Татары сближались медленно. Может, надеялись, что мы испугаемся их численности и провалимся под землю от страха, может, действительно момент атаки был согласован с крымскими вояками. Второе мне представлялось вероятнее.

Время тянулось, как всегда перед боем. Особого волнения я не испытывал. Не прорвать им нашу оборону с наскока. Никакой численный перевес не компенсирует огневую мощь в сочетании с укреплениями Перекопа. Зря они…

– От его превосходительства генерал-поручика Клюгенау, – вырос рядом со мной адъютант старого соратника.

– Что там?

– С юга появилась турецкая пехота. Тысячи четыре с артиллерией. И татар много.

– Хорошо. – Я сказал так, словно появление янычар действительно играло нам на руку. – Передайте одно слово: держаться!

– Слушаюсь!

Первый пушечный гром с юга прогремел минут через пятнадцать. А затем раскаты стали настолько частыми, что с ними не смогла бы сравниться самая жуткая гроза.

И почти сразу татары устремились в отчаянную атаку на перешеек. Буквально все обозримое пространство заполнилось конной массой. Происходи все в поле, ощущения были бы неприятными. Налетят – и затопчут, даже не вынимая сабель. А вот через вал и стену – слабо?

Гранье невозмутимо попыхивал трубкой. Хладнокровия бывшему соратнику знаменитого флибустьера Граммона было не занимать. Или своеобразной жадности. Зачем разбрасывать ракеты и картечь зря? Ориентиры намечены давно, только немного вселяет тревогу стрельба в тылу. Так ведь и это было предусмотрено. Там сейчас опаснее. Укреплений практически нет, никто никогда не собирался отбивать атаки из Крыма. Вдобавок при штурмах пехота с артиллерией представляют гораздо больше угрозы, чем самые лучшие и самые многочисленные наездники.

Артиллерист коротко махнул рукой, и в небо немедленно взмыла ракета. Повинуясь сигналу, сразу завыли установки залпового огня. Да, разброс ракет был очень велик, да, попасть точно в цель было практически невозможно, зато если вести огонь по площадям, то лучшего оружия не придумаешь. И – психологический эффект. Одно дело, орудийный залп и иное – когда сверху падают воющие дымные чудовища. Я бы сам ни за что не хотел оказаться под таким обстрелом. Не «Град» и даже не «Катюша», единственная взрывчатка до сих пор – слабенький черный порох, нового здесь мы решили не изобретать, к чему гонка вооружений, однако эффект!

Все пространство впереди скрылось в пелене разрывов. Кони обезумели. Пугливые от природы животные, порою шарахающиеся от обычного хлопка ладонями перед мордой. И вдруг такие испытания! Справиться со скакунами в подобных условиях не в силах самые лучшие наездники. Однако часть татар все-таки проскочила через зону поражения, оказалась ближе, и тогда заговорили обычные пушки.

Никаких ядер или бомб. Стрельба велась исключительно картечью. Да и сколько убьешь одним ядром, а скольких – градом пуль?

Кони с разбега летели на каменистую землю, валились всадники. Номера работали сноровисто. Каждое движение было отработано многочисленными тренировками. Армейская муштра – не прихоть самодуров с генеральскими чинами. В бою думать некогда. Это обычная мужская работа, предельно напряженная, и результат в ней зависит от всеобщей слаженности и быстроты.

Татары не выдержали картечного града. Немногие доскакали до вала, остальные повернули, благо ракетные направляющие были опустошены и работала лишь артиллерия. Но и те, кто доскакал, вынуждены были бестолково заметаться перед рвом. Сами виноваты, прекрасно же знали о древнем препятствии. Потому и Перекоп, что в незапамятные времена был перекопан вдоль всей линии. Вроде тут даже был во времена греческие, которые еще называют античными, вполне судоходный канал. Суденышки крохотные, им хватало. Да и климат меняется. Может, тогда хватало и воды.

Но и без воды делать наезднику здесь было нечего. Разумеется, имелись во рву несколько проходов, не в первый раз татары выбирались из Крыма, и каждый раз спускаться в ров, а затем подниматься было им не с руки, только именно перед проходами трупы нападающих лежали особенно густо.

