– Зачем?

И опять тишину нарушает только шум дождя, и опять Хранитель произносит:

– Зачем? - Он стискивает зубы, но переборов себя, продолжает. - Зачем я делаю все это? Мои усилия уходят, как вода в песок.

Опять долгая пауза. Похоже, что говорить для него сейчас не легче, чем ходить по раскаленному углю.

– Я не могу изменить людей, и мой посев не дает всходов. У меня нет противника, кроме тех самых людей, которых я защищаю. Я словно сражаюсь с тенью. Усилия - вода, уходящая в песок… - повторяет он едва слышно, как бы пытаясь скрыть свои слова от самого себя. Он закрывает глаза. - Я боюсь, что с самого начала допустил ошибку, двинувшись путем… - Он резко осекается.

И вновь тишина нарушается только шумом дождя и треском поленьев в очаге. Но вот в комнате слышится другой голос, похожий на голос Хранителя и одновременно не имеющий с ним ничего общего:

– Однажды девчонка, которую родители впервые в жизни отпустили с подружками в двухдневный поход с ночевкой, в лесу попалась в руки бандитов. Это была не первая их жертва. Не первая и наверняка не последняя, если бы не Хранитель, решивший положить конец их преступлениям. Девочка выжила, а бандиты наконец-то попались в руки полиции.

– Я знаю, - медленно отвечает сидящий в кресле. - Я был тем самым Хранителем. Но девочка уже больше никогда не пойдет в лес даже с мужем и взрослыми сыновьями. Сам знаешь, суды в Сахаре нуждаются в убедительных доказательствах преступления, а не в предположениях о намерении. Потом одного из нападавших убили сокамерники, двух же его товарищей публично повесили на площади. Три жизни оборваны, четвертая искалечена. Не слишком-то удачный пример.

– Однажды человек, слишком много думавший о своих честолюбивых планах, - настойчиво продолжает второй голос, - решил занять место начальника, честного и весьма достойного человека. Он попросил шефа на время, до вечера, положить в личный сейф сверток якобы с деньгами. Соглашаясь, тот даже не подозревал, что в свертке лежит полицейский пистолет. Пистолет, который его подчиненный забрал поздно вечером у участкового, ударив того камнем по голове. Но в оружейной лаборатории на пистолете нашли лишь отпечатки пальцев, принадлежащие клеветнику, хотя тот точно помнил, что касался оружия только одетыми в перчатки руками.

– Я помню и эту историю, - вновь отвечает сидящий в кресле, - но участковый, незлобивый добродушный человек, оставил свою работу в полиции. Он не смог заставить себя и дальше хорошо относиться к окружающим. Испуг и травма привили ему отвращение к работе, которую он любил и на которой приносил реальную пользу людям. Почему? Всего лишь потому, что его всегда разряженное оружие понадобилось, чтобы спасти другого хорошего человека от беспринципного подонка. А тот, кого я спасал, через полгода развелся с горячо любимой ранее женой и сейчас принудительно лечится от шизофрении. Этот пример, кажется, даже хуже, чем предыдущий.

Он мрачно усмехается каким-то своим мыслям.

– Однажды, - не унимается бесплотный голос, - нефтяная компания послала молодого геолога на Австралийский Архипелаг. Паренек пообещал найти для нее нефть на шельфе. На беду туземного племени, проживающего на островах, нефть там действительно имелась. Аборигенам недолго оставалось жить в мире на прадедовских землях. Но после первой же ночи молодой геолог улетел назад, объяснив это несносным климатом. К счастью, ему, блондину от рождения, не пришлось объяснять окружающим седые волоски в шевелюре. Тем временем нефтяная компания попала в затяжной финансовый кризис, а затем и вовсе разорилась, так что аборигены сохранили свои земли.

