-Твои братья ничего не понимают. А он, - Таня снова посмотрела куда-то, словно видела там высокого светловолосого парня, - он удивительный.

- Он удивительный, - повторила Таня, продолжая смотреть вперед, - они остановились.

-Нет, - сказала Лейла упрямо, - нет. Рустам сказал, что они даже хотели его побить.

-Пусть только попробуют! - вдруг в словах Тани зазвучала злость. Лейла удивилась - ее подруга была всегда очень доброй и спокойной.

-Таня, ты что? Он же на тебя не смотрит, он только на Белецкую смотрит, а моя мама называет ее плохим словом.

- Белецкая такая и есть.

-А вчера он гулял с Нелей.

-Французовой?! - Таня вдруг посмотрела прямо на Лейлу, та даже отпрянула на шаг, и капли дождя обдали Таню.

- Ой! - Лейла стала тщательно стряхивать капли с таниной куртки.

- Пока, подружки, - мимо прошел Юрик.

-Пока, - ответила Лейла.

-Откуда ты знаешь, что он гулял с Французовой? - лицо Тани стало злым.

-Да, это Ибрагим сказал, он с друзьями около "Эльдорадо" был и видел.

-Врешь! - вдруг крикнула Таня.

- Таня, что ты, я правду сказала, Ибрагим сам видел, и Гаджи видел, можешь у них спросить.

-Иди ты со своими братьями, - почти плача, крикнула Таня и бросилась к калитке.

-Таня! Таня! - Лейла побежала за ней, но Таня уже подходила к

к большим воротам, как всегда запертым, и входила в узкую калитку.

Дома Таня, стараясь ни о чем не думать, старательно вымыла посуду, оставленную в раковине с утра: мама спешила на работу - сварила овсяную кашу в кастрюльке, налила стакан молока в красную с белым горошком чашку - последнюю из сервиза, и пошла в комнату деда.

Таня должна была поставить рядом с его кроватью на тумбочку чашку молока и тарелку каши. Когда она открыла дверь, в глаза, как всегда, сразу бросилась фотография: дедушка и бабушка. Он в костюме с галстуком ядовито зеленого цвета, в белой рубашке, волосы светло-желтые, бабушка в синем платье с отложным воротничком, тщательно причесанная, с накрашенными губами.

-Да у меня галстук-то был бардовый, - вспомнила Таня слова деда, когда как-то раз, в детстве, спрашивала про эту фотографию.

-Деда, а почему же он здесь зеленый?

-Да это, Танюшка, в мастерской так сделали, Оленька захотела, чтобы фотография была цветной, вот и нарисовали такой цвет. А бардового в мастерской не было.

-А у бабушки платье действительно было синее?

-Лицо деда стало каким-то далеким, он смотрел на фотографию и словно видел что-то другое.

-Да, Танюшка, было у нее такое платье, сразу после свадьбы купили, твоя мама тогда еще не родилась.

-А когда мама родилась?

-А мама позже родилась.

-А тетя Света уже тогда была?

-Была, тете Свете было три годика.

Таня исчерпала свои вопросы, получив нужные ответы.

С тех пор в их квартире многое поменялось, но в комнате деда неизменно на стене висела эта фотография, которую бабушка готовила в подарок к их серебряной свадьбе, но не дожила до нее совсем немного.

Дед спал, укрывшись с головой одеялом, и Тане стало страшно: а вдруг он там, под одеялом уже умер? Она осторожно открыла край одеяла, и дедушка сразу открыл глаза.

-Танюшка, - хрипло сказал он, - ты приготовила молоко?

- Все приготовила, - девочка помогла старику подняться, но ел он сам, медленными глотками пил молоко, с трудом удерживая его трясущимися руками. Ложкой, стукая по краю тарелки, брал кашу, получалось не всегда. Дед был весь поглощен приемом пищи и не обращал на внучку никакого внимания, а она смотрела, как он ест, и не могла выйти из комнаты, пока дед не заканчивал обеда.

Затем она унесла на кухню пустую чашку и тарелку, вымыла их и села за свой стол.

Отец ушел еще тогда, когда дочке было одиннадцать лет. Ушел, оставив не только жену с дочкой, но и своего наполовину парализованного отца.