Защелкали револьверные ружья и штуцера егерей. Это были последние ноты разыгранной симфонии. Татары были мастерами всевозможных притворных отступлений, заманиваний в засады и прочего, только сейчас они пустились в бегство. То самое, которое притворным не бывает.

– Драгунам – атаку! Марш-марш!

По тем самым сохранившимся проходам стремительно выдвинулись в колоннах драгунские полки, развернулись на ровном месте рассыпным строем и помчались вслед за удиравшим воинством Девлет-Гирея. Туда же ринулись казаки. Я заранее приказал не преследовать крымцев очень далеко. Несмотря на разгром, татары являлись воинами и вполне могли опомниться, устроить какие-то ловушки. Но и построить им «золотой мост», как сейчас называется то, что позднее превратилось в «зеленую улицу», я тоже не мог. Недорубленный лес опять вырастает. Уничтожить налетчиков целиком было не в наших силах, да и не в наших планах, однако вселить в них вечный страх, захватить некоторую часть в плен, а некоторую рассеять – вполне. Да и обидно видеть убегающего врага и совсем ничего не делать.

Я не говорю про пленников и добычу, которых Девлет-Гирей наверняка оставил неподалеку.

– Что у Клюгенау? – повернулся я к адъютантам, и один из них торопливо бросился к лошадям.

Однако Дитрих уже прислал своего посыльного. Вид у поручика был воинственным, лицо раскраснелось и покрыто копотью, аксельбант, на котором крепился карандаш для записи приказов командующего, болтается, треуголка прострелена в верхней части, однако довольная улыбка гуляла по потрескавшимся от сухости губам.

– Ваше высокопревосходительство! Его превосходительство генерал-поручик Клюгенау докладывает: штурм отбит с большими для противников потерями. Турки с татарами отходят.

Жаль, преследовать их и в этом направлении было нечем. Всю кавалерию я бросил против Девлет-Гирея как против основного врага. Но был бы у меня перевес в силах, я бы вообще все сражение строил по иному плану. Например, высадил бы десант и двинул бы его по ту сторону Перекопа, окружая вражескую группировку.

– Жарко было?

– Не то слово! В одном месте дело дошло до рукопашной схватки. Генерал лично возглавил резерв.

Узнаю Дитриха. Немец, который прежде поступил на службу России как сулящую больше благ, чем всякие мелкие германские княжества, добросовестно служивший, а с некоторого момента решивший прочно и навсегда связать судьбу с новой родиной. И ведь главное, делающий все пунктуально, в соответствии с национальным характером, старательно и отдаваясь службе целиком.

Сколько таких нерусских сынов у матушки-России?

– Благодарю за службу, капитан!

Было у меня такое право: производить офицеров в чин до полковника включительно. Правда, с последующим утверждением императором, однако почему Петру не подтвердить?

По неписаному правилу с донесением о победе отправлялся один из наиболее отличившихся офицеров…

Работать по воскресеньям не полагалось. Раз уж сам Господь создал мир за шесть дней, а на седьмой положил отдыхать, то, значит, и люди обязаны жить по тем же правилам. Никаких правоверных иудейских заморочек с их полным отказом от самых простейших действий по субботам не имелось, домашние дела выполняли все, равно как и хозяйственные, но какие домашние дела у дворянина, одновременно являющегося мастером на все руки? Для дел слуги имеются.

Раньше Ардылов пользовался тем, что в субботу работы заканчивались пораньше, и проводил вечера в свое незамысловатое удовольствие. Если получалось – в компании, чаще же в одиночку он приговаривал бутылочку-другую благородного или самодельного напитка, даже до кровати добирался сам, а в воскресенье шел в церковь подобно большинству населения империи, после чего вновь предавался привычному виду отдыха.

Теперь здоровье стало не то. Это почувствовалось неожиданно. Вроде особо никогда не болел, вернее, в прежние годы вовремя лечился, потом стало не до лечений вообще, а вот теперь по утрам ломило спину, в любое время могло прихватить сердце, довольно быстро стала приходить усталость, а часть зубов или выпала, или была вырвана главным стоматологом страны и императором по совместительству.