– А что собой представляет вторая половина? – с сомнением спросила Флейм.

– Точно не знаю, но подозреваю, что в нем течет кровь ныряльщиков с островов Фен.

Флейм явно никогда не слышала об этих жителях болот, но сказала:

– А-а… Ну, тогда все в порядке. Раз уж он не целиком собака, я, пожалуй, смогу с ним ужиться.

Мы обменялись улыбками. Мы с Флейм Виндрайдер действительно понимали друг друга с полуслова.

Еще через пять минут мы распрощались с косой Гортан, оставили позади волны прибоя и развернули морского пони в сторону Мекате. Я не только не обогатилась на этот раз; я покидала проклятый остров, имея в кошельке меньше денег, чем там было, когда я высадилась на берег… Уж такое это место – коса Гортан.

В очередной раз я поклялась, что никогда больше сюда не вернусь.

От агента по особым поручениям

Ш. айсо Фаболда,

Департамент разведки,

Федеральное министерство торговли, Келлс,

Достопочтенному

М. айсо Кипсуону,

Президенту Национального общества научных, антропологических и этнографических исследований не-келлских народов

8/2 месяца Одинокой Луны, 1793

Дорогой дядюшка!

Я так рад, что Вы считаете мое второе выступление на собрании Общества успешным. Я никогда не забываю, что некоторые члены Общества раньше говорили, будто финансирование Обществом моих путешествий и публикация материалов экспедиций – следствие исключительно наших родственных связей, а не моих действительных научных достижений; поэтому для меня так ценно одобрение моих статей и докладов. Конечно, критики всегда найдутся: я прекрасно знаю, что не все коллеги одобряют мои методы.

Позвольте мне в этом письме выразить признательность Вам и комитету за приглашение выступить на весеннем собрании. Я с радостью его принимаю. Свой следующий доклад я собираюсь озаглавить «Райские острова: магия, верования и медицина до контакта с келлской цивилизацией». О да, конечно, я буду чрезвычайно рад, если благоприятные отзывы в прессе приведут к тому, что найдутся спонсоры, желающие финансировать новую исследовательскую экспедицию на Райские острова. Там еще столько всего можно открыть!

Вскоре я вышлю Вам новую порцию записей. Думаю, они покажутся Вам особенно интересными, поскольку представляют собой воспоминания врача-аборигена. Впрочем, не беспокойтесь: Блейз занимает в них значительное место, – как я догадываюсь, Ваше восхищение этой внушительной дамой не уступает моему собственному. Кстати, Аниара слушает все мои рассказы о Райских островах с весьма лестным для меня вниманием. Я, конечно, по-прежнему опускаю не подходящие для ее ушей высказывания Блейз. Я вовсе не желаю слишком поощрять широту взглядов Аниары; к счастью, пока это выражается только в ее желании получить позволение женщинам становиться членами нашего Общества. Можете Вы представить себе шум, который вызвало бы такое решение? Как Вы, несомненно, помните, нам долго и упорно пришлось отстаивать позволение женщинам присутствовать на публичных выступлениях, и, как мне кажется, этого вполне достаточно.

Однако я заболтался. Давно пора отправляться в постель.

Прошу Вас, передайте мои уверения в любви и уважении тетушке Росрис.

Остаюсь Ваш благодарный племянник Шор айсо Фаболд.

Я впервые встретился с Блейз и Флейм накануне того дня, когда я убил свою жену… точнее, накануне вечером. И вот теперь, выходит, я должен рассказывать об этом вам. Можете поверить: я не стал бы этого делать, если бы Блейз не твердила, что таков мой долг. Она считает очень важным, чтобы вы, жители Келлса, поняли островитян, и, может быть, она права: насколько я могу судить, ни один из вас пока не проявил особой тонкости восприятия, хоть вы и приплываете на острова постоянно уже десять лет, если не больше.

Ну ладно, ладно… Блейз жалуется, что к старости я стал занудой; так что я начну еще раз – как полагается.

