— Говорят, Сережа уехал? — спросила Зоя, стараясь не поднимать подбородок из теплоты пухового платка.

— Вам я обязана! — мстительным тоном откликнулась Нина Федоровна. — Вот живу теперь одна… Думаете, легко?

— Ну почему же! Я понимаю… Только зря вы думаете, что из-за меня.

— Нет, из-за вас! Это вы все затеяли!

Зоя промолчала. А Нина Федоровна сухим, все более раскалявшимся голосом продолжала:

— И поэтому все считают, что Сережа — отец будущего ребенка. Все, буквально все! На работе мне проходу не дают. Вы же знаете Валентину Сазонову, она всем рассказывает… Но это же неправда, ну скажите мне! Ведь к вам, я слышала, приезжал муж.

Зоя гневно скосилась на Нину Федоровну.

— Вы напрасно волнуетесь, — сказала она. — У меня в самом деле будет ребенок — теперь уже не спрячешься… Только это будет мой ребенок, понимаете? Мой — и больше ничей. Наш с Ленкой — и больше нам никто не нужен!

— Да зачем он вам? — вырвалось у Нины Федоровны.

— Это я вам не смогу объяснить. Вообще, это ведь мое личное дело. А вы не волнуйтесь! У меня к вам никаких претензий нет и не будет.

— А на чью фамилию вы его зарегистрируете?

— На свою, на чью же еще…

— Ну, хорошо, а какое у него будет отчество?

Зоя насмешливо покосилась на Нину Федоровну — и ответила:

— Да уж подберем… Разве в отчестве дело?

— Нет, Зоя, я прошу вас, поймите же вы меня! Я — мать Сергея. Каким бы он ни был, но он ведь мой!.. Поэтому я не могу быть спокойной, я же все время буду думать, волноваться! В конце концов я тоже живой человек!.. Если Сергей — отец, что же я, что же у меня души, что ли, по-вашему, нет? Я и так одинока, Зоя, это так трудно!.. Ну зачем вы меня мучаете, чего вы добиваетесь — скажите же мне, как матери!

Нервно покусывая губы, Зоя шла молча. Потом остановилась и, глядя в глаза Нине Федоровне, сказала жестко:

— Повторяю, это будет мой ребенок. А бывший муж и ваш Сергей… они совершенно ни при чем. Не годятся они в отцы, ни тот, ни другой… А вам, как женщина женщине, могу сказать: мне хочется быть матерью. Со мною уже раз было это. Я все помню. Вы даже представить себе не можете, как трудно было тогда. Зато теперь у меня Ленка… И я хочу еще ребенка. Я знаю, будет еще труднее. Только я все равно хочу. Я хочу, чтобы во мне накапливалось молоко. Хочу просыпаться ночью, чтобы кормить. Хочу носить на руках, баюкать, хочу, чтобы у моей Ленки был братишка или сестренка. Разве я не имею на это права?

— Ну конечно, конечно, — пугливо проговорила Нина Федоровна. Она привыкла себя считать сильным человеком — и поразилась упрямству этой странной молодой женщины, которая, оказывается, не всякого мужчину считала способным к отцовству. — Конечно, имеете право, кто же может запретить!.. Но мне-то как быть? Вот я буду писать письмо Сереже, что ему — сообщить об этом?

— А это уж как вы хотите, — сказала Зоя спокойно и двинулась дальше по пустынной аллее.

Нас окружают и сопровождают тайны. Разве не тайна — завтрашний, послезавтрашний день, вообще вся будущая жизнь человека, таинственная уже самой продолжительностью? А что думает обо мне близкий человек? А что он чувствует, переживает в ту или иную минуту?.. Загадки поджидают нас на каждом шагу. Может быть, та таинственная сила, что заставляет нас упорно вырываться из беды, из болезни, — любопытство, то есть стремление разгадывать клубящиеся вокруг каждого из нас тайны?

Но самая волнующая тайна вторгается в жизнь женщины, открывшей в себе беременность. И продолжается эта тайна до той минуты, когда врач покажет измученной, полумертвой роженице ее изумительное произведение — живого, орущего на весь белый свет младенца; тогда наконец становится известно, кем пополнился мир: еще одним мужчиной или еще одной женщиной.

Все подруги в один голос предсказывали Зое, что родит сына. Ни Светлана Прохорова, ни Инна Анохина, ни Ольга Шарапова не собирались рожать второго ребенка. Однако беременность Зои каждая из них переживала остро — в каждой ожило материнство.

