- Ты сердишься на меня, хозяин?.. Я не люблю ее.

- Знаю, но ты будешь говорить о ней с должным уважением, или я выгоню тебя окончательно.

- Хорошо, хозяин. Ты злишься на бедняжку Аешу, а она так любит тебя, так любит.

- Ты меня любишь? – Деметрио с удивлением посмотрел на индеанку.

- Да, патрон, еще сильнее, чем любила патрона Рикардо.

- Ты любила Рикардо?

- Разве ты не помнишь? – с мягким упреком спросила Аеша. – Я сказала тебе об этом, когда ты только приехал сюда, и еще не был женат на белой женщине. Я заботилась о нем, о его одежде, о еде, о виски…

- Чертов виски!..

- Иногда я приносила ему фрукты… как те, что принесла тебе, и он их ел, если только не пил много… А иногда – не ел, а только просил виски и кричал, как сумасшедший… и швырял фрукты в голову Аеши, если она не убегала. Но патрон Рикардо был добр ко мне. Он клал руку мне на голову и смотрел на меня своими большими и печальными глазами. Мне бы хотелось, чтобы ты тоже делал также… Эта рука такая сильная, – Аеша схватила широкую, загорелую руку Сан Тельмо и ласково погладила ее своими по-девичьи тонкими пальчиками, а затем положила себе на голову и довольно улыбнулась. – Какая тяже-е-елая… как корзина, полная одежды… Ты этой рукой разбил голову белой женщине?

- Ты в своем уме?.. Что ты несешь?.. С чего ты это взяла? Кто тебе сказал?..

- Никто не сказал, хозяин. Не смотри на меня так. Аеша не хочет, чтобы ты сердился, она хочет быть с тобой. Твои сапоги в грязи… Дай, я их почищу.

- Брось…

- Я почищу сапоги, пока ты ешь фрукты, хозяин… Ты даже пить не хочешь?

- Нет, пить я хочу…

- Вот, выпей кокосового молока… Оно – сладкое… и холодное, как река на заре. Выпей все, вот так... Теперь тебе лучше, правда?

- Лучше.

- Ты тоже заболеешь, если не будешь заботиться о себе. Ты никогда не спишь, всегда бродишь. Если хочешь поспать, я посмотрю, чтобы ни одна тварь, ни одна букашка не приблизилась к тебе. Умоляю тебя, хозяин, хоть раз послушай бедняжку Аешу…

Деметрио посмотрел на молоденькую индеанку, возможно, впервые разглядев ее. Она была похожа на сочный плод, но все бесполезно, у него нет аппетита!

Присутствие Аеши и ее забота до смерти утомили Деметрио, а полудетский голосок, звенящий в ушах, вывел из себя, но он подумал о том, что это юное создание скрасило последние дни и часы Рикардо, и смешанное чувство благодарности и сострадания заставило его подняться и спрятаться за маской приветливости, сдерживая неистовое желание убежать.

- Хочешь, я принесу гамак прямо сюда, патрон? Я могу быстро сбегать к дому Ботелей и снять один из тех, что висят на веранде. Меня никто не увидит и не услышит… Аеша – очень проворная и ловкая, хозяин.

- Ты не должна так поступать, Аеша, тебя могут принять за воровку.

- Хочешь, я попрошу гамак у сеньоры Ботель? Я скажу ей, что гамак для тебя...

- Нет, Аеша, ты берешься за напрасный труд, мне не нужен гамак, я не хочу спать. У меня тревожно на душе.

- Патрон Деметрио… родненький… Ты не возьмешь с собой фрукты?..

Деметрио не обернулся на зов, делая вид, что не слышал Аешу. Он и в самом деле был слеп ко всему, что его окружало. Лишь один образ стоял перед глазами, и лишь одно лицо видел он перед собой. Одно только имя слышал и шептал Деметрио. Это имя шло от сердца, словно оно растворилось в крови и, пробежав по венам, стало частичкой его самого.

- Вероника… Вероника… – без конца повторял Деметрио, и ему казалось, что это имя таяло на его губах, как мед, стекая каплями бальзама на сочащееся горькой желчью сердце.

- Ты Веронике пишешь, дядя Теодоро?..

- А-а, Вирхиния!.. Я и не заметил, как ты вошла, – ответил он, торопливо отложив в сторону ручку. До прихода племянницы дон Теодоро уже успел написать несколько листов письма, и сейчас, как всегда при неожиданном появлении Вирхинии, почувствовал какую-то смутную тревогу.

