Брат Жозеф также переговорит с Жозефиной и её влиятельными друзьями, встретится с людьми из газет. Если бы он выполнил это, весь Париж загудел бы от разговоров о его победах. Во всяком случае (Бонапарт мрачно улыбнулся про себя), перемирие с Пьемонтом будет подписано раньше, чем любой приказ о прекращении военных действий против пьемонтцев достигнет его; тем временем он уже будет на пути к новым победам.

Накануне рано утром, когда Бонапарт был в Лезеньо, до него дошли предложения Колли, из которых он узнал, что король Сардинии послал в Геную полномочных представителей для переговоров о мире при посредничестве Испании, предлагая тем временем прекратить военные действия либо на неопределённое время, либо на месяц, «чтобы избежать ненужного кровопролития». Бонапарт заставил Колли прождать целый день, пока не добрался до Карру, а затем написал ему ответ — подобающе скромный, но не имевший никакого отношения к сути дела. «Исполнительная Директория оставляет за собой право вести переговоры о мире; следовательно, вашему уполномоченному необходимо ехать в Париж или ожидать в Генуе приезда представителей французского правительства». Что же касается прекращения военных действий, то он заявил следующее: «ввиду неясности исхода переговоров» он не может отказываться от преимуществ занимаемых им позиций и останавливать продвижение войск. Тем не менее, если бы две из трёх крепостей — Кони, Тортона или Алессандрия — были переданы ему, он бы приостановил военные действия до тех пор, пока не определится исход переговоров. Колли отказался взять на себя ответственность за передачу этих двух крепостей: ещё оставалась надежда на то, что австрийцы во главе с Болье смогут прийти на помощь своим союзникам — и поэтому просто передал ответ французской стороны своему правительству.

Очень хорошо. Бонапарт зловеще улыбнулся и двинул свои войска вперёд, принуждая Колли к дальнейшему отступлению. Через своих шпионов в Турине он точно знал, что происходило в пьемонтском правительстве. Король и его министры пребывали в панике. Надо было только усилить нажим. Королевство, подточенное тайными якобинскими организациями, поддерживаемыми и субсидируемыми Парижем, могло в любой момент рухнуть под напором Революции. Двор слишком хорошо сознавал это. Независимо от того, будет ли пьемонтская монархия сметена восстанием или спасётся, предав союзников, он был твёрдо настроен вывести Пьемонт из войны, самому захватить эти крепости и обеспечить тыл для наступления на австрийцев в Ломбардии.

Бонапарт приоткрыл дверь комнаты и позвал простодушного Жозефа. И всё же он всегда с почтением относился к старшему брату, который номинально являлся главой их семейного клана.

   — Извини, что заставил тебя ждать, Джузеппе. Ты готов ехать?

Жозеф был не в духе. Вопреки привычке ему пришлось подняться очень рано — на рассвете.

   — Да. Жюно уже ждёт в экипаже. А я битый час слоняюсь без дела. Ты наконец закончил свои письма, Малыш?

   — Все они здесь, в дорожной сумке. Мне надо было написать так много... Только передай письмо Жозефине сразу, как только приедешь, ладно? А когда будешь разговаривать с Директорией, не забудь почаще упоминать о тех миллионах, которые я скоро пришлю им.

Жозеф широко улыбнулся.

   — Хорошо, Малыш. Я попытаюсь запомнить то, что ты сказал, хотя от всего этого у меня гудит голова. Ты чертовски умён. Я не могу понять и половины твоих замыслов, но полагаю, ты знаешь, что делаешь. Не откусывай больше, чем сможешь проглотить. И не дай себя убить.

Бонапарт улыбнулся.

   — Ничего не бойся, братец. Со мной случится только то, что на роду написано. Передавай привет маме и девочкам, когда увидишь их в Марселе. Счастливого пути! — Они по-братски обнялись на прощание. — И постарайся настоять, чтобы Жозефина приехала вместе с Жюно!

Когда они направились к двери, Жозеф засмеялся.

   — Ты без ума от этой женщины, Малыш. Должно быть, она колдунья. Не забыть перекреститься от дурного глаза, когда войду к ней! — Он снова засмеялся. — Я не сомневаюсь, что она очаровательна. Всё, что ты рассказывал о ней, подтверждает это. И я сделаю то, что в моих силах, чтобы убедить её приехать. Но я ни за что не поверю, будто светская дама может считать поле сражения более подходящим для себя местом, чем Париж.

