Двигатель заглох, ветер мгновенно унес легкий запах бензина, последняя связь с цивилизаций оборвалась.

Мистер Картрайт, при рождении нареченный Огастом Октавианом Пэйджем, принял этот факт с присущим ему стоицизмом: медленно стащил мотоциклетные очки, покрытые рыхлым слоем пыли, и огляделся.

Можно ли представить себе картину более зловещую и удручающую?

Зеленые травы укрывали холмы вокруг, мелкие цветочки вспыхивали то здесь, то там. Редкие деревья да громадные, иссеченные стихиями валуны тоскливо высились среди пустоши. Камни, общим числом семь, некогда располагались полукругом на плоской вершине кургана. Один из них рухнул, поверженный в нескончаемой битве со временем. Зато остальные лишь заострились да побелели от дождей и ветров и теперь торчали как клыки свирепого доисторического монстра. Мегалиты, как гигантские антенны, излучают в воздух тревогу и безнадежность. Подушечки пальцев мистера Картрайта неприятно похолодели — казалось, он улавливал эти магические волны.

Ни малейшего признака человеческого жилья на много миль вокруг! Только блеклые бабочки да прочие мечты энтомологов трепыхали крылышками под бесстыдно-синим небом, где не нашлось места даже самому жалкому серому городскому облачку. Мистер Картрайт выпустил из рук баул с клюшками для гольфа, затем выбрался из мотоциклетной коляски — после двух лет, безвылазно прожитых среди лондонского смога и архивной пыли, его голова противно кружилась от переизбытка кислорода, — снял перчатки, провел по лицу скромным носовым платком и констатировал:

Мы заблудились. Вот и все…

Спутник мистера Картрайта вынужден был отвлечься от своего занятия — он увлеченно пинал ногой в щегольских крагах переднее колесо мотоцикла — и снисходительно обнадежил своего пассажира:

— Абсолютно исключено! Два джентльмена не могут заблудиться в Девоншире.

Южная Англия, Девон, родовое поместье графа Колдингейм Энн-Холл, в окрестностях деревни Мидл- Энн-Вилидж.

Май, <8, 1939 г., понедельник 10–45 по Гринвичу

Действительно, абсолютно невозможно заблудится, если у тебя есть карта. Мистер Картрайт извлек из внутреннего кармана плаща путеводитель по Девонширу — наиболее подробный из тех, что обнаружились в его любимой букинистической лавке, сосредоточил внимание на одинокой линии, обозначавшей автомобильную дорогу к поместью Энн-Холл, и пришел к весьма огорчительным выводам:

Мы совсем рядом с зыбучими песками!

Но его мужественный спутник только отмахнулся:

Не стоит драматизировать, старина. До чертовых песков не меньше шести миль, можешь мне верить, я провел здесь детство и три охотничьих сезона, так что знаю каждый камень! — молодой человек рассек прозрачный весенний воздух, указывая в направлении мрачного мегалита. — Там, за холмом, стоит коттедж графини Таффлет, моей родни по материнской линии. Кажется, она вдова маминого кузена…

Мистер Картрайт шумно вздохнул — тяготы моторизованной экспедиции в сердце Девоншира ему приходилось делить, впрочем, как и многое другое, с Эдвардом-Джорджем Арчибальдом Горрингом-младшим, племянником и единственным наследником лорда Глэдстоуна. Семейство это считалось настолько родовитым, старинным и многочисленным, что разобраться в хитросплетениях их генеалогического древа было крайне сложно даже Огасту — человеку, который знал будущего лорда со школьной скамьи и пользуется привилегией называть его попросту Эджи — сокращением от многосложного имени.

Единственной отрицательной стороной привилегии было то, что сам мистер Картрайт тоже вынужден был откликаться на школьное прозвище Гасси — сокращение от его первого имени Огаст.

Если ты знаешь дорогу, Эджи, почему мы застряли в таком жутком месте?

Бензин закончился.

Как-то он быстро закончился…

Знаешь, старина Гасси, добрые британские йомены[1] в конец обнаглели со времен Великой хартии вольностей[2], и запросто могут недолить бензин своему ленд-лорду[3].

Разве ты ленд-лорд?…

Какая разница? Говорю тебе, как человек широких политических взглядов, нам придется торчать здесь и ждать какой-нибудь автомобиль, чтобы разжиться бензином. Можем пока в гольф размяться, — фыркнул Эдвард и принялся перебирать клюшки в бауле. Помимо родословной он унаследовал от рыцарственных предков волевой подбородок, завидную физическую форму и страсть к спортивным достижениям.

Огастес ненавидел любой спорт с тех самых пор, как расшиб колено во время беговой эстафеты на кубок колледжа, и поспешил отмахнуться:

Трава слишком высокая! И вообще, нет ни лунок, ни настроения. Лучше подумай: что стряслось? Неужели в офисе нельзя обеспечить секретность для разработки десятка пропагандистских листовок? Кому пришла дикая идея собрать экспертов из разных ведомств и сослать в захудалую дыру? Наша прислуга осталась в Лондоне, здесь нас никто не встретил, что теперь будет с багажом? — живое воображение мистера Картрайта рисовало картины одна ужаснее другой. — Мы совершено одни среди полей и пашен, зыбучие пески вот-вот поглотят нас, а морской прибой смоет следы. Мы просто исчезнем. Такое постоянно происходит: я целую неделю разбирал материалы о пропавших без вести, когда стажировался в суде. Сотни томов! Считай, повезло, если скелет пропавшего бедолаги находят через много лет и опознают по вставным зубам…

Гасси, у нас еще нет вставных зубов. Ты напрасно драматизируешь. Две недели — ровно столько мы здесь пробудем. Ни днем больше! Это всего лишь пари.

Пари? — ахнул Огаст и нервно облизнул пересохшие от ветра и возмущения губы. — Ты заключил очередное дурацкое пари?

По загорелому лицу будущего лорда расплылась самодовольная ухмылка:

Увы, на этот раз обошлось без меня…

Мистер Горринг не видел причин оправдываться — он мог вообще ничего не знать. Но вышло так, что в прошлую субботу он назначил свидание леди Удече на ипподроме и выиграл некоторую сумму. Уже много лет как он взял за правило использовать часть выигрышей для покрытия клубных долгов и решил уточнить, не числятся ли за ним неоплаченные пари. Что греха таить, Эдвард имел слабость биться об заклад в самых разнообразных состояниях, главным среди которых было алкогольное опьянение, и вполне мог запамятовать какой-то мелкий должок.

Он разыскал сэра Эндрю и попросил справиться в закладной книге[4], которую тот хранил лично, как и подобает многолетнему бессменному председателю попечительского совета клуба. Сэр Эндрю Уолтроп, как всякий достопочтенный и влиятельный джентльмен в годах, успел обзавестись целым венцом эксцентричных привычек — например, пользовался для чтения исключительно одной и той же старинной лупой, которая, как на грех, куда-то запропастилась. Поиски обещали быть долгими, а добросердечный сэр Эндрю торопился на парламентское заседание и поэтому позволил просителю пролистать книгу лично.

Разумеется, Горринг беспокоился: суровый устав клуба допускал к закладной книге исключительно председателя, исполнительного секретаря и казначея клуба. Ни к одной из перечисленных должностей Эдвард не имел даже отдаленного отношения! Но сэр Эндрю многозначительно прищурил подслеповатые глаза и изрек:

— Что такое правила, юноша? Джентльмены устанавливают их исключительно для собственного удобства. Значит, что удобно — то и правильно!