурили мои сигареты.

— Говорите тихо-тихо, правда. Они сейчас разорились, с ума сходят из-за «Фараона», — сообщила девочка, мило улыбнувшись.

— Чему радуешься? И твой комфорт под угрозой.

— Себе я заработаю.

Энергия неприрученного зверька бродила в ней через край; я предостерег:

— Это грязный путь и жестокий. До смерти.

— Не боюсь. Ваня умер — и никаких проблем.

Я воззрился изумленно:

— Умер? Что ты знаешь?

Она передернула плечами:

— А что еще могло случиться?

— Может, в аварию попал.

— Об этом же нет сведений, вы сказали.

— Ну… оказался нечаянным свидетелем убийства матери, испугался и где-то прячется.

— У Ваньки были свои загибы, но он не трус.