Бонапарт оставался непреклонен.

   — Я настаиваю, чтобы она приехала, брат! Она должна приехать! И скажи ей, что к её приезду я уже буду в Милане.

Жозеф покровительственно похлопал его по спине.

   — Ты всегда считал, что вишни за стеной соседского сада в твоих руках, мой дорогой. До Милана ещё далеко. Но Бог с тобой! До свидания!

Жозеф сел в экипаж, где уже находился молодой и красивый Жюно, прихвативший все неприятельские знамёна. Прощание закончилось; Жюно был взволнован мыслями о том, что ему предстояло увидеть и сделать в Париже.

   — До свидания, мой генерал! — весело крикнул Жюно. Он радовался поездке. С каким важным видом он будет расхаживать среди столичных дам! Сколько любовных побед он одержит! — Удачи! К новым победам!

Форейторы щёлкнули кнутами. Экипаж покатился по убогой деревушке, мимо утопавших в грязи домов. Какие-то оборванные солдаты прокричали вслед путешественникам несколько непристойных шуток. Не грешно посмеяться над этими важными шишками из начальства армии Республики.

Он с тоской наблюдал за тем, как экипаж удалялся и наконец исчез за поворотом дороги, которая вела в далёкую Савону и ещё более далёкую Францию. Они увидят Жозефину!

Однако пора было ехать на встречу с Массена, который продолжал теснить пьемонтцев к крепости Кераско.

Он приказал подать лошадь и кавалерийский эскорт для сопровождения.

Погода опять испортилась, затрудняя продвижение его войск. Он поскакал по изрытой колеями, залитой водой дороге вдоль живой изгороди из распускавшегося по весне кустарника. Местность была ровной как стол. Далеко слева и позади едва проглядывались горы с висевшими над ними серовато-белыми облаками. Как хорошо было оказаться на этой равнине, хотя его проклятая кавалерия не шла ни в какое сравнение с прекрасной пьемонтской конницей! Необходимо было найти для кавалерии нового командира, которому можно было бы доверить повести её в разведку, а потом и в атаку, командира, который сам бы бросался впереди всех на врага, а не занимался бы оправданными военной наукой ретирадами. Какая жалость, что убили старого Стенжеля, хотя старик и не любил его и даже несправедливо обвинял перед смертью в своей гибели. Никто в этой армии не любил его, за исключением близких друзей. Правда, некоторые начинали уважать его и считать, что он был вовсе не глуп.

На дальних полях блуждали солдаты. Мародёры! Он нахмурился. Все его усилия не могли остановить это зло, тем более непростительное, что город Мондови хотя и неохотно, но исправно снабжал его армию всем необходимым (в счёт контрибуции он получил также миллион наличными). Однако теперь эти разбойники грабили всех подряд с ещё большей жестокостью, чем делали это в горах. Кишевшее вокруг армии воронье скупало их трофеи за гроши и Подбивало на новые грабежи. Не было в окрестностях ни одной деревни, ни одного дома, которые не подверглись бы разграблению, порой проходившему с такими ужасными зверствами, что это, как написал он в докладе Директории, «заставляло его краснеть за человечество». В Дикой Охоте за наживой войска рассыпались по всей захваченной территории. Он перепробовал всё: приказы, расстрелы, воззвания к этим бандитам, вызывавшим злобу и презрение у более стойких к искушениям товарищей, которых было меньшинство, но которые тем не менее всегда оставались на своём посту и выносили всю тяжесть сражений. Он ничего не мог поделать с этой ордой разбойников, оправдывавшихся тем, что им обещали отдать Италию на разграбление. А теперь они находились в Италии. Возможно, это был его промах.

Он подъехал к убогому селению, из которого доносились крики и жалобные вопли. Перед одним из домов стояла повозка, на которой сидела отвратительного вида женщина — одна из тех старых ведьм, которые вечно увязываются за армией. Повозка была уже доверху нагружена разной домашней утварью. Трое солдат, застряв в дверях, протаскивали через них кровать. Две растрёпанные крестьянки, истошно вопя, старались помешать им. Женщина на повозке смеялась.