Пока вы следите за расследованием акта вандализма.
Что?
Расчленение мертвого тела тоже преступление, сэр.
Я не понимаю! — мистер Мак-Грегор встал и подскочил к инспектору.
Утопленнику отрезали голову. Скажу вам как бывший кавалерист: сделали это с большим искусством — совсем не просто отсечь человеку голову с одного маху. Таковы выводы коронера. Тут надо иметь особый навык — это сделал либо военный, либо мясник, либо врач. Уверяю вас, он будет установлен и понесет заслуженное наказание! Хотя он не убийца. Некий мистер отдыхал на берегу реки: сперва посидел на коврике, потом снял одежду, спрятал под лодку и решил искупаться. Но не рассчитал своих возможностей: вода в реке еще слишком холодная. Возможно, судорога, возможно — угодил в омут и утоп. Течением тело унесло в море, поэтому коронер обнаружил в легких речную, а не морскую воду. Такие случаи не редкость — тело попало в море уже мертвым.
Но зачем отрезать голову случайному человеку? Зачем?
Хм… Допустим, злоумышленник намеревался извлечь череп, расписать цветными красками, закопать на недельку-другую в землю, прокалить на огне, чтобы кости покрылись трещинами и копотью, и продать какому-нибудь любителю редкостей за хорошие деньги.
Вы шутите, мистер Ньюпорт?
Я констатирую. Пока есть покупатели, найдутся люди, готовые добывать для них товар. Здесь, в Девоншире, корысть гораздо более очевидный преступный мотив, чем желание ублажить богиню Кали. Сколько может стоить череп, обработанный под этнографическую редкость, мистер Мак-Грегор?
Разочарованный натуралист вернулся на свое место и тяжко вздохнул:
От пятисот фунтов до двух-трех тысяч: зависит от качества работы…
Вам лично по карману такая покупка?
Погодите, инспектор… — вклинился в разговор мистер Горринг, пока любитель этнографии, замявшись, формулировал достойный ответ. — Мистер Сингх — я имею в виду при жизни — носил ценные ювелирные украшения. Один его перстень с сапфиром стоил гораздо дороже двух тысяч. Снять кольца проще, чем возиться с головой!
— Безусловно, — кивнул инспектор. — Если бы кольца были на утопленнике, их бы похитили. Но мы нашли драгоценности вместе с одеждой — в кармане френча. Затем я и прибыл сюда — произвести опознание обнаруженных ювелирных украшений. Вам под силу будет узнать вещи мистера Сингха, джентльмены?
Дождавшись утвердительного ответа, он сделал знак мистеру Честеру, внесли маленький столик, на него водрузили поднос, на котором инспектор расстелил самый обычный застиранный носовой платок. В платок были завернуты индийские сокровища. Сам Ньюпорт вернулся к столу — делать заметки для протокола.
Украшения сверкали и переливались в лучах света: грубоватая восточная работа подчеркивала природное совершенство крупной серой жемчужины; широкое золотое кольцо украшала тончайшая резьба. Но более всего притягивал и завораживал перстень с сапфиром — он казался Огасту живым: словно тяготился массивной оправой и обрамлением из россыпи мелких бриллиантов и беззащитно оглядывался в поисках нового хозяина.
Жаль, если кольцо окажется ему слишком велико!
Огаст опустился на корточки, глаза оказались вровень со сверкающим чудом — и благодарное кольцо поделилось с ним своим секретом. Между звездочками были искусно вписаны несколько символов: некоторые обозначали звезды, другие были ему незнакомы. Судя по всему, перстень изготовили флорентийские мастера, и очень-очень давно, если только феи не перенесли перстень сюда прямиком из волшебных миров, о которых пишут книги чернильные люди «Инклинги»[37].
За спиной Гасси инспектор задавал скучные вопросы, ему отвечали, карандаш скрипел по бумаге, выводя стенографические знаки, — звуки сыпались на пол как пыль. Никто не заметил безмолвного заговора между Картрайтом и перстнем — молодой человек медленно выпрямился, закрыл глаза и вставил указательный палец в ободок кольца. Ледяной круг сжался, палец прошили тысячи разящих морозных игл — Огаст прикусил губу, чтобы не вскрикнуть, попытался стащить перстень.
Бесполезно! Драгоценный металл буквально впился в кожу — так, что палец мгновенно посинел и опух, вся рука онемела, словно ее обложили кусками льда. Картрайт повернулся и тронул Горринга за локоть, шепнул:
Не могу… палец застрял… Потяни!
