– Вера сплачивает народ. Без нее все развалится, – не согласился Аркадий.

Чем дольше живешь и больше видишь, тем поневоле становишься ближе к Богу и понимаешь, что есть сиюминутное, а есть – вечное.

Спорить или возражать попутчик не стал. Спросил он вместо этого иное:

– Вы не посоветуете, к кому можно обратиться с моим делом? Я же прекрасно понимаю, что к царю мне не попасть. А вообще без поддержки ничего не сделать.

– К любому вельможе. А там уж как повезет…

– Но вы не могли бы помочь? Свести меня с кем-нибудь важным… Как слышал, при дворе Петра большим влиянием пользуются Кабанов, Меншиков, Головин, Апраксин… Вы кого-нибудь из них знаете? Я не останусь в долгу.

– Знаю, – не стал лгать Калинин. – Однако вы не сумели главного – убедить меня в полезности России. Как же я стану убеждать других? А теперь извините. Вы как желаете, я отправляюсь спать. Устал. Да и скоро опять отправляться в путь.

Уже в кровати, в краткий миг между бодрствованием и проваливанием в сон, в голове вновь мелькнуло: «Кого же представляет попутчик? Чьи интересы? И какая их главная цель»?

Только сил рассуждать уже не было. Дорога – не лучшее время для мыслей…

– Ты в последнее время стал каким-то не таким, Сережа, – Мэри не сводила с меня огромных глаз. – Что-то случилось?

По-русски моя английская супруга давно говорила свободно, да еще не на нынешнем, а на нашем. В смысле, на языке конца двадцатого века.

– Нет. Устал, наверное. Вымотался. Дел столько, а тут еще война…

– У тебя всегда было много дел. Иного я и не помню. Но ты прав. Надо же когда-то и отдыхать.

Отдых по-царски, шумный и пьяный, назвать отдыхом в полном смысле было невозможно. Это же какое-то издевательство над организмом! Но что вообще назвать отдыхом? Перемену занятий? Так я занимался не одним делом. Путешествия? Их тоже хватало. Вечная скачка из пункта А в очередной пункт Б сушей ли, морем, воздухом… Побыть одному в деревенской тишине? Побродить по заснеженным полям и лесам, забыть про проблемы… Не знаю. Не привык к такому, да и где взять время?

Но устал ли я, или виной всему та дважды встреченная девушка? Но чувство должно вызывать прилив сил, во всяком случае, в начале, а тут полная опустошенность. Да и мало ли в жизни было женщин, на которых останавливался взгляд? Я же мужчина, и не важно, женат ли, однако почему бы не полюбоваться симпатичным личиком без всякой задней мысли? А также – без передней. Спустя секунды, редко – минуты лицо забывается, словно и не смотрел на него только что. У меня хорошая жена, прочие женщины не интересуют, разве что так, мимолетно полюбоваться. Если есть чем.

Почему же иногда вспоминается эта? Что за наваждение такое? Словно мне восемнадцать и других дел, как думать о девушках, у меня нет! Справедливости ради, в восемнадцать я был курсантом, и поневоле приходилось постоянно и много учиться. Хотя девушек тогда тоже хватало.

– Завтра воскресенье. Может, проведешь его дома? Надо же когда-то не мчаться сломя голову, и вообще, просто отдохнуть!

Зерно истины в словах супруги имелось. Только отдыхал я немало. Когда валялся с раной. Признаюсь, не понравилось. Отвык я от безделья, а тут даже почитать нечего. На других языках не испытываю удовольствия, а на русском – еще не родились писатели. До Пушкина едва не век. Да и будет ли в нынешнем мире Пушкин? Кто-то будет. Когда-нибудь.

Арап при дворе имелся. Подарили Петру потомка эфиопских царей. И даже назвали Ганнибалом. Довольно смышленый мальчишка. Только вряд ли ему суждено прославиться в качестве прадеда величайшего русского поэта. Теория вероятности настолько против, что даже думать об этом бессмысленно.

Да и что толку в пустопорожних размышлениях? Война, другие дела… Сколько я провалялся с раной!

– Сережа, отдыхать надо без всяких ран. Просто с женой, – улыбнулась Мэри.

