– Сиркапитан, тебя желает видеть колдунья, – вяло пробормотал он. По его коже скользили мерзкие алые отблески. От него воняло. Я подумал, что он не мылся с тех пор, как оказался порабощен. Меня поразило, что теперь они ее – мою Флейм – называют колдуньей…

Кайед кивнул и повернулся ко мне.

– Сиди здесь, Головастик, – иначе погибнешь, клянусь. Если одна из этих сук явится сюда, притворись рабом. Можешь мне доверять.

Однако я ничуть ему не доверял. Впрочем, не мог я доверять и собственным инстинктам. Было очень трудно поверить в то, что Флейм убьет меня, но иногда еще труднее было доказать себе, что она этого не сделает.

В последний день пребывания на Ксолкасе мы с Тором Райдером несколько разошлись во мнениях.

Помню, что я смотрел на него и размышлял: не нравится он мне потому, что мы оба влюблены в одну и ту же женщину, которая предпочитает его, или он был бы мне не симпатичен и без этого? Он был так уверен в себе, так чертовки компетентен во всем, за что бы ни взялся, что я рядом с ним чувствовал себя недотепой. Я был неуклюжим уроженцем Небесной равнины с обеими левыми ногами, рыжими волосами и веснушками; этот факт раньше меня не слишком волновал, но теперь, в присутствии этого красивого гибкого человека, источающего обаяние мужской силы и двигающегося с изяществом женщины, он сделался для меня проблемой. Я был достаточно зрелым человеком, конечно, чтобы понимать, что моя реакция детская и незрелая, но разницы это не составляло. Честно говоря, я просто к нему ревновал.

Я был на крыше дворца владычицы в Барбикане, когда Тор явился туда и снова заспорил со мной относительно лекарства от магии. Я поднялся наверх, чтобы почувствовать, как свежий морской ветер шевелит мои волосы и освобождает меня от накопившегося отчаяния. Я только что вернулся из лечебницы. Конечно, я – да и кто угодно – мало что мог сделать. Слишком много было изувеченных и умирающих, слишком много лишившихся рассудка, особенно маленьких детей, которые не могли справиться со свалившимся на них несчастьем и даже не могли сказать, как их зовут. Я делал все что мог, чтобы воссоединить малышей с их родителями: сравнивал запахи, оставшиеся на их коже. Мне не всегда это удавалось… Горе, ужас, боль – вот что осталось в наследство от Мортреда. Вид страданий дастелцев разрывал на части мое сердце: ведь Мортреда убила моя рука, и хотя я понимал, что это было необходимо, однако жить с таким знанием было нелегко… и осталось нелегко навсегда.

Блейз помогала мне, дожидаясь, пока за ней придет корабль, на котором она собиралась последовать за Флейм Ксетиана, владычица Ксолкаса, послала распоряжение на один из дальних островов прислать подходящее судно – для связи между островами они использовали специально обученных морских птиц. Блейз держала в узде свое нетерпение, но я все равно ясно его чувствовал – мой нос было не обмануть. Вместо того чтобы взволнованно метаться по дворцу, она предпочла помогать мне с детьмидастелцами, что, по правде сказать, меня удивило. Я никак не думал, что ей хватит терпения возиться с самыми маленькими. Мне казалось, что младенцы только озадачат ее. Поэтому мне было странно видеть, как трогает ее их несчастье, с какой нежностью она качает и баюкает их и шепчет ласковые слова, которыми матери утешают своих больных детей. Может быть, вид страдающих малюток пробудил ее собственные далекие воспоминания, напомнил о временах, когда она сама была брошенной на кладбище крошкой, оставленной на милость чужих людей.

В конце концов это мне пришлось на какоето время покинуть лечебницу, чтобы успокоить растрепанные чувства. Последней каплей стал вид девочки, пытавшейся пригладить несуществующие перышки клювом, которого у нее больше не было; она смотрела с такой растерянностью, всхлипывая и пытаясь спрятать голову под мышкой, что я ощутил полную неспособность держать себя в руках. Поэтому мне и пришлось подняться на крышу, чтобы вдохнуть свежий морской воздух; там и нашел меня Райдер.

Бросив на меня единственный взгляд, он все понял.

– Выдалось трудное утро?

– Да, – коротко ответил я, гадая, чем он занимался все это время. Флиртовал с Ксетианой, наверное…

Райдер, должно быть, догадался о моих не слишком доброжелательных мыслях, потому что сказал:

– Я разговаривал с главой менодиан здесь, на Ксолкасе. Нужно организовать помощь дастелцам.

