Проезд автомобилей на территории Лаунсдонского парка был запрещён. Мика подумала, что за несколько минут пешей прогулки можно попытаться разговорить Альберта. Известие о нанятой охране как-то нехорошо тревожило её, да и сам Альберт вёл себя не так, как обычно. Видимо, случилось что-то серьёзное. С учётом резонанса, который вызвали его видеоролики, теперешнее состояние Альберта вполне ожидаемо. Мика, конечно, просмотрела видео в тот же вечер, когда Альберт прислал ссылку, но собраться с духом, чтобы обсудить увиденное, пока не решалась. Поверить в его правду оказалось непросто. Но и спорить с ним было сложно, и это её немного раздражало. Не то чтобы она не любила споры. Скорее, наоборот, — ей нравилось дискутировать, находить общие точки с оппонентом. Однако из-за всегдашней сдержанности она тщательно формулировала ответы, что изрядно мешало блистать показным остроумием, да и лишало дискуссию остроты. Ей не хватало спонтанности, и порой она жалела об этом.

Резкий порыв ветра невольно задал тему для разговора. Подхватывая разлетающиеся полы мехового пальто, Мика заговорила, стараясь, чтобы голос звучал беспечно. Конечно, сегодняшний вечер она предпочла бы провести дома, под пледом и с чашкой горячего шоколада, но пару недель назад чёрт дернул её за язык в разговоре с шефом упомянуть о своих скромных способностях. Шеф, массовик-затейник-самоучка, большой фанат мюзиклов, считавший, что в среде работников его компании надо периодически проводить конкурс «Алло, мы ищем таланты», ходил за ней хвостом следующие десять дней. В итоге уломал выступить в сегодняшнем самодеятельном шоу.

— Надеюсь, когда дело дойдёт до бонусов к заплате, он вспомнит, что я пошла у него на поводу. — Мика осторожно взяла Альберта под руку и тут же добавила извиняющимся тоном: — Давно не обувала высокие каблуки, ходить разучилась.

Лаккара ничего не ответил, но на секунду положил ладонь на её пальцы. Приноравливаясь к её шагам, пошёл чуть медленнее.

Их обогнал велосипедист, и, обернувшись, поднял вверх указательный палец: парочки, расхаживающие под руку на улицах Оресты, были большой редкостью.

«Женщина не должна опираться на мужчину, — однажды заявила Джиллиан, хотя Мика попыталась возразить, что так куда удобней идти рядом. — Можно держаться за руки, — переубедить Джилли было невозможно. — Но под руку — это дурной тон».

Вспомнив этот разговор, Мика невольно покосилась на спутника — хоть бы его не успели испортить несносные орестовские правила. И тут же подумала: «Хотя куда уж больше». Она поспешила вернуться к тому, что беспокоило:

— Барроса нанял охрану из-за твоих видеоразоблачений?

— Тебе бы частным детективом работать, — Альберт нахмурился, но тут же принял безразличный вид. — И из-за них тоже...

Он попытался перевести тему:

— Так что у нас сегодня в программе?

Они остановились у мраморного бордюра.

Мика придержала его за руку.

— Погоди. Я же вижу, что-то не так. Расскажи. Я с места не сдвинусь, пока ты мне всё не расскажешь.

Вместо ответа Лаккара подтянул рукав пальто и выразительно постучал по циферблату наручных часов.

Девушка упрямо покачала головой. Опоздает? Ничего, её подождут...

Неожиданно пришли правильные слова — те, которые уже несколько дней убегали от неё, волоча за собой дребезжащие консервные банки её тревог.

Отводя взгляд, точно провинившийся ребёнок, Альберт, сам того от себя не ожидая, вдруг всё выложил. Как устал, как не может остановиться, как — не хочет останавливаться.

Мика слушала и смотрела так, словно сейчас не было вокруг ничего важнее того, что он говорит.

— Ты устал. Ты борешься с целым миром, он чужой тебе, он чужой нам. Почему ты не хочешь уехать?

Она едва удержалась, чтобы не добавить: «Я уеду с тобой». Домой. Туда, где есть дом. Там виноградные лозы вьются по балконам и тянутся к бездонному небу, и плоды с древа познания сладки, и чёрт с ним, что это плоды смоковницы. Это на севере — грехопадение, а на юге — всего лишь сладость, радость. Жизнь.

Лаккара с трудом стряхнул с себя наваждение.

— Сейчас минус пятнадцать, ты замерзнёшь.

Да забыл он, что ли? А плюс сорок и по лодыжки горячего песка?

