– А люди? На людей вам наплевать? - начальник канцелярии почувствовал, как в горле собирается комок, и с усилием прокашлялся. - Ладно, мы пауки в банке. Пусть. Но те мальчишки и девчонки на улицах, что садятся на иглу - их вам не жалко? Те работяги, что после фабрики возвращаются не домой, к жене и детям, а идут в подпольные притоны курить "морскую волну" - по какому разряду проходят они? Тараканов, которых нужно травить дихлофосом?
– Понимаете, Павел Семенович, мы не в силах переломить ситуацию, - Хранитель встал и отошел к окну, подставив лицо под солнечные лучи. - Импорт наркотиков преследует двоякую цель: уничтожает избыточную рабочую силу и подавляет у людей… у работяг, как вы сами их классифицируете, недовольство пустыми полками и нищей жизнью. И то, и другое является следствием давно устаревшей экономической структуры Народного Государства. У вас есть технологии, позволяющие резко увеличить производительность труда. Но внедрять их трудно и долго, а времени почти не осталось - экономика рассыпается под весом военной промышленности. Да и квалификация рабочих кадров оставляет желать лучшего. Опять же, куда девать высвобождающуюся рабсилу? В Сахаре при всех ее недостатках система свободного предпринимательства ликвидировало бы этот вопрос на корню. Но ваша идеология такого не позволит. При всей бесчеловечности своих методов Треморов всего лишь решает текущие задачи, которые не способны решить вы сами. Да, решает грубо, страшно и - в перспективе - обрекает нацию на вырождение и гибель. А вы можете предложить что-то еще?
Шварцман сгорбился в своем кресле, уставившись в стол.
– Да, вы правы, - наконец проговорил он. - Выхода нет. Нам остается только тихо сдохнуть. Сдохнуть! - внезапно гаркнул он во весь голос, врезав кулаком по столу. - Этого вы добиваетесь? Чтобы на освободившееся пространство пришли ваши любимые сахарцы? Чтобы искоренить саму идею народной справедливости, превратить рабочих в бессловесное быдло?…
– То-то у вас работяги говорливые! - усмехнулся ничуть не смущенный гость. - Даже анекдоты на кухне - и те вполголоса рассказывают, чтобы соседи через картонные стенки случайно не расслышали. Нет, Павел Семенович, мы не добиваемся полного уничтожения Пути Справедливости. Заложенные в него идеи сами по себе верны, хотя и не все и не всегда. Беда в том, что сам по себе Путь как жесткая идеологическая конструкция безнадежно устарел. Его основные принципы были сформулированы полтора века назад. Сейчас и наука, и техника радикально изменились, но вы упрямо придерживаетесь принципов каменного века.
– Чего? - машинально переспросил Шварцман. - Какого века?…
– Э-э-э… - на мгновение Хранитель смешался. - Неважно. У вас - я имею в виду, у высшего руководства - есть только два выхода: перестраивать экономику либо до последнего держаться за нынешнее положение вещей. Только когда оно рухнет, то погребет под собой всех. Разумеется, мы попытаемся смягчить последствия краха, но…
– И как я должен менять курс? - саркастически усмехнулся начальник канцелярии. - Такое разве что Народному Председателю дозволено…
– Вот и убедите его. Материалы у вас под рукой, а если не хватит - я… мы поможем. Говорить убедительно вы умеете. В чем проблема?
– Да в том, - зло проговорил Шварцман, до боли в пальцах стискивая карандаш, - что Сашка никогда не пойдет на такое. Он слишком привык к нынешнему порядку, он любит власть, и он упрям. Он предпочтет утащить страну с собой в могилу, но ни на йоту не изменит нынешние установки!
Острая боль кольнула сердце. Задохнувшись на полуслове, начальник канцелярии торопливо полез за заветной стеклянной трубочкой, но в глазах потемнело. Он слепо шарил по борту пиджака, пытаясь нащупать карман, но немеющая рука бессильно скользила по гладкой ткани.
– Что с вами, Павел Семенович? - услышал он встревоженный возглас. - Спокойнее, спокойнее… - Чужие руки охватили его за плечи, откидывая на спинку кресла. Пальцы Хранителя коснулись головы, на мгновение скользнули по вискам… и темнота поглотила его. Впрочем, ненадолго. Спасительная горечь под языком показалась самым сладким, что он когда-либо пробовал. Да, это жизнь, настоящий вкус жизни… умереть нельзя, еще рано, он должен исполнить свой долг… Круговорот мыслей захватил его и понес куда-то вдаль.
