— Отпустите девочку, — спокойно, с улыбкой сказал он. — Зачем вам неприятности с законом? Тем более что я опознаю вас обоих так же легко, как сегодня опознали меня вы.

— Ты, пьяный и обкуренный маленький ублюдок, никого ты не опознаешь, когда проспишься, — жёстко ответил тот, кто был ближе к юноше и которого Валеран мысленно окрестил Вышибалой из-за его широкой массивной фигуры.

— Будем драться? Ок, давайте подерёмся и выясним, кто же из нас что-нибудь вспомнит на следующий день. Но, — Валеран предупреждающе поднял руку, — разве справедливо будет драться с обкуренным пьяным маленьким ублюдком, у которого, кажется, развязался шнурок на ботинке? Сейчас я завяжу шнурок, и мы начнем убивать друг друга, обещаю.

Говоря это, Валеран опустился на одно колено. Перед входом в бар хозяин обычно оставлял несколько горшков с цветами. Расчёт молодого человека был прост — нащупать горшок и запустить им в окно, таким образом привлекая к себе внимание. Но в тот момент, когда его колено коснулось земли, сильный удар в челюсть отбросил его на несколько метров.

Он услышал крик Конни, мгновенно перешедший в сдавленный хрип, и почувствовал обжигающую боль — кожа на лице оказалась содрана от виска до подбородка. Вышибала в два прыжка оказался рядом с ним и с размаху ударил тяжёлым армейским сапогом сначала в солнечное сплетение, а потом в пах. У Валерана перехватило дыхание. Вышибала занёс ботинок в третий раз, на этот раз над головой — с явным намерением раздробить череп.

— Сид! — неожиданно окликнул Вышибалу его напарник. — Не сходи с ума, нам обоим вышка, если ты его сейчас грохнешь. Если это и правда сынок министра, его папаша спустит на нас всех легавых, дело пострадает, мы всех подведём! Уходим отсюда, ещё не время.

Вышибала засопел.

— А с девкой что?

— Другую найдём. Пошли отсюда.

Ботинок всё-таки опустился. Последнее, что почувствовал Валеран перед тем как потерять сознание, это безумный стыд и кровь, стекающую с разбитой скулы ему на губы.

Когда он пришёл в себя, вокруг хлопотали бармен, Саймон и перепуганная Конни. Голова жутко раскалывалась, один глаз заплыл. Конни пыталась настоять на вызове полиции, но Саймон знал, что Стюарту-старшему это не понравится, и убедил девушку обойтись без вмешательства властей. Он подвёз до дому сначала Конни, потом друга, и помог тому подняться по ступеням. Эдвард открыл дверь и потерял дар речи, когда увидел сына.

— Уличные хулиганы пристали к Конни, сэр, — поспешил пояснить Саймон, — Ларри вступился, ну, ему досталось.

Эдвард молча отстранился, пропуская сына. Саймон попрощался, и Эдвард, закрыв за ним дверь, пошёл в гостиную. Валеран уже сидел перед камином, всем своим видом демонстрируя, что не расположен к разговорам. Однако отец язык его тела проигнорировал. Он встал перед Ларри, заставил поднять на себя глаза.

— Ты вышел из этой драки победителем?

Валеран отрицательно покачал головой, внутренне приготовившись к осуждению.

Эдвард вздохнул. На лице паренька тревога смешалась со стыдом, он не мог простить себе поражения, не мог простить, что не защитил свою девушку.

— У тебя в жизни будут ещё схватки, драки, битвы, — произнес Эдвард. — Какие-то ты выиграешь, какие-то — проиграешь. Проигранные битвы — это ещё не конец путешествия. Научись отпускать и начинать сначала.

Валеран не рассказал отцу ни о том, что потерял сознание, ни о том, что голова сейчас разрывалась от страшной боли, а комната перед глазами плыла и растягивалась. Умолчал и о том, что теперь с трудом припоминал события прошедшего вечера. Пока он сидел на диване, ссутулившись и подперев голову руками, Эдварду казалось, что ничего страшного не произошло. Да, какое-то время будут синяки, и ссадина заживет не скоро. В баре рану обработали, сбрызнули специальным спреем, чтобы остановить кровь, и сейчас кожа на щеке сына казалась стянутой. Но драка на то и драка. Приходил он уже домой и с разбитыми костяшками рук, и с синяком под глазом и даже — однажды — со сломанным ребром. Директор частной школы, в которой учились практически все дети высокопоставленных чиновников, не обладал достаточной твердостью, чтобы установить в своем заведении хоть какую-то дисциплину, так что Валерану много чего сходило с рук. Задирой он не был, но мог дать сдачи — Эдвард относился к этому терпимо. Вот и думал сейчас: ссадина и синяк — ерунда, бывало и похуже.

