Он взял диск, вставил его в паз, а затем оттянул штырек назад. Штырек сухо щелкнул.

-Готово, - Владимир Сергеевич повернул автомат и снова положил на стол.

-А патроны в нем есть? - спросил Борька.

-Патронов к учебному оружию не полагается, боек сточен, а то ты так чего доброго кого-нибудь подстрелишь.

- Поняли, как диск крепится? Показываю еще раз. Берем автомат, держим его вот здесь, а свободной рукой оттягиваем фиксатор, теперь повернем его, вот так, раз! - снова раздался щелчок; военрук чуть качнул диск, и он выпал из паза.

-Владимир Сергеевич, а вы воевали? - спросил Борька.

-Воевал, меня в 44 призвали. Я в Белоруссии воевал. Слышали такого - Юрий Смирнов?

-Смирнов? - ребята поднапряглись. Тут Хазин вспомнил набор марок двоюродного брата - на них были изображены герои Советского Союза. Среди них, кажется, была и марка с изображением рядового Смирнова, в гимнастерке, почти обритого наголо юноши с очень решительным и строгим выражением глаз.

-Он, кажется, Герой Советского Союза? - нерешительно сказал Женя.

-Точно, военрук посмотрел в окно. Я воевал на участке фронта недалеко от места, где он погиб. Помню, к нам пришел в землянку политрук и показывал железные костыли, которыми фашисты его прибили к бревнам. Рассказывали, как его мучали. - Военрук замолчал, вдруг глаза его сверкнули.

- Ух, я и злой тогда был, - сказал он.

Первые дни

Автобус вез их по его родному району, и Женя тоскливо смотрел в окно. Пешеходы, улицы, знакомые дома, магазины, кинотеатр - все теперь казалось каким-то чужим, словно увиденным сквозь стекло.

Привезли на улицу, вдоль которой тянулся длинный желтый забор. Остановились перед большими железными воротами. Ворота открылись, и автобус заехал во двор.

-Оставь надежду всяк сюда входящий, - сказал сам себе Женя. Он был культурный юноша.

За воротами остались родители с сумками, авоськами, с какими-то пакетами, которые все еще надеялись передать.

Парни, кто уже обритый, кто все еще с шевелюрой, кто-то в кепке, - прильнули к окнам автобуса. Во дворе было много народа, таких же допризывников.

Передняя дверь открылась.

Все вскочили.

-Из автобуса не выходить! - скомандовал офицер из военкомата, который привез их сюда, а сам вышел.

Машина осторожно выехала на улицу и направилась в город. По городу кружили около часа, но никуда конкретно не приехали. Вскоре за окнами опять замелькал длинный забор Автобус въехал в те же самые ворота, но теперь перед ними не было толпы родителей.

Вторые ворота раскрылись перед ними на второй день.

-Пресня, вторая пересылка, - раздались голоса, - значит, в московском округе будем служить.

Длинный бетонный забор красили такие же коротко стриженые ребята в гражданке, справа увидели двухэтажное здание.

Недалеко на скамейке сидели двое - в кителях, с синими погонами, на погонах - продольная широкая желтая полоска, большие треугольники бело-голубых тельняшек в вырезах кителей, белые аксельбанты на правом плече, у ног - черные "дипломаты" с металлической окантовкой. В руках у одного - синий берет. Берет другого лежал на скамейке, а в руках у него была гитара, желтая, дешевая, за семь рублей. Он пел красивым голосом.

-А на окне - наличники, гуляй да пой, станичники.

Песню Хазин никогда не слышал.

Вторая тоже была про казака, - "Только пуля казака во степи догонит".

-Ну что, духи? Нравятся песни? - спросил десантник, отложив гитару.

Призывники закивали, - "клевая".

-Чья? - спросил кто-то.

"Купец" назвал фамилию, но Хазин ее тогда не разобрал.

- Какие они духи? - засмеялся первый, - им еще духами стать надо.

Оба "купца" были похожи - загорелые лица, светлые челки падают на лоб, глаза синие, брови белые, словно выцвели.

