Кубичек подробно описывает в мемуарах то огромное впечатление, какое произвела на молодого Гитлера опера «Риенци, последний трибун». Вагнер впоследствии стыдился этого произведения за его излишнюю помпезность, за крики. Но там задействован большой оркестр со всеми духовыми и ударными, там немало захватывающих массовых сцен, эффектны финалы каждого акта и часто звучит восклицание: «Хайль!»[116].
Историю жизни Колы ди Риенци, сына римского трактирщика и народного трибуна, в романтическом ключе представил в своём популярном романе Эдвард Джордж Бульвер-Литтон. Риенци в XIV веке объединил раздробленную Италию и создал мощную республику по античному образцу, но потом был свергнут и погиб во время народного восстания. Многие молодые люди увлеклись этим сюжетом, в том числе и 20-летний Фридрих Энгельс, который в 1840 году попытался написать о Риенци оперное либретто[117].
В преддверии революции 1848 года к этому материалу в виду его очевидной национальной проблематике обратился молодой Рихард Вагнер. Риенци виделся ему героем, спасителем и освободителем народа, «восторженным мечтателем, ослепительным лучом света, который проник в самую глубь падшего и вырождающегося народа, считая своим призванием его просветление и возрождение»[118].
Кубичек рассказал, как после спектакля 16-летний Гитлер «в состоянии полной отрешённости» отправился вместе с ним к линцской горе Фрайнберг. До самой утренней зари бродили они по городу, Гитлер «в ярчайших красках» описывал другу «будущее немецкого народа». Кубичек цитирует строки, которые особенно тронули «их сердца», например, из арии Риенци: «Меня ж защитником своим / И прав всех, чем богат народ, / Возьмите. Чту пример отцов, / Трибуном вашим быть готов». И народные массы ему отвечают: «Риенци честь! / Слава, наш трибун / Герой свободы»[119].
Гитлер очень хотел, чтобы его принимали за реинкарнацию Риенци. В семье Кубичека из поколения в поколение передаётся фраза, которую тот будто бы произнёс: «Хочу стать народным трубуном»[120]. Бравурная увертюра к «Риенци» в последующие годы приобрела всеобщую известность: эта музыка стала неофициальным гимном Третьего рейха, её исполнением открывались съезды НСДАП в Нюрнберге. Но в итоге трибуны — и тот, и другой — оказались разочарованы своим народом. Перед лицом смерти Риенци отрекается от Рима, ведь тот его недостоен: «Стыд и позор! Так вот он — Рим! / Вы жалки, Рима поношенье! / Последний римлянин клянет / И вас, и ваш постыдный род!»
Кубичек подробно пишет о Гитлере в его шестнадцать лет. Это худощавый, бледный, серьёзный молодой человек, одетый всегда просто, но аккуратно и чисто: «Адольф очень ценил хорошие манеры и аккуратный внешний вид»[121]. Единственный его костюм — серый в крапинку («перец с солью»), складка на брюках всегда безупречна. К костюму — наглаженная матерью белая рубашка и чёрные лайковые перчатки[122]. Образ завершала эбенового дерева трость с рукояткой в форме изящной туфли из слоновой кости; иногда Гитлер надевал и цилиндр. В таком виде он напоминал студента. Кубичек пишет: «В Линце не было университета, именно оттого молодые люди всех слоёв и сословий с большим усердием подражали студенческим нравам»[123].
Речь Гитлера была «изысканной». В отличие от своего окружения, он не использовал диалект, но говорил на литературном немецком языке. А ещё он обладал «ярко выраженным умением подать себя». Итак, этот молодой человек любит поговорить, причём всегда в форме длинных монологов. Возражений он не терпит. «Порой он заходил в своих фантазиях слишком далеко, и мне казалось, что он лишь упражняется в риторике»[124].
Кубичек удивлялся, что его друг не поддерживает отношений с бывшими школьными товарищами. Прогуливаясь в Линце по променаду, они однажды встретили бывшего соученика Гитлера. На вопрос, как дела, Гитлер резко ответил, что того «это совершенно не касается, да и ему самому абсолютно безразлично, чем тот занимается»[125].
Весной 1906 года, в возрасте семнадцати лет, Гитлер, видимо, влюбился. Правда, белокурая линцская красавица из хорошего общества не подозревает о существовании робкого воздыхателя: тот младше на два года и наблюдает за ней издалека, когда она прогуливается с матерью по Ландштрассе. Штефани уже окончила гимназию, отучилась в Мюнхене и Женеве и вернулась на родину в Линц[126]. У неё много поклонников, что вызывает у Гитлера ревность, особенно если речь об офицерах. Он называет их «бездельниками», возмущается особым положением, которое те занимают в обществе, а «ещё более — успехом, которым эти болваны пользуются у дам». Кубичек пишет, что мысли Гитлера заняты «только этой женщиной…, сама не подозревая, она пробудила в нём страстную привязанность». Гитлеру «грезится, что Штефани его жена, он строит дом, где они живут вместе, он разбивает вокруг дома прекрасный парк» и т.д.[127] А ещё Кубичек пишет, что Гитлер так ни разу и не заговорил с «предметом своих грёз».
Впервые в Вене
Йозеф Майрхофер, опекун Гитлера, требует, чтобы тот нашёл работу или поступил в ученики, тем самым облегчив тяжёлое материальное положение семьи. Но молодой человек возражает: он собирается стать художником. И мать его поддерживает, она даже оплачивает ему поездку в Вену ради посещения императорской картинной галереи, — затея для сына вдовы необычная и затратная.
Перед отъездом Гитлеру необходимо получить справку о регистрации, так называемое «свидетельство уроженца», которое подтверждает его линцское происхождение и гарантирует социальную помощь в случае необходимости. Свидетельство было выдано 21 февраля 1906 года.
А в мае 1906 года после долгой, шестичасовой поездки на региональном поезде 17-летний Гитлер в качестве туриста впервые попадает в Вену, столицу империи и резиденцию Габсбургов.
Внушительные размеры довоенной метрополии, необычное количество транспорта и яркий свет производили огромное впечатление, приводили в замешательство всех провинциалов. Ни в одном другом городе двуединой монархии не было такого оживлённого движения, как в Вене. В 1907 году по столице передвигались 1458 автомобилей, более половины от всех в стране. При разрешённой скорости 25 км/ час в столице за год произошло 354 дорожно-транспортных происшествия с их участием. Однако тон по-прежнему задавали конные повозки: в Вене это 997 двуконных фиакров, 1754 одноконных и 1101 наёмных экипажей; с их участием зафиксированы 982 происшествия[128].
Все десять внутренних районов города уже электрифицированы. На улицах больше нет газовых фонарей. Электричеством освещался и Западный вокзал, куда прибывали поезда из Линца. Электрификация зданий также продвигалась быстро: в 1908 году в жилых домах насчитывалось 176 дуговых ламп и 657.625 ламп накаливания[129]. Значит, на каждого третьего венца приходилось по одной лампе накаливания. Для сравнения: в Линце после 1905 года лишь шесть электрических дуговых ламп освещали центральную площадь, а одна — мост между Линцем и Урфаром; все остальные лампы — газовые и керосиновые[130].