Но вот Валеран попытался подняться, опираясь на подлокотник дивана, и его... повело.

— Ты чего..? — только и успел произнести Эдвард, хватая сына за локоть, но это не остановило падения — вместо того, чтобы упасть лицом вперёд и плашмя, Валеран грохнулся на колени. Его тут же вырвало. Смутно он разглядел лицо отца, склонившегося над ним: кажется, тот выглядел испуганным. Отец — испуган?

— Ты с-с-тареешь, — пробормотал Валеран, заикаясь и силясь усмехнуться, — с-становишься сен...ментальным... Я... в п-п-порядке...

Отец пробормотал что-то вроде «В больницу, немедленно» и принялся его поднимать. Эдвард, как и Пол, не любил, когда обслуживающий персонал оставался на ночь — так что, кроме охраны у подъезда к особняку, больше в доме никого не было. Эдварду пришлось, поддерживая парня, спуститься с ним в гараж, осторожно уложить на заднее сиденье автомобиля и самому сесть за руль.

События последующих нескольких часов Валеран запомнил совсем уже смутно. Кто-то светил ему в глаза маленьким фонариком, кто-то задавал странные вопросы, на которых он никак не мог сосредоточиться. Диагноз? Сотрясение мозга.

Когда мир перестал вести себя, как взбесившаяся макака, и предметы больше не бросались Валерану в лицо или — наоборот — вырывались со злобными визгами из его пальцев, он наконец-то открыл глаза и увидел ту, кого неизменно видел у своей постели, стоило ему только чихнуть. Элеонор.

— Никакого телевизора, — сказала она, бережно поправляя подушки и целуя его в кончик носа, — никаких книг, никаких игр. Я спрятала твой телефон, велела Саймону и Конни звонить мне. Дэвид приезжал несколько часов назад, но ты ещё спал. Это всего лишь сотрясение мозга, дорогой, пара месяцев полного покоя — и ты будешь в порядке.

На первом этаже, в кабинете, Эдвард, по своей всегдашней привычке присевший на подоконник, не спускал тяжёлого взгляда с Пола. В комнате вместе с ними находился человек лет тридцати, одетый в красный мундир национальной полиции. Пол представил его как комиссара Мерсера.

— Всё не так просто, сэр, — заговорил молодой человек. — Есть основания подозревать, что ваш сын был атакован членами организации «Молодые Волки».

Комиссар национальной полиции не занимается мелким хулиганством, уличными драками, кражами на заправочных станциях. Национальная полиция была создана для других целей, и Эдвард Стюарт знал, что если сейчас, в его кабинете, рядом с его братом, первым человеком Федерации, сидел этот суровый широкоплечий мужчина крепкого сложения, дело принимало серьёзный оборот.

— Я думал, ты уже всё знаешь из новостей, — заметил Пол. Он выглядел обеспокоенным, и Эдварду это не понравилось.

— Мне было не до новостей последние два дня, но если ты имеешь в виду демонстрации и погромы в Ласквиле — да, эту новость сложно пропустить.

— Не только это, — вступил в разговор Мерсер, — за последние три дня в Оресте были похищены двадцать три женщины в возрасте от восемнадцати до тридцати лет. — Мерсер положил на стол папку и открыл её. Взял первую фотографию. — Энни Неверс. Двадцать лет. Дочь сотрудника федерального отдела по связям с общественностью. А это — Кристин Бауэр, министерство здравоохранения, двадцать восемь лет. Следующая... Лиза Ромеро... муж работает в Комитете Гражданской Авиации. Мистер Стюарт, мать Конни Прескотт — специалист-эксперт в Министерстве Образования, так ведь?

— Они охотятся за членами семей федеральных чиновников, — пояснил Пол. — Зачем? Пока не понятно. Никаких условий они не выдвинули.