Мистер чемпион не заставил просить себя дважды — дернул так, что боль едва не разорвала Огаста в клочья.
А-а-а-а-а-а!
Черт!
Осторожнее, мистер Горринг! — дворецкий успел перехватить руку Гасси раньше, чем Эдвард повторил попытку. — Скорее, идемте со мной!
Запястье Огаста тут же туго перехватили салфеткой как жгутом, втащили на кухню, из ранки на пальце выдавили кровь, сунули ладонь под струю холодной воды, но она показалась Огасту потоком кипящей смолы, всю руку охватил приступ адской боли, в висках заколотились маленькие назойливые молоточки. Мистеру Картрайту приходилось прилагать усилия, чтобы разобрать, как коммандер Пинтер кричит и требует послать за садовником и подходящим инструментом, чтобы перекусить или перепилить металл. Слышал даже свой собственный голос, вопивший: «Никогда! Никогда! Семнадцатый век! Лучше палец отрезать!»
Огаста колотил озноб, пот липкими струйками стекал со лба на щеки, колени хотели подогнуться, и только острая боль не давала ему потерять сознание. Около мойки хлопотала экономка, поливая его руку маслом из маленькой бутылочки. Ощущение от этой процедуры было настолько отвратительным, что кольцо наконец-то соскользнуло в раковину и теперь насмешливо плескалось в потоке воды. Оно рассталось с Огастом, отказавшись признать его своим хозяином. Перстню Гасси категорически не понравился!
Кисть продолжала саднить, палец посинел — Картрайта запихали в машину и повезли…
Солнце достигло зенита, замерло над древним мегалитом и слепило глаза. Огаст смотрел на каменные глыбы из автомобиля и молил чужих древних и будущих духов о прощении за свое самоуправство…
…Это почти как новая религия. Почитатели мистера Толкиена рассредоточены по всему миру, их многие, многие тысячи! Время от времени они собираются вместе, наряжаются в карнавальные костюмы ушастых эльфов и прочих персонажей из романов профессора и разыгрывают сценки — свои собственные сюжеты о мирах Средиземья. Поистине волшебное действо, во время которого все переговариваются между собой через специальные бруски с кнопочками, в них играет музыка и светятся картинки…
Он бредит?
Скорее у него конфабуляции, инспектор. Боюсь, в таком состоянии мистер Картрайт не сможет свидетельствовать на предварительных слушаниях. Теперь над Огастом склонялись сразу две фигуры: инспектора и доктора Уолтроп. Мардж обхватила его запястье указательным и большим пальцами.
Отек уменьшился, я поставлю капельницу. Внешнее напоминает химический ожог, но интоксикация очень сильная, яд еще оказывает действие на психику..
Как тебя угораздило, Гасси?
Кольцо… Я не нравлюсь кольцу! Оно меня не любит…
Огаст, ты собрался баллотироваться в парламент Средиземья? Наверняка там есть оппозиция из валаров и теневой кабинет из джентльменов, разругавшихся с кольцом. Но в Великобритании избиратели предпочитают вменяемых политиков! Возьми себя в руки, — доктор Уолтроп проколола вену старого друга иглой.
Гасси дернулся, голова съехала в сторону, но мистер Честер тут же поправил ему подушку:
Мистер Картрайт, вам не стоит корить себя из- за кольца. Просто некоторые вещи умеют защищаться.
Вы тоже перенервничали, мистер Честер. Налить вам успокоительных капель?
В этом нет нужды, миледи. Покойный доктор Форестер был человеком старой закалки и не держал других успокоительных, кроме лауданума.
Где вы служили, мистер Честер?
Разве я похож на военного?
Сложно сказать, но повязка была наложена очень профессионально.
Ваша милость, моя служба проходила исключительно в старинных родовых поместьях, в домах с биографией. Зачастую в них живут люди весьма преклонных лет, их тела источены множеством болезней, а души — предрассудками и странностями, многие ненавидят и боятся врачей, прислуге приходится заботиться о них. В таких почтенных домах можно встретить не только старых людей, но и мудрые вещи, предметы с собственной тайной, как это кольцо. Такие были популярны еще в семнадцатом веке, когда в моду вошли миниатюрные механизмы. Сначала полость, спрятанную под камнем-вставкой, наполняют смертоносным зельем, а когда кольцо надевают, малюсенькие шипы, встроенные в оправу, впиваются в кожу, пропитывая ее ядом. Драгоценности живут дольше людей, время разрушает даже яд, в итоге новым хозяевам достается просто занятный артефакт. Но этому перстню повезло: его стальному жалу вернули жизнь…
