Но больше всех огорчала Зою Лариса: она перестала разговаривать с Зоей. И если встречались взглядами, Зое душно становилось от тоскливых, переполненных неутолимой злобой глаз невестки. Между тем дела у Алексея пошли в гору. Ему заменили руководителя, он закончил большую работу по текучести кадров, которую проводил на основе данных городского, бюро по трудоустройству, и теперь обсчитывал результаты на вычислительной машине. Возвращался из института поздно вечером, рассеянный, усталый и счастливый.

Как-то Зоя застала брата одного в кухне. Уставившись задумчивым взглядом в выщерблину в крашенной голубой масляной краской стене, он медлительно черпал ложкой и хлебал щи, которые сам же разогрел на плите. