…Ему снился театр. Он сидел в зрительном зале одинокий и всеми забытый, а на сцене разыгрывали пьесу в некогда модных сюрреалистических декорациях. Единственный актер был заключен в громадный стеклянный резервуар, сужавшийся книзу и на треть заполненный песком. Конструкция напоминала верхнюю половинку песочных часов, тем более что песок медленно и неумолимо утекал из резервуара куда-то в адские бездны, заключенные прямо под сценой. Актер подстелил под ноги яркий афганский коврик и с цирковой ловкостью балансировал на зыбком песчаном основании, время от времени взмахивая руками, как напуганная птица, и призывая на помощь то ли отсутствующих зрителей, то ли постановщика пьесы.

Большего идиотизма нельзя было вообразить! — представление категорически не понравилось Огасту. Скорее из не изжитого мальчишеского озорства, чем из эстетических чувств он извлек из внутреннего кармана портсигар и, хорошенько размахнувшись, вполне осознанно, запустил им в стеклянный резервуар.

Разбежалась паутинка трещинок, раздался хруст, хлынул целый ливень острых стеклянных осколков. В том месте, куда попал портсигар, на глазах росла дыра, в которую лавиной устремился песок, унося с собой и коврик, и исполнителя. Артист потерял равновесие и рухнул, уткнувшись смуглым лицом в миниатюрный песчаный холмик.

Пустой зал взорвался аплодисментами, вспыхнул свет — наступило утро…

Май, 13, 1939 г., суббота 14–15 по Гринвичу

Для ленча Огаст выбрал шейный платок цвета терновых ягод: терпкий и вязкий привкус разочарования еще жил у него внутри.

Проснувшись утром, он обнаружил свой старинный позолоченный портсигар — предмет довольно тяжелый — валяющимся на полу спальни и первым делом поинтересовался у мистера Честера, не разбилось ли где-нибудь в доме окно? Или какое-нибудь стекло?

Но дворецкий уверил его, что ничего подобного не случилось. Ночь прошла без происшествий, если не считать того, что капитан Пинтер пригласил к ленчу инспектора, сообщил мистер Честер, впрочем, без всякого выражения. После трапезы джентльменам придется отбыть вместе с полицейскими в деревню, коронер начнет предварительные слушания.

Сон! Пустой сон. Все остальное — глупые суеверия, иногда доктор Уолтроп оказывается права. Огаст выдохнул, под окостеневшей броней ребер легкие свернулись как крылья уснувшей птицы. Ему стало бы легче, но разочарование басовой нотой портило гармонию солнечного утра.

Молодые люди застали инспектора Ньюпорта меряющим шагами трофейный зал: у него возникло предположение по поводу головы того самого чучела волка. Ее могли позаимствовать в одном из окрестных домов: сельские коттеджи принято украшать охотничьими трофеями. Но здесь, в Энн-Холле, хранилась только огромная зубастая голова полярного волка, слишком старая и крупная. Новых чучел, с тех пор как мистер Честер занял свою нынешнюю должность, не заказывали. Но как дворецкий любезно сообщил инспектору, ремонтировать имеющиеся экспонаты им помогал не кто иной, как доктор Форестер. Покойный был настоящим натуралистом и преуспел в самых неожиданных отраслях знаний. Вполне возможно, именно он изготовил злополучную голову.

Сегодняшнее дознание будет кратким, заверил инспектор. Очевидно, что доктор Форестер убит, и по факту будет произведено полноценное расследование.

Коронер принял решение отложить слушания о причинах смерти обезглавленного джентльмена до тех пор, пока его личность не установлена. Инспектор сделал безнадежный жест рукой — мол, что уж тут поделать? Заминка вышла по бытовой причине: городок невелик и знатока наречий Индостана в нем не нашлось, так что придется подождать, пока главный полицейский департамент подберет и пришлет сюда подходящего. Рапсан Ранжита, служивший при мистере Сингхе, не слишком уверенно владеет английским, что может привести к судебной ошибке, объяснил полицейский, устраиваясь за накрытым к ленчу столом. Мистер Пинтер опознал обезглавленное тело как принадлежащее именно мистеру Сингху. Местный лакей заявил, что не может опознать тело в таком виде. Слуга предположительно покойного — мистер Ранжита — настаивает, что погибший — второй слуга, а сам его господин пропал без вести. Возможно, дело в его скверном английском, и с прибытием переводчика недоразумение разъяснится.