– И опять пальцем в небо, - вздыхает Хранитель в кресле. - Ты забыл упомянуть, что геолог оказался излишне честолюбив и не пожелал меня выслушать, когда я объяснял ему, что станет с несчастными туземцами. Молодой, равнодушный к другим, он думал лишь о своей карьере. Мне пришлось прибегнуть к ментоблоку первой категории - частичное подавление личности с модификацией памяти. Позже я осознал, что мог решить задачку и другим методом, куда более мягким, но - сделанное не вернуть. А те туземцы до сих пор прозябают в тростниковых хижинах в джунглях, и до пятнадцати лет у них доживает чуть больше половины детей. И про персонал той несчастной компании я даже не упоминаю. В промышленности тогда шел кризис…

Другой голос молчит, и в комнату начинают проникать пока еще еле слышные раскаты грома. Хранитель снова начинает говорить:

– Хоть и могущественный, я - всего лишь человек. Мне свойственно ошибаться, и я могу лишь сократить число ошибок, но не избегнуть их. И не из-за ошибок мне плохо. Просто после многих веков самоуспокоения я наконец понял, какой вред Хранители наносит обществу. К какой катастрофе ведут наши текущие планы… да что там, вся наша деятельность! - он опять мрачно усмехается. - Я понимаю, к чему ты клонишь, Робин, недаром я сам тебя проектировал. Твоя задача - вытащить на поверхность то, что Хранитель хотел бы, но не может забыть. Заставить осознать свои страхи, выкорчевать из подсознания чувство ложной вины. Ты хочешь, чтобы он взглянул себе в глаза - и забыл, победив. Хранитель только тогда становится Хранителем, когда доказывает, что может управлять своим разумом, так?

– Это правда, хотя и не вся.

– Бред сивой кобылы, а не правда! Надо признать, у тебя хорошо получается психоанализ. Но есть вещи, о которых даже ты, всемогущий и всеведущий, понятия не имеешь. У меня… у всех нас сейчас другая проблема, - он замолкает, как бы решаясь на что-то. - Робин, Хранители должны уйти.

Ослепительная вспышка молнии заливает комнату безжалостным белым светом, раскат грома хлещет по барабанным перепонкам. Шелест дождя превращается в рев урагана, подоконник заливает поток воды, который, однако, не льется на пол. Хранитель недовольно морщится.

– Я думаю, ты переборщил со спецэффектами, - говорит он. - Кульминация кульминацией, но наигранность ни к чему. Ладно, сейчас не это важно. Я хочу, чтобы ты попытался опровергнуть мои выкладки.

– Говори, - раздается голос невидимого собеседника, - хотя психоаналитик - не обязательно лучший вычислитель. Впрочем, я учту это на будущее. В следующий раз поставлю в исповедальне арифмометр.

– Надо же, у тебя прорезалось чувство юмора, - слегка улыбается человек, но улыбка тут же исчезает с его лица. - Робин, мы изымаем из общества самых талантливых людей, юношей и девушек, в самом продуктивном возрасте. В двадцать лет поэт пишет лучшие стихи, математик создает новое направление в науке, а агроном выводит свой сорт пшеницы. Но, знаешь, когда появляется торжественно-мрачный человек с голограммой над плечом - дурацкий же у нас знак, скажу я тебе! - и заявляет, что ты нужен обществу, устоять трудно. Ведь Родина в опасности, человечество на переломном рубеже, а тебе в руки сама просится безграничная власть над природой и людьми. Ну кто же не мечтал спасти мир? Мы находим тех, что поскромнее, кто согласен быть неизвестным спасителем, и говорим: выбирай. Выбирай, но помни - второго шанса не будет. И какой же романтик-недоросль откажется? И вот новый Хранитель торжественно вступает в наши ряды и с ходу окунается в работу. И работает год, другой, десять лет… А затем приходит отрезвление. Безразличие вначале, отчаяние и злость на себя под конец. Ты лучше меня знаешь статистику. Пятнадцать лет в среднем - это ужасно. И никто - никто! - уже не возвращается к своему прежнему занятию. Был такой Таяма - перед тем, как попасть к нам, учился на литературном, в Университете Фудзи. Я видел его повести. Он мог бы стать выдающимся писателем, но на него уже положил глаз ты, Робин, вместе с Муритой, если я правильно помню. Машина не ошибается, и если ты говоришь, что пригоден, значит, это правда. А у нас такой дефицит кадров! Какие там повести… Через пять лет он вышел в отставку, а месяцем позже утонул. Упал с моста в машине. В полицейском протоколе написано про неисправные тормоза, но, скорее всего, это очередное самоубийство. Типичный пример! Мы берем чистейших людей и бросаем их в самую грязь, к подонкам общества, насильникам, бандитам, наркоманам, взяточникам… Как тут не свихнуться!