Они встали и подошли к их группе.

- Спортсмены есть? Шаг вперед.

Никто не двинулся.

- Ну-ка, ты, - гитарист подошел к высокому парню в пиджаке и вырвал у него из рук большой лист - приписное свидетельство. Посмотрел, кинул взгляд на парня.

-А говорите - нет спортсменов. Плавание - первый разряд.

-Так я хотел в ВМФ.

-Дед тоже хотел, да баба не дала. Шаг вперед!

Парень шагнул вперед и замер.

Другой десантник уже смотрел приписное у парня крепкого сложения.

-Ну вот, боксер, КМС, подходит.

Отобрали еще троих и вместе с пловцом и боксером увели к железным воротам, на которых какой-то белобрысый, коротко стриженный, в спортивном костюме, подрисовывал масляной краской большую красную звезду. Боксер нес на плече гитару, которую ему доверил певец.

И снова зеленые створки ворот с красной звездой.

На дворе казармы шла, вероятно, строевая. Совершенно не похожие на экранных парни в нелепо сидевших пилотках на обритых головах, в горбом стоявшей на спине форме, стучали сапогами и не в лад пели какую-то незнакомую песню. Позади них тащились двое в тапочках.

К призывникам подошел высокий смуглый кавказец, с черными усами, на нем были погоны с тремя лычками. Он сверкнул золотой фиксой и ткнул Алика прямо в значок с Ниной Хаген.

-Ты ее ымэл?

-Нет, - удивился Алик.

-А зачэм надэл?

-Любимая певица.

-Снэмы.

Потом он так же ткнул Хазина в его зеленую рубашку, оставшуюся от НВП.

- Ты зачэм это надэл?

- Старая уже, не жалко.

-Черэз год ты вознэнавидэш этот цвет. Снэмы.

В первые дни службы, как-то после ужина, Хазин сидел в кубрике на табурете и подшивался, когда дверь открылась, и в кубрик вошел аккуратный, подтянутый солдат, со штык-ножом на ремне, в надраенных сапогах, с привинченным комсомольским значком, сияющим знаком Гвардии и еще рядом каких-то значков на груди. Он словно шагнул с плаката. Это был секретарь комсомольской организации Боровков из первой роты, до дембеля ему оставалось около двух месяцев. Боровков рванул крючок ворота, ослепительно сверкнул белоснежным подворотничком и рухнул на первую койку у входа.

Полежав немного, он поднялся, оправился, сдвинул идеально поглаженную пилотку на левую бровь, а затем, посмотрев на Хазина, вдруг сказал с невероятной тоской.

-Если бы ты знал, солдат, как тяжело дослуживать последние месяцы.

Взвод чистил оружие на специальных станках, сержант Басов ходил за спинами и проверял качество. В руках у Хазина был какой-то кусок гладкой ткани. Она скользила по затвору и ствольной коробке, но никак не могла протереть их насухо - следы ружейной смазки блестели на частях АКМ

-Курсант Хазин, смените тряпку, - крикнул Басов, - такой тряпкой оружие не прочищают.

Хазин пошел к вороху и взял другую тряпку. Это был какой-то зеленый кусок, и Хазину показалось, что он ему что-то напомнил. Расправив тряпку, Хазин увидел явные следы карманов и вдруг отчетливо понял: это была рубашка для НВП, его собственная рубашка, в которой он приехал сюда, в часть. Он чуть не засмеялся, а потом своей же собственной рубашкой тщательно драил части своего АКМ и швырнул ее в специально стоявшую рядом корзину.

Первые звуки гимна Советского Союза, - и сразу: внимание, рота! Ро-о-ота, подъем!

Тело словно подбросило на пружине. В проходе уже натягивал брюки Вальцов, Хазин машинально застегнул пуговицы брюк и затянул узкий брезентовый ремень.

Дверь кубрика распахнулась: сержант Кныш возник в проеме и заорал:

- Время идет! Давлетов! Что как беременная корова! Живее, построение в коридоре. Асадов! Спишь, что ли? Дома отоспишься!