Хотя — полицейский поднял ладонь — никакой спешки нет. Говорить упомянутый Ранжита сможет еще не скоро, сотрясение мозга — коварная штука.

Что стряслось с уважаемым сикхом?

Инспектор и сам хотел бы знать: после опознания Ранжита покинул местную амбулаторию, глубокий подвал которой служит моргом, и должен был бы пойти к автомобилю, в котором прибыл из Энн-Холла, но по неясным причинам свернул совсем на другую улицу и там вступил в драку с несколькими неустановленными лицами. Его отсутствие еще долго могло бы оставаться незамеченным, если бы какой-то кретин не швырнул камнем в окно амбулатории — инспектор бросился сперва к окну, потом наружу, разнимать дерущихся. Но они метнулись в разные стороны, как будто каждый из них распался на три темные тени, и истаяли как дым над костром — словом, он успел только подобрать сикха с пыльного тротуара, из его рассеченной губы текла кровь, голова была разбита. Коронер и молодая докторша оказали ему всю возможную помощь и по настоянию инспектора уложили на заднее сиденье автомобиля. Полисмен лично привез мужчину в санаторий для нервнобольных и сдал под надзор доктора Рихтера. Пострадавший нуждается в круглосуточном наблюдении, и оставить его на попечение… гм… особы женского пола инспектор счел непристойным.

Он замолчал, прикрыл глаза, устало потер переносицу. Когда пострадавшего осматривал врач, из одежды посыпался песок — мелкий светлый песок сыпался и сыпался из каждой складки, из каждого кармана, из каждого шва! Инспектор знал, знал слишком хорошо, где искать такой песок. Он отрядил двух констеблей и волонтеров из местной пожарной команды прочесать окрестности зыбучих песков.

За последние сутки этот район исследовали уже дважды, но получили результат только теперь, когда догадались перевернуть прогнившую лодку. Под ней обнаружились пестрый тканый коврик, размотавшаяся чалма, штаны особого сикхского покроя, френч полувоенного образца, в его кармане лежало вот это: инспектор вынул из кармана и развернул прямо перед их глазами платок пронзительного шафранового цвета. Шелк просвечивал на свету — в уголки платка были зашиты кругляшки монет.

Огаст ахнул и обеими руками вцепился в чашку с чаем. Наверное, чашка была очень горячей, но он ничего не чувствовал — окаменел как статуя!

Душители туги? — аж подскочил на стуле мистер Горринг.

Это всего лишь досужие колониальные байки! — усомнился капитан Пинтер.

Как сказать, сэр… — инспектор скрутил платок в тугой жгут, взялся за монетки, резко выбросил жгут перед собой и затянул воображаемую петлю. — Я и сам долго не верил, пока мне не пришлось увидеть собственными глазами… Когда строили железную дорогу на Бомбей, вскрыли целое кладбище удавленников. Три десятка скелетов, никак не меньше, и все со сломанными шеями. Такие дела, джентльмены…

Приходилось служить на железной дороге, инспектор Ньюпорт?

Нет, сэр. Я был военным, кавалеристом — мы всего лишь патрулировали строительство стратегических объектов. Места там довольно дикие, и не все местные жители так дружелюбны к британцам, как пишут в газетах…

О! Я был уверен, — голос мистера Мак-Грегора звенел от восторга. — Я всегда знал, что они существуют! Темные жрецы культа Кали!

Инспектор с сомнением покачал головой:

Я ценю ваш энтузиазм ученого, мистер МакГрегор, но скелеты пролежали в земле больше пятидесяти лет…

Это не имеет никакого значения! Поймите же наконец: пора отбросить шоры прогресса, вспомнить, что тень предмета столь же материальна, как и сам предмет! — глаза этнографа-любителя сверкали так, что, присмотревшись, можно было различить в них язычки адского пламени; капельки слюны вылетали изо рта вместе с криком, он даже привстал со стула: Сражение древних культов — подумать только! Я и мечтать не мог, что буду следить за расследованием ритуального убийства. И где? Рядом со старинным капищем друидов. Непосредственно в Девоншире…