– Павел Семенович! - раздавался откуда-то издалека монотонный голос Хранителя. - Павел Семенович! Очнитесь…
Шварцман с трудом разлепил веки. Умиротворяюще тикали настенные часы, солнечный луч ласкал щеку. Боль и тьма стремительно таяли, снова уходя куда-то за грань восприятия.
– Ну и напугали же вы меня, Павел Семенович, - укоризненно проговорил склонившийся над ним Хранитель. - Почти инфаркт, это ж надо же… Ну ничего, ничего, все пройдет. Вам бы сегодня больше не стоило работать. Съездите куда-нибудь, развейтесь, отдохните… - На мгновение его взгляд стал жестким и прицельным, заглядывая куда-то в глубину зрачков начальника канцелярии, но тут же снова расслабился.
– Спасибо… обойдусь без ваших советов! - пробурчал Шварцман. Пальцы ощутимо дрожали, на столе желтели разбросанные пятнышки таблеток. - Извините, что напрасно побеспокоил…
– Ну, почему же напрасно? - криво усмехнулся Хранитель, отходя к двери. - Я, разумеется, позабочусь о некоторых бандитах. В виде, так сказать, личного одолжения. И даже ничего не потребую взамен этой услуги. Беда в том, что толочь воду в ступе в общем-то бессмысленно. А радикальное решение проблемы - за вами…
Он коротко кивнул и выскользнул за дверь. Воздух в кабинете снова посветлел - защита от прослушивания перестала работать. Начальник канцелярии откинулся на спинку кресла.
"Значит, вы должны убить Треморова!"
Произнес ли Хранитель эту фразу вслух? Наверное, нет. Шварцман еще раз прокрутил разговор в памяти. Нет, не произнес. Совершенно точно, нет. Наверное, он сам домыслил ее, когда умирал от сердечного приступа. Или?…
Нет, не стоит задумываться. Это, в общем, очевидно и так. Даже если бы Хранитель и произнес это явно, он не высказал бы ничего нового. Сам Шварцман думал об этом уже давно. Но только сейчас… только сейчас он решился на убийство окончательно. Да, Саша должен умереть. Извини, бывший друг, но ты сам не оставил мне иного выхода. Ты умрешь… а уж я найду, кто займет твое место.
"Джао, имплантировав ментоблок руководителю такого уровня, ты нарушил свои же собственные принципы. Как же рассуждения о том, что последствия ошибки могут быть фатальны?".
"Могут и будут. Но я не вижу иного выхода. Последствия бездействия куда хуже. Он никогда не решился бы без моего толчка".
"Ты неосторожен. Ты действуешь по наитию… и даже не потрудился сменить куклу. Цвет кожи, знаешь ли, не единственное, по чему можно идентифицировать человека".
"Я не мог упустить этот шанс. Именно сейчас он оказался на гребне эмоциональной неустойчивости. Именно сейчас его можно толкнуть в нужную сторону с минимальными усилиями".
"И все же ты неосторожен".
"Я знаю, Робин. Не зуди. Не забудь вычистить вызов из общего журнала".
"Уже сделано. Знаешь, это плохо кончится".
"Знаю, Робин. Но сейчас я намерен разогнать эту банду. Конец связи".
Дверь хибары распахнулась, и Череп влетел в нее вперед спиной, сбив с ног со вкусом приложившегося к банке пива Жука. Банка сбрякала по полу, а облившийся Жук под тяжестью Черепа рухнул на пол и длинно выматерился.
Хранитель перешагнул через порог и с интересом огляделся. Затем переступил через запутавшихся друг в друге байкеров и подошел к столу, обильно заваленному объедками и пустыми бутылками из-под водки.
– Это вы Панас Львович Стережков? - негромко спросил он у уставившегося на него исподлобья Интеллигента.
– Я, - согласился тот, утвердительно мотнув головой. Он уже изрядно набрался за вечер, и от него за версту несло сивухой. - Че надо?
– Вы посылали своего человека к директору БВИ за деньгами? - Хранитель мотнул головой в сторону копошащегося на полу Черепа. Цветной платок нелепо сполз с гладко выбритой головы, на щеке горел свежий кровоподтек.
