— Я не знаю… — тоном безвинно пострадавшего человека проговорил Коршунков.

— Ну, тогда будем пить чай. Садись ближе к столу. Вот булка, масло — делай себе бутерброд.

Прислушиваясь к самоуверенной болтовне Валентины Сазоновой, Нина Федоровна скрытно усмехалась, жалея о том, что не стало у нынешней молодежи стремления к интеллигентности. Но с тех пор, как Валентина открыла Нине Федоровне существование контролера ОТК цеха мелких серий Зои Дягилевой, отношения между лаборанткой и старшим инженером сильно изменились.

Теперь Нина Федоровна обедать в столовую ходила только с Валентиной Сазоновой. Валентина, чтобы сохранять власть над гордой Коршунковой, экономно расходовала сведения о Зое и Сергее. И не упускала случай, чтобы, как она выражалась среди подруг, «куснуть эту мымру». Например, не так уж много знала Валентина про то, как училась и жила в Ленинграде Зоя. Но, рассказывая об этом, Валентина не жалела красок.

— Были в нашем классе и поумней Дягилевой девочки — да не поехали в Москву или в Ленинград — здесь в институты поступали. А эта выскочка бросила отца с матерью и нате вам, в Ленинград двинула. Даже не представляю, как она могла там поступить в педагогический… Только уж если не дано человеку возвыситься, он и не возвысится. На третьем курсе уже училась Зойка, когда связалась с каким-то проходимцем. И вот такая она дура, что из-за любви даже учебу запустила. Ну, а любовь, сами понимаете, какое дело. Пришлось Зойке в женскую консультацию наведаться, чтобы выяснить, почему месячных нет. А там, как насмотрелась плакатов про печальные последствия, испугалась еще больше. И с перепугу решилась рожать. А ее возлюбленный, этот кот в сапогах, когда узнал такое дело, пятки вперед повернул. Он тоже в институте учился и в общежитии жил. Только в другом институте, в политехническом, кажется. Тогда Зойка, чтобы привязать этого деятеля, комнату решилась снять. Да ведь за комнату платить надо. Небось в Ленинграде за самый темный чулан не меньше сорока рублей просят. А у нее откуда деньги?.. Зойка и вовсе на занятия ходить не стала, устроилась в «Союзпечать» — газетами на вокзале торговала. Тогда уж ее милому пришлось поджать хвост. Даже в загсе они зарегистрировались. Ходил он к Зойке поесть, переночевать. Только недолго. Через два или три месяца уже развелись они. А Зойка-то в положении!.. Скоро брюхо у нее такое стало, что и работать уже не могла. Вот и вернулась домой — к папе с мамой. Подарочек ленинградский им привезла… Так и живут все вместе в двухкомнатной квартире. Уж Лариска ее ненавидит — прямо съесть готова. Это жена Зойкиного брата. А Зойке-то деваться некуда, помалкивает. Да только от кавалеров, как теперь сами убедились, не отказывается!..

Такой рассказ не мог не убедить Нину Федоровну в том, что Дягилева — женщина самостоятельная и довольно решительная. Но из-за особенного отношения Нины Федоровны к Дягилевой любое достоинство Зои казалось ей недостатком. Нина Федоровна была уверена, что умная и коварная Дягилева просто умело маскирует свою жестокую натуру. Подтверждением жестокости служила, по мнению Нины Федоровны, цепкость, с которой Дягилева держала в своих руках Сергея.

Интересовало Коршункову, конечно, и то, как относятся в цехе к Зое и ее сыну, к тому, что между ними происходит. Валентина опять же старалась принизить положение Зои:

— С тремя-то курсами института — почти высшее образование — работает простым контролером. Токарные станки, грязь, стружка… Уж я бы на ее месте давно в контрольные мастера выдвинулась! Ну, а то, что хвалят ее, на Доске почета повесили, так это понятно: начальству выгодно, чтобы на должности контролера грамотный человек держался. Работа ведь ответственная. Вот и в очередь на квартиру ее поставили. Да только кто даст ей, одиночке, отдельную квартиру!..

И бесовски прищурившись, посмотрев на Нину Федоровну, Валентина прибавила:

— Вот если она Сергея на себе женит, тогда, конечно, другое дело.