– И попутно уловить их души? – цинично поинтересовался я. Мне тут же стало стыдно: это было недостойное предположение.

Райдер, однако, не обиделся.

– Что ж, такое тоже бывает, наверное. Однако наша религия не утверждает, что только мы и открываем путь в загробный мир или к Богу. Наш путь лучший, но не единственный. Мы предлагаем руководство в жизни – ив смерти – тем, кто ищет лучший путь. – Райдер улыбнулся. – Мы, знаешь ли, никогда активно не старались обратить местных жителей в свою веру. У них есть их бог ветра, и он хорошо им подходит. – Словно в подтверждение этих слов ветер задул с новой силой, и из Храма Ветра на Когте донеслись мелодичные звуки. – Должно быть, он меня услышал, Келвин. Я разговаривал с капитаном Скарри: шхуна готова к выходу в море.

– Почему ты так уверен, что я отправлюсь с тобой?

– Тебе нет смысла плыть вместе с Блейз. Ты сам говорил, что к тому времени, когда вы найдете Флейм, будет слишком поздно избавлять ее от ребенка без опасности для ее жизни.

Мне пришлось прогнать мысль о том, что он просто хочет держать меня подальше от Блейз: таким мелочным он никогда не был. Вместо этого я подтвердил справедливость сказанного им:

– Да. Малыш, наверное, к этому времени уже начал шевелиться. – Ребенок дунмага, оскверняющий Флейм изнутри… наследство Мортреда.

– Тогда единственная надежда для Флейм – это что мы найдем какойто способ разрушить дунмагию.

– Почему, во имя Сотворения, ты думаешь, что я могу тут чегото добиться?

– Ты врач, и мы теперь знаем, что дунмагия передается так же, как некоторые болезни – от матери к ребенку… и от ребенка к матери. Может быть, тебе удастся понять, как это происходит, и найти лекарство. Ты можешь оказаться тем человеком, который найдет способ помочь Флейм.

– Не говори глупостей!

– Но ведь ты же веришь, что это болезнь, верно?

Я заколебался. Так я когдато думал, но тогда я еще не видел, что может сотворить магия. С тех пор я наблюдал, как люди воспринимают иллюзии как реальность. Я видел, как дунмагия убивает на расстоянии. Я присутствовал, когда самого Райдера излечили от смертельных ран. Я видел, как птицы превращаются в людей.

– Не уверен. В любом случае это только часть проблемы. Даже если считать, что магия – болезнь, что заставляет тебя думать, будто я смогу тут помочь? Если бы излечить любую болезнь было так легко, мы, врачи с Небесной равнины, уже избавили бы Райские острова от всех известных недугов. Почему ты решил, что мне удастся выяснить, что представляет собой дунмагия, не говоря уже о том, чтобы найти лекарство от нее?

– Если такое кому и удастся, так только тебе.

– Ты хочешь большего, чем просто излечение оскверненных, – продолжал я. – Ты хочешь избавить мир от магии вообще. Предположим, я и в самом деле найду лекарство. Можешь ты представить себе, как мы будем размахивать кружкой со снадобьем перед силвами с островов Хранителей и говорить: «Вот выпей – лекарство избавит тебя от силы силва»? Им это, несомненно, очень придется по вкусу! Дело в том, Райдер, что силвам нравится быть силвами. А дунмаги наслаждаются своей нечестивой властью. Никто не хочет найти лекарство от магии – за исключением тебя.

Он посмотрел мне в глаза и долго не отводил взгляда. Я ощутил всю силу его личности.

– И тебя, – мягко сказал он. – Тебя, Келвин Гилфитер. Как ему удавалось так точно разбираться во мне? Это было унизительно. Ветер хлестал нас, и мне приходилось бороться со своим тагардом, чтобы не дать ему развернуться и улететь за край утеса. Я догадывался, что мои волосы напоминают лесной пожар. Райдер стоял, глядя на меня; его черная мантия патриарха только слегка колыхалась, а волосы, зачесанные назад и завязанные в хвост, выглядели аккуратными. Будь он проклят… Откуда он знает, какие демоны преследуют меня? Мне ведь приходилось заглядывать в ад: сначала Джинна, девочка из Амкабрейга, которую изнасиловали дунмаги и которую осквернял зачатый ею ребенок; Флейм, прекрасная и нежная, разлагающаяся изнутри; дастелцы, падающие с неба… безумные глаза человеческих детей, которые родились птицами.