Двух не хватает. А вы, Валерий Александрович, не за учебниками, нет? А! Наверное, за той папочкой? Нет, я все помню, я не забыла, несмотря на болезнь, не забыла, вот она.

Светлана Васильевна оставила книги, прошла к себе за перегородку и протянула Валерию Александровичу тоненькую серую картонную папочку.

Николай Васильевич

В папочке не оказалось ни одной фотографии. Здесь лежали несколько открыток и десять исписанных разным почерком листочков. Шесть из них были написаны одним почерком, а четыре - другим.

Николай Васильевич Сухарев проработал в этой школе без малого сорок лет. Пришел он сюда, когда она еще была мужской, почти сразу после войны, с которой вернулся почти мальчишкой, с двумя нашивками младшего сержанта, одной желтой нашивкой на груди и тремя медалями - за взятие Будапешта, за взятие Вены и знаменитой, с профилем вождя "Наше дело правое...".

Ранение в ногу Коля Сухарев получил в апреле сорок пятого, недалеко от Имперского моста, куда их батальон кинули на помощь Дунайской флотилии, выбросившей десант моряков по обе стороны реки. С бронекатера, в тумане уткнувшегося в бык посередине моста, человек пятнадцать моряков сумели по опорам взобраться наверх со связками гранат и внезапно вступить в бой. Радист срочно сообщил: "Моряки захватили мост". Но тут немцы уже пришли в себя. Закипела жаркая схватка, почти все десантники погибли, кто остался в живых - получил тяжелые ранения.

Ничего этого тогда Коля Сухарев не знал, а узнал много лет спустя, читая воспоминания участников операции по захвату Имперского моста.

А тогда стоял густой туман, и в этом тумане командование бросило на помощь десанту подкрепление. По обеим берегам Дуная начался бой.

К моменту, когда батальон стрелкового полка гвардейской стрелковой дивизии бросился к предмостным укреплениям, вокруг все гремело: немцы стреляли с левого берега по наступавшим из самоходок, крупнокалиберных пулеметов, танков. А с чердаков на улицах правого берега били снайперы, огонь велся и из дотов. У предмостных укреплений, уже захваченных десантом, асфальт ковром устилали стреляные гильзы.

Коля представлял себе Дунай небесно-голубым, по фильму "Большой вальс", но когда он в составе роты своего стрелкового батальона вместе со всеми выбежал из-за разрушенного дома на улицу, шедшую прямо к высоким стальным опорам моста, круто уходившим вверх, как горки в Парке Культуры, впереди открылась на мгновение какая-то мутная болотная полоса.

-Это Дунай? - успел подумать Коля, рядом тенькнула пуля, выбила искру об асфальт, срикошетила в стену дома и ранила солдата, к которому тут же бросилась санинструктор.

Коля упал на асфальт, звонко стукнула винтовка, вжался, хотелось превратиться в точку.

-С крыши бьет! - крикнул кто-то.

Над головой засвистело - ударили наши 82-х миллиметровые батальонные минометы. Затем ухнула артиллерия.

-Вперед! - закричал ротный.

Коля поднялся, сжимая винтовку правой, подхватил ее за цевье левой рукой, рядом кто-то тяжело упал и перевернулся, распахнулась пола шинели, и открылись яловые сапоги. Запрокинулась голова с намокшей прядью на лбу. Рядом валялась откатившаяся фуражка.

-Ротный, - успел подумать Коля, снова рядом тенькнуло, и он бросился вперед, спеша преодолеть участок, обстреливаемый снайпером - впереди было укрытие - огромная деревянная катушка с кабелем, обрубленный конец которого вился по асфальту. На бегу понял, что это немецкие саперы ставили мины, соединенные электрическим кабелем.

