Вчера вечером он, наконец, смог отправить жену из города, когда эвакуировался наркомат, в котором она служила. Детей вывезли еще раньше.

Перед отъездом жена просила узнать, где сейчас ее племянник - сын сестры.

Юра еще в июле записался в ополчение Куйбышевского района, воевал на Северо-Западе, а потом, в самом начале октября, когда немцы начали наступление на Малоярославец и Наро-Фоминск, было принято решение перебросить уже немного обстрелянных ополченцев на это направление. Когда в июле прощались с племянником, ему на всякий случай дали телефон Наркомата. Но тогда и представить было невозможно, что враг будет рваться в саму Москву. Сейчас в городе оставалась мать Юры.

Ночью заместителю начальника Управления позвонил незнакомый голос и сказал, что у тяжело раненного бойца в шинели обнаружили бумажку с телефоном. Когда разобрались, что это за номер - немедленно позвонили.

Так он узнал, что Юра уже вчера был в бою под Наро-Фоминском.

Он получил пулевое ранение в голову, перебита рука, сломаны три ребра. Состояние очень тяжелое. Мать юноши, когда муж сестры позвонил ей и осторожно сообщил, что Юра ранен, и, кажется, тяжело, чуть не потеряла сознание прямо в коридоре квартиры дома на Милютинском, где жила вся многочисленная семья.

Сегодня, около пяти утра позвонили и сообщили, что санитарная машина доставила раненых на Казанский вокзал. Там формируется эшелон.

Мать сразу же поехала на вокзал.

Прошло три часа - она еще не звонила.

Срочные дела заставили забыть обо всем.

Раздался звонок.

Она звонила с вокзала. Голос ее дрожал, она с трудом сдерживала слезы. Она сообщила, что здесь творится что-то чудовищное.

Когда она добралась до площади, там уже скопилась огромная масса. Все ждали поездов на Казанское направление. Но поездов не было. Никто ничего не сообщал, все проходы были заставлены скарбом, подъезжали какие-то машины, из которых вытаскивали тюки, чемоданы, даже сундуки. Постоянно подходили машины с ранеными. Она бегала от машины к машине и никак не могла узнать, куда отправили раненых из-под Наро-Фоминска, которых привезли рано утром.

Наконец ей удалось переговорить с врачом с двумя шпалами в петлицах.

-Идите на платформу, - устало сказал тот, - ищите эшелон на Казань, который должен быть отправлен через три часа.

Она вышла на платформу, и ей стало плохо.

Все пространство, которое можно было видеть, было заставлено носилками. Их были сотни, тысячи. Они стояли на всех на путях. Раздавались стоны, крики. Приходили санитары с новыми носилками и ставили их прямо на землю. Найти здесь одного человека не представлялось возможным. При свете фонарей было видно, как носилки поднимали и несли в сторону, где угадывались последние вагоны эшелонов.

Она заплакала прямо в трубку.

-Жди у входа на вокзал. Пришлю Толю, - бросил заместитель начальника Управления.

Как потом рассказал ординарец, когда он вернулся через три часа, дорога была уже вся запружена. Ему пришлось идти пешком. Найдя мать Юры, он сказал ждать, а сам немедленно отправился узнавать номер санитарного эшелона, затем нашел начальника.

Медсестра привела их к четвертому пути. Здесь, после долгих поисков, они нашли Юру под серым больничным одеялом, почти без сознания. Мать упала на колени прямо перед его носилками, он ее не узнал. Толя с сестрой тут же отправились в эшелон. Юру перенесли в санитарный вагон, уложили на чистую постель, с ним остались мать и медсестра. Толя опять побежал к начальнику поезда и получил документ, что раненый нуждается в уходе и специальное разрешение для матери сопровождать его в пути вместе с медсестрой.

Эшелон должен был идти в Свердловск.

Когда ординарец сообщил это своему начальнику, тот уже снова с кем-то говорил по телефону.