Мы повстречались в зале гостиницы в Мекатехевене одним из тех жарких и влажных вечеров, когда воздух кажется настолько густым, что им трудно дышать. Я помню, как пот тек по моей спине, оставляя пятна на рубашке. Я снял в гостинице комнату на втором этаже, но это была душная клетушка, находиться в которой мне совсем не хотелось. Окно выходило на причалы, где корабли бесконечно качались на волнах, а портовые грузчики буянили всю ночь напролет. Вот я и решил провести вечер в общем зале, хоть вовсе не искал общества: я слишком глубоко увяз в собственных тревогах и не хотел ничего, кроме возможности за кружкой разведенного водой меда попытаться найти выход из безвыходного положения.

Непосредственно в тот момент меня тревожило то, что я должен был явиться в Феллианское бюро по делам религии и закона, а оно уже закрылось; значит, до утра, пока оно не возобновит свою работу, я не смогу выяснить, что случилось с моей женой.

Неизвестность вызывала у меня чувство, схожее со жжением в желудке от слишком наперченной пищи, предвещавшее дальнейшие неприятности. Все, что у меня тогда имелось, – клочок бумаги, на котором было написано, что, будучи супругом Джастриякин Лонгпит из Вина, я должен как можно скорее явиться в бюро. Это было бесцеремонное требование, и никакой очевидной причины откликнуться на него у меня не было. Ни Джастрия, ни я не принадлежали к почитателям Фелли ни в настоящем, ни в прошлом. К тому же феллианство не являлось государственной религией, и Образец веры, как именовался его глава, никакого официального статуса не имел. Сам повелитель Мекате был менодианином, как и большинство, насколько мне было известно, его придворных и гвардейцев.

Тем не менее вызов оставил у меня неприятное чувство, и я не стал колебаться: я тут же отправился в Мекатехевен. Я даже взял с собой вниз на побережье селвера – что вызвало бы серьезное недовольство старейшин моего тарна, если бы они о том узнали, – чтобы добраться как можно быстрее. На спуск у меня все равно ушло два дня, и вот, наконец-то добравшись, я обнаружил, что бюро уже закрылось.

Так и случилось, что я сидел в зале гостиницы, прихлебывал свой мед и никакого внимания на других посетителей не обращал. Насколько было возможно, я старался отвлечься от того обстоятельства, что меня со всех сторон окружает мертвое дерево. Еще больших усилий стоило не замечать запахов: резкой вони угля, пропитавших все помещение ароматов перебродившего пальмового сока и пролитого вина; снаружи в помещение проникало легкое зловоние мангровых болот, мокрых парусов и плесени. Я смутно осознавал, что за столом в другом конце зала идет карточная игра, у дверей группа торговцев обсуждает сделки, а в дальнем углу сидит одинокая женщина… Ничего больше я не замечал: я мог думать – со смесью отчаяния, любви и раздражения – только о Джастрии. Что, ради широких синих небес, она натворила на этот раз?

– Еще меда, сир-путешественник? – Рядом с моим столом возник трактирщик с кувшином в руках.

Мне не полагалось приставки «сир», и я был уверен, что ему это прекрасно известно. Я покачал головой, рассчитывая, что теперь он просто уйдет.

Однако посетителей было мало, а трактирщик оказался разговорчив.

– Ты ведь только что с Небесной равнины, верно? – задал он риторический вопрос: как будто он не знал, что в конюшне стоит мой селвер, да и одет я был в тагард, а за поясом у меня торчал дирк.

Я кивнул.

– Должно быть, ты устал. Хочешь, я скажу жене, чтобы она подала тебе ужин?

– Я не голоден. – Я отмахнулся от него и задел свою кружку: она наверняка слетела бы со стола, если бы он ее не подхватил.

Аккуратно вернув кружку на стол, трактирщик сочувственно вздохнул.

– Ах, тебя мучают жара и влажность. Таковы вы все, жители Небесной равнины. – Он добродушно принялся вытирать пролитый мед.