- Только добежать, спрятаться за катушку, - он рванул еще сильнее, и тут на бегу подвернул ногу, упал на правый бок, выбросив в сторону правую руку с винтовкой. Оружие снова звякнуло об асфальт, и он всем телом навалился на подвернутую правую руку, в которой был зажат брезентовый ремень. Левая растопыренной ладонью лежала на каких-то выпуклостях и стальных цилиндриках, вероятно, это гильзы - мелькнуло в голове, - их тут так много. Стал вытаскивать правую руку, стремясь освободить ремень и подтащить за него к себе винтовку, чуть поднялся на локте и тут увидел, что по земле, под правой полой шинели, расплывается темная густая кровь и сразу ощутил, как боль сверлом входит в правое бедро. Правая рука подсеклась, и он снова навалился на нее телом. Стараясь заглушить резкую боль, инстинктивно сжался в комок, потянул ногу к себе. Нога не слушалась, была как чужая, похожая на тяжелое бревно, которое надо было непременно волочить. Впереди гремело, ухало, он еще раз потянул ногу к себе, нужно было отпустить ремень винтовки и попытаться за штанину правой рукой подтянуть ногу. Не получалось, попытался сделать то же самое левой, но не хватало силы. Решил подтянуть к себе оружие, и освобожденной рукой все-таки подтянуть ногу и посмотреть на рану. Под полой шинели стало мокро, боль стала бить толчками, иногда казалось, что сейчас она пройдет, но боль наваливалась с новой силой. Казалось, что в ноге образовалась дыра, оттуда исходит что-то тянущее, нестерпимое.

Санинструктор Касимов на бегу увидел, как впереди справа, метрах в ста от него, упал на колени, затем на правый бок и перевернулся ротный, разбросав руки. Сомнений не было - убит. Но Касимов бросился к упавшему, приложил ухо к груди, схватил безжизненно висевшую кисть, хотя краем глаза уже видел красное пятно выходного отверстия на груди. Снайпер стрелял в спину наступавшим.

Махнув рукой подбежавшему младшему сержанту Акимовой, чтобы та вызывала санитаров, Касимов впереди заметил, как какой-то боец, на ходу, потерял равновесие и завалился на правый бок. Тело бойца немного дергалось.

- Тоже убит, - решил Касимов, но упавший боец явно подавал признаки жизни, видно было, что он пытается изменить свое положение.

Касимов побежал к бойцу, но откуда-то спереди, с другого берега, сильными толчками, прессуя воздух, заработал крупнокалиберный пулемет, и Касимов не смог сразу подобраться к раненому.

А раненый, - теперь Касимов явно это видел - продолжал шевелиться.

-Успеть! - стучало в голове Касимова, - если не в живот, а при ранении в живот боец, скорее всего, не смог бы так завалиться набок, можно перевязать и спасти. Вокруг, казалось, гремел сам воздух, начиненный смертоносным железом.

Снова бросок вперед, пулемет уже не работал.

В госпитале Коля оказался в палате, где среди других раненных лежало несколько морячков. Один, совсем молоденький, через койку от Касимова, с перевязанной головой, - осколок задел голову - особенно запомнился. У него было еще ранение плеча и спины. Но морячок улыбался одними губами, просил курить. И двое других - оказалось из той же Дунайской флотилии, - они вместе с морячком были единственными, кто остался в живых после десанта на мост, - вставляли ему в губы зажженную сигарету, из-за чего страшно ругался военврач.

Морячку зашивали раны суровыми нитками, а наркоз его не брал, пришлось наливать целый стакан спирта - запах мгновенно разнесся по палатам.

К морякам приходил кавторанг, на синем кителе два Ордена Красного знамени, Красная звезда. Ординарец кавторанга положил на тумбочку рядом с израненным морячком плитку немецкого шоколада, лимоны, яблоки. Досталось по кусочку всем в палате.

А имени морячка Коля не запомнил, кажется, приятели называли его Жоркой.

Через два года младший лейтенант Николай Сухарев, служивший в столице, в увольнительную пошел в "Художественный" смотреть первую серию "Молодой гвардии".

И каково же было его изумление, когда через десять минут после начала фильма он увидел на экране в роли одного из молодогвардейцев того самого морячка - только он теперь был в лихо заломленной кепке, из-под которой выбивался русый чуб.