Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

На этот раз пожал плечами он:

– Мой подопечный теперь вроде не под моим присмотром. Я просто подожду и посмотрю, как пойдут дела. Мы, пожалуй, можем надеяться, что Датрику удастся разделаться с Янко. С помощью всех своих силвов он, возможно, чего-то и сумеет добиться. А пока не перенести ли мне сюда свою постель? Тогда один из нас сможет присматривать за Флейм, ока другой спит. – Тор виновато посмотрел на цирказеанку. – Мы, конечно, мало что сможем сделать, если Янко решит снова на тебя напасть.

– Должно быть, он знает о нас все, – мрачно сказала я, – учитывая, что мы жили у него под носом с самого своего прибытия на косу Гортан.

– Ну, будем надеяться, что об ампутации ему все-таки неизвестно, – сказал Тор, выходя из комнаты, чтобы перенести свою постель.

Я села рядом с Флейм и взяла ее за руку.

– Я не имела права втягивать в свои дела вас – ни тебя, ни его, – сказала она.

Я только отмахнулась:

– Скажи лучше, как ты себя чувствуешь.

– Я слаба, но поправляюсь. – Флейм взглянула на свою культю. – Знаешь, я могу чувствовать руку. Как будто она цела… Я могу шевелить пальцами. Мне приходится все время смотреть на культю, чтобы убедить себя, что руки действительно нет. – Она тихо и горько рассмеялась. – Понимаешь, потом с помощью силв-магии я смогу сделать себе новую. Тогда только вы, обладающие Взглядом, будете знать, что она ненастоящая.

Мы… и она сама. При помощи созданной магией замены нельзя ничего взять, она ничего не чувствует. Творения силв-магии не были ничем, кроме иллюзий. Меня всегда озадачивало, как может быть, что люди настолько верят в иллюзии, что могут Даже ощущать на ощупь то, чего в действительности нет.

Я переменила тему:

Флейм, насчет Руарта… ты должна тщательно скрывать вашу дружбу, особенно от хранителей. Иначе они могут использовать это тебе во вред. – Мне не хотелось уточнять, что именно я имею в виду.

К счастью, прежде чем Флейм успела попросить объяснений, пришел Тор. Он положил свою постель на пол и улыбнулся мне:

– Чья очередь спать первая?

– Моя. Я… – Но у меня не было слов, чтобы описать, что я чувствую.

Тор протянул руку и коснулся моей щеки.

– Мне очень жаль Ниамора. Хочешь рассказать мне о нем? Я покачала головой:

– Нет. Я никогда не буду об этом говорить. – Я отвернулась, не желая слушать утешений.

Глава 16

Той ночью ничего больше не случилось, если не считать снившихся мне кошмаров: их автору рассказов ужасов хватило бы на всю жизнь. Когда я встала, чтобы сменить Тора, разбуженная собственными страшными снами, отдохнувшей я себя не чувствовала. К счастью, Флейм спала спокойно и проснулась только на рассвете. Я подала ей воды напиться; спать ей явно больше не хотелось, и мы некоторое время поболтали. Флейм все еще чувствовала себя больной, но признаков лихорадки не было, а остатки снадобья Гэрровина делали боль в ампутированной руке переносимой.

Поскольку Флейм, похоже, хотелось поговорить, я стала расспрашивать ее о жизни на Цирказе. Сначала она отвечала уклончиво, но я не прекращала расспросов, и постепенно она разговорилась.

– Ты ведь бывала в Замке, – сказала она, – и видела, как там живут люди. Правда, ты, вероятно, не знаешь, почему вся знать селится во дворце, под самым носом у суверена. На Цирказе все зависит от воли суверена – а он предпочитает иметь возможность присматривать за своими придворными. Конечно, они могут бывать в своих поместьях летом, когда в столице делается жарко и душно и многие страдают от летней лихорадки, но в остальную часть года все живут в Замке. Каждый аристократ имеет придворную должность: хранитель печати или, скажем, начальница горничных. Можно, конечно, отказаться от этого, но тогда твое поместье конфискуют, а пост отдадут другому вместе с доходом от него, и ты тут ничего не сможешь поделать.