- Курнаков?! Что случилось? - кричал он, нарушив конспирацию, - вы должны быть с группой на объекте - быстрый взгляд на часы на стене - через час, мне докладывать, ты понимаешь?

- Что? Знаю, знаю, хорошо. Где говоришь? В районе Абельмановской? - устало сел на стул, - высылаю оперативную группу.

Автобус опять, как в июле, пошел мимо дач, иногда за штакетниками возникали и пропадали одинокие женские фигуры в чем-то сером, повязанные платками, пару раз встретились хмурые мужики. Промелькнули серо-стальные пруды, стеной справа и слева встал хвойный черный лес, дорога шла то в гору, то вниз. Прогрохотали по мосту через Москва-реку.

-Успеем, - бросил шофер.

-Хорошо, - ответил тот и стал смотреть в ветровое стекло на серую полосу Рязанского шоссе. Шел мелкий снег.

Автобус притормозил у развилки и повернул налево, через шоссе, затем проехав с километр, взял направо, снова пошел между дачами, свернул в какой-то проулок, и тут, по ходу движения, в левом окне открылась необыкновенная церковь: длинная, вся в острых башенках и шпилях, серый темный камень.

-Ишь ты, - сказал светловолосый, - как в кино, у нас в клубе показывали, там клад искали.

-Господа строили, - инструктор вытер лоб и поправил фуражку.

-Ловко строили, - усмехнулся светловолосый.

-Удивляться нечему, Лавров. Мы лучше строим.

-Точно! - Лавров засмеялся, показывая ослепительные зубы.

Церковь осталась позади. Автобус проехал еще немного и остановился.

-Приехали, - сказал шофер, точь - в - точь в пятнадцать ноль-ноль.

Таня

Она и себе в этом боялась признаться. А вот Лейле почему-то сказала.

-Ты на него как-то странно посматриваешь, - Лейла убирала в рюкзак учебник биологии.

-Не придумывай, - Таня густо покраснела и сразу почувствовала это, отвернулась от Лейлы и зачем-то обратилась к Зарубиной.

-У тебя лишней тетрадки в клетку нет?

- С чего это вдруг у меня будет лишняя тетрадь? - Наташа сделала удивленное лицо, но смущение, вызванное словами Лейлы, удалось погасить.

-Пойдем, - теперь Таня уже с равнодушным видом смотрела на подружку. Перемена короткая, нужно успеть на второй забежать.

-Пошли, - Лейла закинула рюкзак за спину. У входа их пропустили вперед мальчишки.

В четверг, выйдя из школы на квадратный двор, Таня взглянула наверх - серенькое, низкое октябрьское небо висело над крышей четырехэтажного здания старой школы, куда их перевели в начале сентября. Моросил мелкий дождь. Но Таня так и не открыла зонтик, а Лейла раскрыла над ними обеими свой. Недалеко от них стоял новый историк - Валерий Александрович, под зонтиком, и о чем-то думал.

-Смотри, наверное, думает, как в понедельник дать нам контрольную посложней, - прошептала Лейла, косясь на историка.

-Да, - вдруг сказал Таня, - ты права.

-Про контрольную?

-Нет.

-Так в чем права? - удивилась Лейла, стараясь держать зонт так, чтобы он закрывал от дождя подругу.

Историк вдруг быстро сложил зонт и вернулся в школу.

Таня смотрела прямо перед собой на квадрат двора, - он мне нравится, очень нравится.

-Правда? - Лейла распахнула огромные черные глаза, и в них замерцали маленькие огоньки.

-Правда, я как его увижу, сама не своя, не знаю, что со мной, сразу теряюсь, все слова забываю.

Лейла глядела на подругу со страхом и восхищением.

-Таня! - сказала она торжественно, - Я никому не скажу, ни братьям, ни маме, ни дяде Рустаму.

Таня чуть не засмеялась.

- Никому, - повторила Лейла, - а все-таки, ты знаешь, он, мне кажется, не очень хороший парень, это Гаджи сказал. Он говорил, что у нас в классе есть ребята лучше. Максим, например, все мои братья его уважают.