— И не сомневайся, — внушала Зое, как всегда, категоричная Светлана, — мужика родишь. Ты посмотри, какой у тебя острый живот!

И Светлана задерживала завистливый взгляд на той части Зоиного тела, где жила, беспокойно толкалась ножками тайна. Потом Светлана деловито поправляла очки, и устремляла на Зою уже жалостливый, полный сочувствия взгляд.

— А все-таки, Зойка, не понимаю я тебя! Что тебе, плохо жилось раньше? Такая красавица — сколько мужиков по тебе вздыхало. Свиридов вон до сих пор интересуется… А теперь? Ну как вы будете впятером жить в такой маленькой комнатке?

— Проживем как-нибудь! — отмахивалась Зоя. Ее в самом деле теперь не волновали вопросы благоустройства. Дело было начато, изменить уже ничего было нельзя, и эта неотвратимость событий придавала ей спокойствие и твердость, постичь которые никак не могли подруги.

— Нет! Зойка, ты просто рехнулась, это точно! — с волнением утверждала Инна Анохина. — Ты только подумай: ну кто захочет взять в жены одиночку с двумя детишками? Нет, замуж тебе уже ни в жизнь не выскочить!

— Уж это так, — спокойно соглашалась Зоя.

— Ну а как же ты станешь жить? Неужели больше не хочется… ну, любви, что ли, женского удовольствия?

— Хочется… Потому и решилась.

— Да кто к тебе придет, к многодетной?.. Или ты думаешь, что все счастье — в детях?

— Не все, конечно. Но того счастья, что в детях, мне как раз и хватит.

Инна смотрела на Зою выпуклыми, в венчиках навощенных ресниц глазищами и злилась. Очень многие раздражаются, когда замечают, что кто-то другой понимает жизнь глубже и полнее. Про себя Инна, конечно, твердила, что Зойка просто дура. Только в этом и находит утешение тот, кто не умеет и не хочет понять другого человека.

Ольга Шарапова подбадривала подругу:

— Правильно, Дягилева, надо рожать ребятишек! А то в нашей стране скоро одни старики останутся. Вообще про тебя нужно бы в газетах написать: такая геройская женщина, решилась двоих будущих граждан растить. Может, тогда отдельную квартиру дадут… Хотя с двумя, наверное, не дадут. Вот если и третьего произведешь, тогда уж точно. Будешь искать случай для третьего?

— Зачем мне брать на себя твою женскую обязанность? — спросила Зоя. — Раз уж беспокоишься насчет низкой рождаемости — вот и постарайся сама. Тебе случай искать не надо — есть ведь законный супруг.

— А я, Зоенька, человек скромный. Проживу как-нибудь и с одним ребенком — ни к чему мне, чтобы за героиню считали!..

Маленькая Леночка тоже интересовалась маминым положением, и Зоя, чтобы не вносить ненужную путаницу в ее головку, честно призналась, что скоро родит ей братика или сестричку.

— Роди сестренку, — сказала Лена, самостоятельно снимая мягкую белую шубку, когда вернулась с матерью из детского садика. — Я с ней в куклы буду играть. А то мне одной дома скучно.

— А если братик будет?

— Нет, сестренка лучше, — со свойственной ей определенностью высказалась Лена. — Роди девочку.

Зоя улыбнулась, и слезы сверкнули между ее ресницами. Чтобы скрыть их, взяла из рук девочки шубку, стала устраивать на вешалке. Потом обняла дочь за плечи, привлекла к себе и сказала:

— Скоро уже узнаем, кто у нас родится.

— И тогда дядя Сережа приедет к нам жить?

Зоя отпустила дочь, взялась прибирать разбросанную на полу обувь.

— Дядя Сережа уехал далеко-далеко. Он не сможет к нам приехать.

— А дядя Боря? Который мне шубу подарил?

— Иди, хорошенько мой руки, — строго приказала Зоя дочери. И добавила сдержанно: — Дядя Боря тоже не приедет.

Лену и это признание матери не огорчило.

— Зато у нас есть дедушка и дядя Леша! — бодро высказалась она. — Включи свет в ванной, я же не достаю еще!

Зоя нажала выключатель. Леночка самостоятельно пустила воду, загремела струя в пустой гулкой ванне, а Зоя осталась за дверью, обессиленно прислонившись к стене.