Поэтому все знатные семьи живут во дворце. Каждый день мужчины должны представать перед сувереном, а женщины – перед его супругой, и те решают, кто что в этот день будет делать – отправится на охоту или примет участие в придворных играх. Мужчинам иногда разрешается отправиться в город и поразвлечься в тавернах, женщинам – заняться нарядами или разучить новые танцы. Если кто-то оказывается в немилости у суверена, тому поручается какая-нибудь работа: сбор налогов или председательство в суде. Все так боятся потерять свое положение и доход, что всячески выслуживаются перед сувереном. Даже дети должны подчиняться придворной политике: «Нет, дорогой, тебе нельзя сегодня играть с Наско. Это было бы неблагоразумно. Его отец не угодил суверену».

Флейм передернуло.

– Знаешь, что в этом самое ужасное? Дети вырастают, считая такую жизнь нормальной и цепляясь за свои грошовые привилегии. Я тоже стала бы такой же, как остальные, – такой же пустой и подобострастной, – если бы не Руарт и его семья. Флейм бросила взгляд на спинку кровати, на которой, спрятав голову под крыло, спал дастелец. – Они открыли мне, что существует другой мир, где все происходит иначе, и что это лучший мир.

Я, конечно, не могла удержаться от вопроса – меня уже давно интересовало, как случилось, что девочка начала разговаривать с птицами.

– Расскажи мне, как вы с Руартом… – начала я. Флейм в ответ тихо рассмеялась:

– Чтобы понять это, ты должна представить себе, что за жизнь я вела. Большую часть времени я проводила в своих личных покоях… В знатных семьях дети мало общаются со взрослыми, если не считать слуг и наставников, которые учат танцам, фехтованию, этикету и тому подобному. Даже с родителями они видятся только на официальных приемах. В нашей семье это был парадный обед раз в неделю. Посещение одного знатного ребенка другим сопровождается такими сложными церемониями, что мои воспитатели старались как можно реже брать на себя подобную обузу, поэтому большую часть времени я проводила в своих комнатах в одиночестве.

Руарт и его семья жили рядом с моим окном, которое имело широкий подоконник и украшенный резьбой наличник, где было множество углублений и ниш. Сначала я просто кормила птиц; оказалось, что их легко отличить одну от другой, а потом я заметила, что один из птенцов особенно дружелюбен. Это, конечно, был Руарт. Через некоторое время он стал влетать в комнату и проводить со мной много времени. Все это началось, когда мне было всего четыре года. У меня появилась привычка разговаривать с ним, как с человеком. Постепенно я догадалась, что он мне отвечает, – нужно было только научиться понимать… Некоторые слова в языке дастелцев-птиц очевидны: они качают головой в знак отрицания и кивают в знак согласия. Другие жесты более сложны, но об их значении тоже легко догадаться, – «подожди», «иди сюда», «здесь», «там». Когда птица топает лапкой, это означает «я сержусь», когда пожимает плечами – «я не знаю». Что касается чириканья и свиста, то понимать их я научилась так же, как ребенок учится человеческой речи у взрослых. Мы с Руартом одновременно овладели грамотой, и это тоже помогало обучению. Я писала буквы алфавита, а он клевал ту, на которую хотел указать. – Ты ходила в школу? – спросила я. Флейм покачала головой:

– Нет. Дети аристократии на Цирказе не ходят в школу.

Получить образование значило бы уподобиться представителям презираемого среднего класса. Зачем учиться читать и писать, когда для этого можно кого-нибудь нанять? Я, правда, научилась… Можно сказать, мне повезло. Мой отец был таким занятым человеком, что не имел для меня времени, а мать постоянно болела. Поэтому я была предоставлена сама себе даже больше, чем другие дети. Мать Руарта настаивала, чтобы я училась, поэтому я заставила управителя отца обучить меня счету, а его писца – грамоте. – Флейм с любовью взглянула на спящего Руарта. – Не будь дастелцев и этих двоих наставников, моя жизнь сложилась бы совсем по-другому…

– Я и не подозревала, насколько все плохо, – сказала я. – Значит, это правда, что Цирказе управляют писцы и счетоводы? Так называемый средний класс?

49
{"b":"607244","o":1}