Да, как раз с женой побыть действительно получается редко. Вроде положение высокое, если верить учебникам – только и делай, что отдыхай, а в действительности сплошные заботы и хлопоты. Государство большое, проблем невпроворот, людей же дельных не хватает. Да и вообще, когда солдату отдыхать, как не после ранения? Если жив остался…

Хотя не каждого же отвозят домой, как не у каждого имеется особняк. Я помню палаточный госпиталь в далеких краях, где валялся после первого в жизни ранения и тяжелой контузии. И как стало страшно, когда очнулся, и услышал разговоры врачей, что кисть руки придется отнять. Но не отняли, собрали перебитые кости, и я еще долго разрабатывал ее, чтобы владеть в полной мере…

Давно это было. В далеком будущем…

В тех краях мы почти всегда действовали небольшими силами. Да нас и было мало на довольно большую горную страну со слабой дорожной сетью. Фактически две трети армии так или иначе работали на обеспечение подвоза. Не только на сопровождение колонн, любую мелочь приходилось привозить из казавшегося далеким Союза. Повсюду стояли заставы, чтобы не допустить духов, не дать прерваться тонким нитям, связывающим нас с родиной. В итоге из полка действовал лишь один батальон, который так и называли рейдовым. Для крупных же операций приходилось дергать эти рейдовые батальоны со всех мест постоянной дислокации. Но и эти подразделения были далеко не полными. В частях оставались все положенные наряды, добавить к ним больных и раненых, и реально в ротах на боевые выходила едва половина списочного состава.

Был месяц май, и сильно припекало. Согласно плану командования, моей роте предстояло продвинуться через зеленку и выйти к занятому духами кишлаку. Две другие роты действовали с других сторон, мою же должны были поддержать сорбосы, как называли местных солдат. Целый полк, между прочим. Формально – немалая сила, а уж по сравнению с моей ротой, в которой на той операции было сорок два человека…

До замены мне оставалось каких-то пару месяцев, и я хорошо представлял по опыту, чего реально стоит афганская армия. Потому я бы лучше предпочел, чтобы рядом была бы какая-нибудь наша рота, безразлично, с какой части. Мы же там все были друг другу братьями. А уж в бою шурави в любом числе были силой.

Согласно данным союзников, никого в зеленке быть не могло. Но мало ли какие у них данные и откуда они взялись! Я двигался с максимальной осторожностью и оказался прав в худших предчувствиях.

Бой начался внезапно, как начинаются многие бои. Самое плохое: духов в зеленке оказалось немерено. Да, воевать труднее в горах, однако потери в зеленке всегда больше. И управление нарушается, и никогда не знаешь, из каких кустов выскочит дух. Победа была за нами, только цена оказалась велика. Два «двухсотых» и четверо – «трехсотых». В числе убитых – один из двух моих взводных.

Дальше было еще хуже. Между зеленкой и кишлаком роту накрыло минометным огнем. Обычное в тех краях дело – утечка информации, благодаря которой противник хорошо подготовился к встрече. Другим ротам тоже пришлось несладко, и оставалось надеяться лишь на выдвигающихся сзади сорбозов. Правда, нас поддерживала артиллерия, при роте был корректировщик, а без нее был бы полный афедрон. И все равно у духов имелось преимущество позиции, численный перевес, а мы лежали, прижатые к камням, и ждали подмоги.

Меня накрыло еще в самом начале близким разрывом. Вырубило не ранением, осколок саданул по левой кисти, а контузией. Тем не менее неким неведомым образом очнулся я сравнительно быстро. Сильно тошнило, перед глазами все расплывалось и плыло, каждый звук болью отдавался в голове, и пришлось мобилизовать все силы, чтобы обрести способность мыслить. Рука в тот момент не волновала. Ну, задело, так уже перевязали, и неважно, что кровь сочится сквозь бинты. Вдобавок мне вкололи афганский коктейль – промедол в сочетании с коньяком. Обычный при контузии может вызвать весьма скверные последствия.

Положение было хреновым. Минометы были подавлены, однако противник превосходил нас в числе, а сорбосов все не было, и имелось подозрение, что и не будет. Вдобавок духи вновь потихоньку стали проникать в покинутую нами зеленку, и бой теперь велся в полуокружении. Потом к нам все-таки прорвалась вертушка, и мы хотя бы смогли эвакуировать раненых и убитых. Наш батальонный фельдшер все пытался втянуть на борт и меня, но как оставить ребят в подобной ситуации? Из офицеров в строю теперь были лишь один из взводных, но он находился в Афгане лишь второй месяц и опыта имел маловато, да замполит. Какая тут, к черту, эвакуация?