Момент взаимности рассыпался горстью колких снежинок, брошенных в лицо порывом ледяного ветра.

— Ты не понимаешь...

Нет, всё понимает. Людям нужна надежда, что их голоса будут услышаны — и он выбрал для себя, что будет этой надеждой. Боится он? Да, конечно, боится. Не супергерой. Но «страх не должен мешать тебе делать то, что ты должен».

Она его услышала. Он не остановится. Надо было заставить себя улыбнуться, и Мика сделала это, как могла.

— Когда тебя убьют, обещаю, я посажу на твоей могиле розовые пионы, — проговорила она с деланной беспечностью, а сама в кармане пальто скрестила пальцы, отводя беду.

— Боже мой, — Альберт рассмеялся в голос, но немного, как показалось Мике, ошалело. — Какие мещанские цветы!

***

...Это было уже не утро. Это было уже глубоко и далеко за полдень.

— Ларри, скотина, ты где? — возмущался автоответчик голосом Саймона. — Нельзя же так бессовестно опаздывать?

Куда он опоздал? Ах, да, Аманда настояла, чтобы он заскочил к ним на ланч первого января. Нет уж, сегодня Бейтманы обойдутся без него.

Можно, конечно, открыть глаза, но он и с закрытыми глазами знал, где в его постели находится это затисканное, замученное, зацелованное и залюбленное тело. Вот она. Слева. Потягивается — звонок Саймона и её разбудил.

Валеран перекинул руку через её тело, сграбастал и подмял под себя:

— Ты. Меня. Любишь.

— Ага. И ты меня.

— Ты останешься со мной?

— До скольких?

— До конца жизни.

— Домой мне всё-таки придётся уйти. Коту нужно сменить воду.

— Ладно, после ланча пойдём вместе. В этот раз я тебя доведу, обещаю...

Они рассмеялись, одновременно вспомнив лихорадочный подъём по скользкой лестнице к отелю, где они останавливались через каждые несколько ступенек и тянулись друг к другу, и целовались ненасытно, не веря, что вот — они вместе, наконец.

— У тебя есть запасная зубная щётка?

— Нет, но я могу спросить внизу у служащих отеля. Что-нибудь ещё, мэм?

— Круассан и кофе.

— Ты перебьёшь себе аппетит перед ланчем.

— Ерунда, ты просто не знаешь, сколько я ем.

— Ок, в отеле они отвратительные, я куплю в «Серене».

— Подожди, я передумала, лучше чай, а не кофе.

— Джилли, попробуй меньше походить на переменчивую орестовскую погоду, иначе мне придётся поколачивать тебя в воспитательных целях.

Как бы не так! Он в жизни пальцем её не тронул. И да, она более чем уверена, что на пороге старости он стал ещё мягче сердцем? Не желает ли леди Джиллиан пояснить, что она подразумевает под старостью? Ему всего тридцать пять, а вот ей уже точно не двадцать. Да-да, ей давно пора перестать изображать беспечную девчонку и начать вести себя, как и подобает женщине её возраста. И не лягаться. И не пытаться укусить, потому что они оба знают, чем эта игра закончится.

...Но любимую женщину надо иногда и кормить. Ладно, он одевается, всё. За чаем и круассанами, дорогая. И за зубной щёткой.

Уже из прихожей он крикнул Джилли, откинувшейся на подушки с твердым намерением поспать полчасика:

— Я повешу табличку «Не беспокоить», не волнуйся.

Но прежде чем он успел накинуть пальто, раздался стук. Валеран открыл дверь и... понял, что день будет тяжёлым.

На пороге стояла Маргарет.

Счастливая, улыбающаяся Маргарет, которой он, понятное дело, вчера так и не позвонил, и которая села в самолёт сегодня утром, чтобы провести со своим мужчиной первый день нового года. Сделать ему сюрприз. Взглянуть в глаза. Сказать, как она по нему соскучилась. Случайно заметить на полу в коридоре сброшенную наспех шубку. И туфельки. И — перестать улыбаться.

— Маргарет, что ты тут делаешь?

Она невольно прикрыла глаза ладонью. ...Хороший вопрос. Действительно — что? О, конечно, его измены давно не новость для неё. Развитая сеть подруг — невероятно полезная вещь. Она знала, но закрывала глаза. Он же к ней возвращается? Значит, любит, верно? И, кажется, ему тоже был присущ обычный для среднестатистического мужчины страх перед женой или постоянной любовницей, его всё устраивало в их отношениях, он не хотел её терять. Значит, волноваться особо не стоит?