— Ты ненавидишь Дэвида?

— Нет. — Во всяком случае, Валерану хотелось в это верить. — Может, я поступил бы так же на его месте.

Со сцены музыка разлилась по залу. Пальцы Валерана вспомнили прохладу клавиш, но сейчас его тянуло к другому — к коже, к которой он прикоснулся этим вечером всего на нескольких коротких секунд. Пока Джиллиан слушала, впитывая мелодии, следила за каждым взмахом дирижерской палочки, и лёгкая, ещё какая-то полудетская улыбка не сходила с её губ, Валеран, не сдерживаясь, ласкал взглядом её спину и плечи. Забыть бы обо всём, приблизиться к своему солнечному дождику, вспомнить, какая она... Откликнется ли, если сейчас стащить со стула, прижать к себе, стянуть это чёртово платье, и — целовать и тискать, тискать и целовать?

Джиллиан обернулась лишь один раз. С той же улыбкой — счастливой, чуть застенчивой, такой обманчивой. Поймала стюартовский тяжёлый взгляд, но глаз не отвела. Только наклонила голову изучающе, перед тем как происходящее на сцене снова завладело её вниманием.

Что вспомнила его солнечная девочка?

...А потом Стюарт провожал её домой. Близилась полночь, но Джиллиан наотрез отказалась от предложения вызвать такси. Не так уж далеко она живёт, за старым железнодорожным вокзалом. Тротуары расчищены от снега, ветер стих — что может быть лучше прогулки на морозном воздухе в новогоднюю ночь?

Улицы оставались людными: в парках дети и подростки играли в хоккей, парочки торопились к полуночи занять свой столик в ресторане, неспешно прогуливались старички, предлагая проходящим мимо самодельные украшения за небольшую плату. Прямо возле ступеней Здания Правительства давали концерт, там собралась огромная толпа, шум был слышен даже у Хейден-Холла. Город не спал, город ждал салютов.

Можно было вернуться на Уэллингтон Стрит, но Валеран сомневался, что демонстранты разошлись, а Джилли была вовсе не против спуститься к реке и обойти сомнительное место по велосипедным дорожкам.

Большую часть пути они прошли быстрым шагом и в молчании. Всё было уже сказано и услышано, а новых точек соприкосновения не нашлось. Когда Валеран и Джилли оказались с обратной стороны от «Шато Норден», часы на Здании Правительства начали отбивать полночь. Бежавшие им навстречу подвыпившие, весёлые и влюблённые подростки кричали «С Новым Годом!», Джилли улыбалась и махала им, но стоило ярким цветам праздничного фейерверка взлететь над замёрзшей рекой, как женщина остановилась и повернулась к своему спутнику.

— С Новым счастливым годом?

Дальше... Валеран успел удивиться, что волосы её по-прежнему пахнут туберозой и замороженными сливами — неужели Мика поделилась семейным секретом? Тогда, в горах, она мыла девчонке волосы каким-то специальным раствором для блеска («...и чтобы паразитов не нахваталась...»), и этот запах постоянно преследовал его в первое время после расставания. Да и потом, много лет спустя, уловив аромат тубероз, он с трудом мог унять возбуждение.

Да, удивиться он успел. Положить руку ей на затылок, когда Джиллиан, привстав на цыпочки, потянулась к нему за поцелуем, — тоже успел. А ещё успел обхватить другой рукой за талию, чувствуя, как её прохладные губы прижались к его губам. Поцелуй был лёгкий — так целуют детей или огромных синих бабочек, которые и через тысячи лет, когда забудутся все сегодняшние войны и распри, когда от Валерана и его солнечного дождика не останется и воспоминаний, будут порхать у авелиновских водопадов... Да, поцелуй был лёгкий, но Стюарт почему-то не успел разжать руки, не успел выпрямиться, когда она начала отстраняться, и не успел напомнить себе о Маргарет, которая в этот час, возможно, сидела в их большой и всегда немного холодной гостиной и ждала его звонка...

Авелиновские водопады не часто замерзали на зиму. Но если это случалось, с первой оттепелью лёд начинал трещать, громыхать, и осколки его с грохотом пробивали бреши в мраморно-белых покровах застывших озёр. Потом перепад температур между пока холодными ночами и тёплыми весенними полднями довершал дело, и нетерпеливые водные потоки вырывались на волю — затопить, заполнить, перебаламутить, наполнить шумом и... разрушить, чтобы дать новую жизнь.

