Гитлер занимался изучением не только отдельных сражений, но и стратегическими вопросами. Например, он был хорошо осведомлён о сути и спорных пунктах договоров Двойственного союза и Тройственного союза, что подтверждают длинные пассажи на эту тему в «Моей борьбе» и во «Второй книге». Превентивная война, пусть даже и против союзника, всегда являлась для него не этическим, а лишь стратегическим и политическим вопросом.

В 1912 году правительство боролось за принятие нового закона о воинской обязанности, чтобы перед лицом скорой войны улучшить боеспособность императорской и королевской армии. Новый закон должен был принести населению некоторое облегчение: срочная служба сокращалась до двух лет с последующей десятилетней службой в запасе. Зато значительно увеличивалось количество новобранцев. До 1912 года в армию ежегодно рекрутировали 103.100 человек, в 1912 году — 136.000 человек, в 1913-м — 154.000, в 1914-м — 159.500, из них — 91.482 рекрутов из западной части империи[1493]. Принятию закона предшествовали растянувшиеся на много месяцев дискуссии, в частности, в мужском общежитии, как сообщает аноним из Брюнна.

После длительной борьбы правительству удалось убедить почти все немецкие партии поддержать законопроект. Пангерманцы, правда, проголосовали против, невзирая на то, что офицеры из Германии заклинали их поспособствовать усилению армии в интересах Двойственного союза[1494]. Газета «АльдойчесТагблатт» возмущалась новым законом: «Разве государство, где правители не учитывают наших интересов, всё ещё наше государство? Разве армия не является нашей армией только в том случае, когда она служит нашим национальным интересам?»[1495]

Немцы с давних пор действительно занимали в австро-венгерской армии привилегированное положение. По данным на 1900 год из 17.552 офицеров Цислейтании 14.581, то есть, 83,1%, были немцами, а среди рядового состава немцев было только 35,7%. В 1915 году, уже после начала войны, на 1000 офицеров приходилось 761 немцев, среди офицеров запаса — 568 на 1000, среди рядового состава — всего лишь 248 немцев на 1000 солдат[1496].

Однако теперь пангерманцы называли это привилегированное положение повышенным «кровавым налогом», который взимает государство, не защищая, по их мнению, интересы немцев. Пангерманские газеты непрестанно печатали сообщения о плохом состоянии императорской и королевской армии и страданиях немецких рекрутов в этих многонациональных «войсках Молоха». Любой отец «исполнится ужаса, когда его сыну выпадет на долю уплачивать этот кровавый налог»[1497]. Грядёт война, «которую будут вести не только на деньги австрийских немцев, но и их кровью, потому что чехов использовать не решатся, а поляков оставят дома, желая пощадить»[1498].

Пангерманцы призывали своих сторонников отказывать «ненемецкому» государству в уплате «кровавой дани», «этого горчайшего, тягчайшего налога», который требует от «всех здоровых членов нации принести в жертву армии лучшие годы жизни» на службе «у осколков разных народов, которые не имеют между собой ничего общего и удерживаются вместе внешними цепями». Эту бессмысленную жертву не освящает благородный огонь веры в истинно любимое и любящее «отечество»»[1499].

Гитлер, вероятно, сочувствовал нападкам пангерманцев на многонациональные вооружённые силы. В «Моей борьбе» он пишет о положении немецкого солдата в императорской и королевской армии: На время службы он оказывался вдали от родины. Рекрут из австрийских немцев попадал обычно в немецкий полк, вот только полк этот могли расквартировать где угодно — в Герцеговине, в Вене или в Галиции[1500]. Юный Гитлер явно не хотел служить в Галиции, в Боснии или в любой другой «ненемецкой» коронной земле.

Так или иначе он всеми силами старался уклониться от армейской службы. Осенью 1909 года в газетах и на плакатах печатали обращения к молодым людям его года рождения (1889), призывая их записаться на службу весной 1910-го. Списки составлялись по основному месту жительства, значит, Гитлеру следовало явиться в Линц. Но до 1913 года в списках Линца трижды появилась запись: «Отсутствует без оснований, место пребывания установить не удалось»[1501].

Впоследствии Гитлер утверждал, что он всё-таки исполнил свой долг и — пусть и не осенью 1909 года, но в феврале 1910-го — явился на призывной пункт в венскую ратушу. Однако городской чиновник отправил его становиться на учёт по месту регистрации, в район Бригиттенау. Там я попросил дозволения стать новобранцем в Вене, подписал какой-то протокол или ходатайство, заплатил одну крону и больше никогда об этом не слышал[1502].

Проверить подлинность этого утверждения невозможно, упомянутый протокол так никогда и не всплыл, Гитлера из Вены в армию не призывали. По собственной инициативе он ни в 1911-м, ни в 1912 году не явился на обязательное переосвидетельствование. Однако всё это время, более трёх лет, он был официально зарегистрирован в мужском общежитии, и государственным органам при желании не составило бы труда его найти.

Гитлер не собирался нести военную службу в Австро-Венгрии, это подтверждают и его планы отъезда за границу. Пока его останавливало лишь отсутствие средств: свою долю отцовского наследства, в которой он крайне нуждался, он мог получить только по достижении двадцати четырёх лет, после 20 апреля 1913 года.

Гитлер пребывал в предотъездном настроении задолго до этой даты. Активно изучал историю мюнхенской архитектуры, восторженно рассуждал о Германии (уже в 1910 году — в разговорах с Ханишем и Нойманом, в 1912 году — с анонимом из Брюнна), особенно о Мюнхене, который позже назовёт самым немецким из немецких городов. Именно туда он и хотел отправиться[1503].

Аноним пишет: «Об этом городе он всегда говорил восторженно, не забывая упомянуть прекрасные галереи, пивные, редьку и так далее». А об Австрии отзывался весьма пренебрежительно: «Здесь только и знают, что душить таланты из зависти и бюрократизма. Стоит появиться новому таланту, как австрийская административная плесень тут же его задушит. Одарённому человеку в Австрии чинят препятствия, вгоняют в нужду. Все австрийские гении, все изобретатели удостаивались признания лишь за рубежом, там их уважали и ценили. А в Австрии — Гитлер именовал её не иначе как монастырской империей — всех интересуют только связи и благородство происхождения». «Монастырской империей» называли страну антиклерикалы, шёнерианцы также часто использовали это выражение[1504].

Зато Гитлер хвалил, по словам анонима, «американскую свободу конкуренции» и «северогерманскую аккуратность». И постоянно сетовал: Как бы мне побыстрее раздобыть одежду получше. Не могу дождаться, когда, наконец, отряхну с ног моих пыль этой страны, тем более, что мне скоро придётся идти на освидетельствование. А я ни в коем случае не хочу служить в австрийской армии.

Гитлер живёт в ожидании отъезда. В это самое время в общежитие вселяется (по данным отдела регистрации — 4 февраля 1913 года) Рудольф Хойслер, 19-летний ученик аптекаря, выходец из буржуазной среды, уроженец Вены. Отец его — главный комиссар таможни в Зиверинге, старший брат учится в университете, а Рудольф в семье — заблудшая овца. Из школы его исключили за хулиганство, а в день восемнадцатилетия деспот-отец выгнал его из дома. С тех пор Рудольф скитался по разным венским приютам[1505].