-Валерий Александрович, - Светлана Васильевна остановилась, остановились и оба старшеклассника. - Я кое-что для вас нашла.

-Что? - Курнаков сам остановился прямо посреди марша лестницы.

-Да я совсем забыла. У меня дома хранилось несколько бумаг Николая Васильевича, он мне их передал, когда вопрос с переездом из этого здания уже был решен, незадолго до смерти.

Старшеклассники безучастно, как египетские статуи, застыли со стопками учебников.

-А что в этих бумагах?

-Кажется, чьи-то воспоминания. Ему многие писали.

-Много бумаг? - с все возрастающим интересом спросил Валерий Александрович.

-Да не сказать, чтобы много. Тоненькая совсем папочка. Я вам принесу ее. Пойдемте, ребятки.

Валерий Александрович поблагодарил и поспешил по лестнице к себе.

В музее он сразу пошел к тому стенду, на котором были засняты многочисленные военные: простые бойцы, офицеры в шинелях и фуражках, моряки, летчики.

Он остановился перед стендом. Затем достал из сумки конверт с маленькой фотографией.

В одном из четырех летчиков, которые слушали отчаянно жестикулирующего товарища, он увидел те же черты лица, ту же позу - полуповорот головы вправо, как на снимке отца.

Под фотографией было набрано мелким шрифтом. Участники налета на Берлин в августе сорок первого года командир экипажа капитан А. М. Шаронов, помощник командира старший лейтенант В. Н. Осокин, штурман лейтенант Б. В. Смолянинов, бортстрелок старший сержант В. М. Симаков.

Но кто из них В. М. Симаков? Фамилии под снимком шли в порядке убывания званий, а на фотографии они могли стоять в любом порядке. Кто же из них Симаков В. М?

Дома Курнаков снова раскрыл папку Николая Васильевича и снимок выпускников сорок первого года. В составленном им списке имен фамилии Симаков не значилось

Семен Карнаухов

После службы в Красной армии, когда уже прошла первая волна массовой демобилизации, Степан Карнаухов к себе в деревню под Тулой не вернулся. Из писем родных он знал, что в деревне заправляет всем бывший балтийский матрос, угрожает наганом, решил прямо посреди деревни вырыть пруд, чтобы вспоминать прежнюю расчудесную службу. Хлеб же у мужиков выгребают подчистую, мужики, такие же бывшие красноармейцы, как Степан, из тех, кто вернулся по первой мобилизации, еще весной, подались в леса.

Окна в вагоне были выбиты, и сильный сентябрьский ветер со свистом влетал в окно. В вагоне ехали мужики из-под Орла, Белгорода, Тулы, Калуги, Ельца. Вот уже год как можно было торговать хлебом, закупать в городе железные изделия. Было много демобилизованных, женщин с детьми и без детей, ехавших в Москву искать пропитания.

Мужики обсуждали, где в Москве купить семена, книжечку про пчеловодство, посмотреть племенной скот, но больше всего интересовались, как можно устроиться в городе. У кого не было родни, собирались искать Дом крестьянина, открытый пять месяцев назад где-то в районе Мясницкой, что там есть столовая, где дают обед из двух блюд, имеется и баня. Но никто не знал, где искать этот переулок и Мясницкую. Один из ехавших на нижней полке, в картузе, теплом полушубке, прислушивался к разговорам бородачей.

-Эх, вы, - сказал он, как будто ни к кому не обращаясь, - Мясницкая улица важная, там дома каменные, трактиров много.

-А ты что ж, бывал там? - с недоверием спросили мужики.

-Бывал, я в городе считай с самой Германской, получил контузию в Галиции, - и полная отставка. Устроилс на электрическую станцию работать, в Милютинском переулке, аккурат возле этой самой Мясницкой.

-Ишь ты, - с завистью говорили мужики.

-А ты, милый человек и на трамвае ездил?

- Еще бы, почти ежедневно.

-Небось накладно?

А то! 8 копеечек станция.