— Этого никогда не будет! — твердо заявила Нина Федоровна.

Ободрило Нину Федоровну то, что в коллективе цеха к связи между Зоей и Сергеем отнеслись скептически.

— Смеются над вашим сыном ребята, — рассказывала Валентина, — потому что сам себе дорогу перегородил. Ведь он же из инструментального в цех мелких серий перешел, чтобы поскорее в передовики попасть. Все бы так и было, потому что работает он быстро и без брака. А их мастер Семен Лучинин скоро должен начальником нового цеха стать. Конечно, самый подходящий кандидат на его место — мой Колька. Сколько я ему об этом твердила! А он злится, обзывается, дурак, говорит, что не хочет быть карьеристом. Все нормальные люди только о том и мечтают, чтобы повыше забраться, другими командовать, а моего охламона не уговоришь!.. Ну вот, все и решили, что мастером станет ваш Сергей. А уж теперь — не известно. Подпортил он себе здорово положение. И еще над ним смеются, что молодой, красивый парень девушку себе не мог найти, связался с разведенкой…

Как ни экономно расходовала Валентина информацию, как ни разбавляла собственными домыслами, а все же запасы скудели и пополнять их становилось все сложнее, потому что муж ее в последнее время сделался очень раздражительным: вытянуть из него что-либо про Зою и Коршункова стало почти невозможно.

Работал Николай Сазонов в синем, выбелевшем от многократной стирки комбинезоне с застегивающимися на груди лямками и в клетчатой рубашке с закатанными по локоть рукавами. Дополняли облачение кепка с длинным засаленным до блеска козырьком и ботинки из толстой сыромятной кожи. По правилам техники безопасности полагались токарю также очки с простыми стеклами, однако Сазонов, как и многие другие мастеровитые станочники, редко доставал их с верхней полки своего железного шкафчика. Не пользовался он и кожаными напальчниками, считая, что у него своя кожа достаточно грубая. Так оно и было — редко случалось, чтобы поранил он пальцы стружкой или острой кромкой кольца.

Чаще всего Сазонову доставалось точить сферы на наружных поверхностях колец, поступавших к нему со станков, которые обслуживал Сергей Коршунков. И вот в последнее время Сазонову то и дело приходилось стряхивать выступавшую из порезов на пальцах кровь. Наконец Сазонов потерял терпение, остановил станок и с мрачным видом направился к полуавтоматам, между которыми кружился Коршунков.

Раз-другой Коршунков с любопытством обернулся, взглянул на наблюдавшего за его действиями Сазонова. Тот молчал. Коршунков продолжал в быстром темпе работать; на столе возле полуавтоматов росли столбики из светлых, облитых, будто молоком, охлаждающей эмульсией колец. Кромки у них были острыми.

Сазонов быстро понял, в чем дело. В резцедержателях полуавтоматов были закреплены в числе прочих специальные резцы для притупления кромок. Но Коршунков так отрегулировал ограничители, что эти резцы не успевали сделать свое дело. Таким образом Коршунков выигрывал в скорости обработки. На одном кольце этот выигрыш казался незаметным. Но на сотне деталей время обработки сокращалось уже на десять-пятнадцать минут. Потому-то и выдавал Коршунков по тысяче колец за смену, значительно перекрывая норму.

— Ушлый ты малый! — прокричал ему Сазонов. — Только ведь надо и людей уважать!

— А я уважаю…

— Да вот я и смотрю… Ты почему кромки не тупишь?

— Резцы сбиваются, — с простодушной улыбкой соврал Коршунков.

Сазонов сурово посмотрел на него.

— Не заливай! Я ведь на этих станках тоже работал.

— Ладно, сейчас подстроюсь, — пообещал Коршунков.

Однако на следующий день, получив со станков Коршункова очередную партию колец, Сазонов снова обнаружил непритупленные кромки. Как раз в это время появилась на участке Зоя Дягилева. Сазонов подозвал ее, дал несколько колец и хмуро предложил:

— Скажи Сергею, что так работать не годится!

Зоя покраснела.

— Я ему уже сколько раз говорила!

— Значит, не говорить, а приказывать надо. Ты же контролер ОТК!