Вода — есть жизнь. Любовь — есть жизнь. Но, конечно, Валеран уже не думал об этом, когда прижал свою русалочку чуть сильнее, чем следовало бы, разбивая осторожный лёд их поцелуя.

И она ответила....

Мика бросила взгляд в окно.

— О, скоро уже приедем!

Такси приближалось к мосту, за которым уже виднелись несколько зданий Лаунсдонского парка с высокими шпилями, больше похожие на старые церкви, чем на клубные помещения.

— Когда-то здесь располагались павильоны сельскохозяйственной ярмарки...

Не получив ответа, она покосилась на молчаливого спутника, но решилась всё-таки пояснить.

— Если будет скучно, мы можем быстро уйти. Меня просто попросили... ну, это в любом случае ненадолго.

Альберт рассеянно кивнул, продолжая думать о своём. Мика едва заметно пожала плечами и перевела взгляд в боковое окно машины. Возможно, её спонтанная идея пригласить Альберта оказалась вовсе не такой удачной, как думалось поначалу, но отступать было поздно. Сейчас она просто смотрела на проносящийся за окном вечереющий город, и сожалеть о чём-либо хотелось меньше всего. Вспомнилось, как в детстве она с мамой любила ездить в цирк. Так же брали такси, и так же за стеклом то ли дождь, то ли тающий снег размывал свет от фонарей. Бог её созерцательного детства с тех пор рисовал исключительно в синих и оранжевых тонах. А может, его и не было вовсе — или же она уже всё забыла. Теперь был Север, и по ночам снег здесь ложился фиолетовыми мазками со всполохами жёлтого электричества. Снегопад тоже может быть божеством в новогоднюю ночь, и какая разница, кому поклоняться, когда тебе тридцать.

Таксист переспросил номер. Мика ответила и нервно провела рукой по волосам. Потом снова решилась нарушить молчание неожиданным вопросом:

— Альберт, ты в детстве часто сбегал с уроков?

— Что?

— У этого Андре был такой вид, словно он — строгий учитель, уличивший тебя в плохом поступке.

— А-а, это... Да пошёл он... — Альберт рассмеялся и, как показалось Мике, вздохнул с облегчением.

— Ты мне расскажешь, что происходит?

— А ты не знаешь, что любопытство сгубило кошку? — Лаккара наконец-то отвлёкся от размышлений и посмотрел на неё.

— А ты не знаешь, что у кошек девять жизней? — Мика сдержанно улыбнулась, но глаза её лукаво блеснули. — Одну из них я готова отдать... Да бог с ней, с кошкой, а вот я сейчас точно умру от любопытства, если не узнаю, с чего это вдруг суровый и непримиримый Альберт Лаккара решил пользоваться услугами левантидийца. Какой ишак сдох?

— Это одна из барросовских идей. Он считает, что в офисе нужна охрана...

Мика удивилась, но не подала виду. Альберт был очевидно не настроен продолжать этот разговор.

Такси затормозило у начала мощёного тротуара. Расплатившись кредиткой, Лаккара вышел первым и протянул руку девушке. Снежинки залетели ей за рукав, коснулись мимолётным холодком — это их обычное «просыпайся, подруга» — и мгновенно растаяли на тёплой коже запястья.

Выбираясь из машины, она нечаянно качнулась к нему и заметила со смутным удовольствием, что спутник уловил тонкий, с едва заметной горчинкой, запах её духов. Взволновала? Похоже, да... И сама взволновалась. Мимолётное соприкосновение смутило обоих. Мика подумала, что из-за её сдержанности и недавней нерешительности они оба оказались в дурацком положении. Платоническая фаза отношений прилично подзатянулась, и выйти из неё становится всё затруднительнее.

Альберт окинул взглядом полупустую площадь, делая вид, что сейчас его интересует только это.

— Теперь куда? Я здесь никогда раньше не был.

Мика стянула перчатку, заправила за ухо прядь волос и поглубже надвинула капюшон.

— Положим, ты в этом не одинок. Но, кажется, вон то здание в конце улицы.