Со второй недели сентября, когда Таня вдруг увидела его синие-синие глаза, она стала интересоваться всеми любовными историями, которые открывались на страницах книг: Ася, Маша Миронова, и конечно, же ее тезка, про которую она читала летом - все они сливались для нее в один образ и наделялись ее, таниными чертами характера, ее лицом, повадками, мыслями.

А произошло это почти случайно. Им двоим дали задание повесить шторы в новом кабинете на втором этаже. И он, высокий, спортивный, стоял на стуле, водруженном на парту, доставал головой почти до потолка, наклонялся и принимал у нее из рук кремовые занавески, а она снизу вверх смотрела в его глаза и утонула в них.

В кабинет периодически заходили то Белецкая, то Французова и ехидно что-то ему говорили. Он со смехом отвечал, а Таня густо краснела - никогда не могла избавиться от этой привычки.

-Смотри, невесту себе нашел - заливалась смехом, говорила Белецкая. - Мы теперь побоку, так, красавчик?

-А что, она девушка покладистая и в отличие от вас - работящая - смеясь, отвечал он.

-Будет тебе борщ варить, станешь толстый и гладкий, - съязвила Французова.

-Гадкий - подхватила Белецкая, и обе снова захохотали.

Таня тогда представила себе вдруг, как она действительно варит ему борщ, вносит кастрюлю в их кухню, в их собственную кухню! - и у нее голова закружилась.

Она стала интересоваться семейными историями, часто открывала альбом с фотографиями. Про отца она старалась не думать, а вот дедушка с бабушкой теперь обретали молодость, и ей странно было представлять, что тяжело кашляющий в своей комнате дед - и красивый молодой человек в костюме - один и тот же человек.

-А как они поженились? - вдруг задала она себе вопрос, - почему я об этом никогда не спрашивала?

Да, она что-то слышала - тетя Света рассказывала, что дед сразу после ремесленного пошел на завод и проработал без малого пятьдесят лет, он и болезнь заработал на заводе - от отбойного молотка, которым должен был откалывать куски чугуна, приварившиеся к большим чанам, стали дрожать руки, металлическая пыль осела в легких.

А бабушка пришла на завод немного позже, стала учетчицей. Там они и встретились, кажется на каком-то празднике, в заводском клубе, и сейчас стоявшем в глубине главной улицы. И квартиру получили от завода.

Таня пошла в большую комнату и открыла нижнюю створку шкафа - там лежали семейные альбомы. Вот и дедов альбом - толстый, в переплете зеленого бархата, с металлической подарочной табличкой. "Дмитрию Павловичу Рубцову, от коллектива литейного цеха к пятидесятилетию".

Таня смотрела последний раз этот альбом лет пять назад, когда ей было одиннадцать - приезжал двоюродный брат, Игорь, ему тогда было уже четырнадцать лет, и они рассматривали старые альбомы. Игорю это быстро наскучило, и он убежал во двор, где подрался с местными мальчишками. А Таня тогда с интересом рассматривала черно-белые снимки, это было так не похоже на то, что ее обычно окружало.

В альбоме было много снимков. На первой странице приклеена фотография - мама во дворе их дома в светленьком коротком пальто и шапочке с завязками - теперь там большой универсальный магазин. А это тетя Света - в кофте, в колготках, с большими бантами, ей здесь лет семь - восемь.

Дед в форме ученика ремесленного училища: форменная фуражка, куртка перетянута ремнем с пряжкой. Друзья деда - круглолицые мальчишки в таких же куртках и фуражках, во что-то играют. Кажется, в ножички. Прадед с Полканом во дворе дома, на груди значок - "Почетный железнодорожник".

А рядом дедушка, наверное, уже во времена работы на заводе.

Это мама в училище - темная юбка и светлая блузка с пышными рукавами.

В альбоме были мамины подруги по училищу, по больнице, где она работала. Вот и она сама - маленькая Танюшка - единственная цветная фотография в альбоме.

А на последней странице было два снимка. На одном юноша, с челкой, падавшей на лоб, в костюме, со значком, в белой рубашке с отложным воротником. Он смотрел светлыми глазами, как-то по-детски. Это был дядя Леша. Дядя Леша - дедов дядя, погиб в октябре сорок первого где-то под Малоярославцем. Больше о нем ничего известно не было. Осталась медаль "За боевые заслуги" на красной колодке.