- Я думала, ты подождешь, когда Вероника напишет нам, чтобы ответить ей, – Вирхиния натянуто улыбнулась слегка подрагивающими от волнения губами. Ее ясные, лицемерно-наивные глаза быстро прочли наспех написанные строчки.

- Родне не обязательно соблюдать учтивые формальности. Из тех мест, где живет теперь Вероника, трудно отправлять письма!

- Ты так сильно любишь Веронику, дядечка!

- Очень сильно, Вирхиния, очень сильно! Мне понадобились нескончаемо тоскливые, тревожные недели, чтобы понять, что Вероника мне родная дочь. Только теперь я осознал, как она мне дорога.

- Верно, дядечка, отъезжающим, как и умирающим, нужно все простить.

- Ты так считаешь?

- Дядя Теодоро, ну не будь таким серьезным, и не сердись… Мне ведь тоже хочется знать, как у нее дела! Я тоже очень люблю Веронику, а если Джонни, к счастью, забудет ее и станет любить как сестру, я буду любить ее еще сильнее!

- Правда? Значит, только Джонни был причиной всех ваших ссор и обид? Хотелось бы верить, что только из-за него ты злилась на Веронику.

- Даже не сомневайся, дядечка, других причин сердиться на нее не было. Стыдно признаться, но я безумно ревновала Джонни! Мысль о том, что Вероника выйдет за него замуж, сводила меня с ума! Я люблю Джонни с самого детства, дядечка, и я так страдала!

- Ну, полно, полно, Вирхиния, теперь тебе незачем печалиться: твои страдания в прошлом. Сейчас все в твоих руках: немножко ловкости и хитрости – и твои мечты сбудутся.

- Дядечка, я так счастлива! Мне хочется стать еще лучше, хочется исправить все свои ошибки, и в доказательство я тоже напишу Веронике. Я пойду на почту вместе с Джонни, и мы отправим не одно, а два письма… Дописывай свое письмо поскорее, дядечка, минут через десять я зайду за ним!

***

- Тетя, тетечка! – Вирхиния повисла на шее доньи Сары и принялась ластиться к ней.

- Что с тобой, голубка моя? Что ты хочешь? – Донья Сара отложила в сторонку бумаги, которые внимательно читала. – Да что с тобой творится, доченька?

- Ничего, тетечка, сама не понимаю, почему, но я так волнуюсь. Мне и радостно, и грустно, я вся как на иголках. Джонни уже поправился, и пойдет со мной…

- Ну это не такой уж большой повод, чтобы так радоваться. Сейчас ты должна отвлечь его, чтобы он все забыл. И знай, что во всех своих планах можешь рассчитывать на меня. Теперь я буду заниматься исключитьельно тобой.

- А что ты читала, тетечка?

- Список приглашенных на твой день рождения. Вот увидишь, какой это будет праздник! А как я радовалась бы, если бы смогла объявить на нем о твоей помолвке с моим сыном.

- Пока слишком рано, тетечка, Джонни еще не любит меня.

- Теперь-то он тебя полюбит.

- Полюбит и станет моим, тетечка, целиком и полностью моим… И тогда все станет для меня совсем другим! – на миг в глазах Вирхинии отразились гордыня, алчность и неисцелимая жажда триумфа, и донья Сара с удивлением взглянула на нее.

- Тетечка, любимая, милая! – Вирхиния снова повисла на ее шее. – Ты не собираешься написать письмо Веронике?

- Я? – удивилась донья Сара.

- Ну да, ты… Напиши, тетечка, напиши ей, – затеребила донью Сару Вирхиния.

- Это она должна написать нам, – возразила та. – К тому же, Джонни и Теодоро, наверняка, ей напишут.

- Джонни не станет ей писать, он пообещал дяде сделать все возможное, чтобы забыть Веронику, потому и не станет. А вот дядя Теодоро, думаю, черкнул ей пару строчек. Он попросил меня тоже написать ей, но я не знаю, что сказать. А мне так хотелось бы, чтобы Вероника кое о чем узнала, тетечка! Напиши ей, что Джонни начинает любить меня, и что дядя Теодоро уже не против, чтобы Джонни женился на мне… Пусть она поймет, что мы ничуть не скучаем по ней, и что без нее мы счастливы!

- Но, малышка моя, Вероника уже очень далеко, и так счастлива со своим мужем, что тебе не стоит волноваться.

- Ну, те-е течка, – жалобно заныла Вирхиния, продолжая ластиться к тете, – прошу тебя, напиши Веронике, что я сказала! Для меня это будет самым лучшим подарком на день рождения.