Мужики ахнули, закачали головами. Стали перешептываться.

-А можно зараз две станции, тогда 14 копеек.

Мужики снова закачали головами.

-А ежели без денег? - спросил один, с редкой бороденкой.

-Без билета, что ли? - пассажир в полушубке засмеялся. - Тогда штрафт, с самого февраля так - рубль.

-Рубль! - третий раз ахнули мужики.

-А ежели зазевался - прощайся со своим скарбом.

-Это как же? - снова спросил мужичок с редкой бороденкой.

-Воры, все унести могут, особливо, если толпа в трамвай лезет, тут береги карман, дядя, это тебе не деревня.

Через некоторое время деревенские уже угощали москвича солеными огурцами с припасенным куском ситного, жадно слушали про столицу, выясняли, куда устроиться на работу.

Человек в полушубке предупредил, что в Доме крестьянина может не оказаться мест, надо заранее узнать.

-Это как же? - заинтересовались мужики.

-Позвонить надо, прямо с Курского вокзала.

-Позвонить? - мужики стали перешептываться.

-Обязательно надо. Один разговор - десять копеек.

Снова перешептывания, качание головами.

А Степан курил самокрутку, глядел на проплывающие за окном темно-желтые, с багряными островками, серпуховские леса, небольшие речки, пруды, то и дело попадавшиеся по дороге, на речки с потемневшей водой, проносящиеся под мостами.

В придорожных селах, в огородах, женщины копали картошку, на полях сажали озимые. По совету друга, такого же рядового красноармейца - Василия Рубцова, демобилизовавшегося раньше Карнаухова, по застарелому, как было указано в бумаге, ранению, еще летом прошлого года, Степан решил тоже обустроиться поближе к столице.

Был Василий, как и Степан 98 года рождения и призыва 20 года, до службы проживал под Москвой, в поселке, рядом с Московско-Курской железной дорогой, вместе с отцом работал в железнодорожных мастерских, имел неплохой заработок.

Поздней осенью, сырой и туманной, в суконной шинели с малиновыми клапанами и в островерхом шлеме с потемневшей звездой, в обмотках и ботинках, выданных в последний год службы, Карнаухов оказался под деревянным навесом небольшой станции.

Когда состав загудел, давая знать, что приближается к остановке, и снизил скорость, слева поплыла каменная длинная площадка перрона, и несколько человек с мешками, уже толпились в прокуренном тамбуре.

-А чего это на энтой стороне? - зашумел мужичок в рваном треухе и телогрейке.

-Давай, давай, - напирали сзади, - значит, путя на другой разобраны или еще что, значит, на энту и прыгай.

Мужик прыгнул на перрон, за ним высыпало еще человек восемь, подхватили свои мешки, следом за ними спрыгнул и Степан, а поезд уже набирал скорость.

В вещмешке у Карнаухова лежала пара нательного белья, полкило ржаных сухарей, несколько вяленых селедок, завернутых в промасленную бумагу, соль в тряпице, три коробка спичек - вся месячная норма, и две пачки махорки. Часть махорки Рубцов пересыпал в кисет, а в карман шинели положил один коробок спичек.

Было еще в вещмешке полкаравая ржаного хлеба. Его он выменял на третью пачку махорки.

Выдали еще две книжечки в красных обложках, чтобы агитировать за Советскую власть в деревне. Василий решил их сохранить - бумага была дорога. Первую страничку книжечки Василий скурил еще в поезде, прикрывая тлеющий на ветру огонек ладонью.

Мужики, сошедшие вместе со Степаном, разбрелись, наверное, знали дорогу. Степан огляделся: прямо за перроном, где-то далеко, виднелось какое-то поселение, а на той стороне, где состав должен был остановиться, за уносящимися влево и вправо путями, рос уже наполовину облетевший палисадник, черный и густой, и за ним ничего не было видно.

Василий решил идти вдоль путей, найти место, где их удобнее перейти, миновал перрон и пошел по насыпи.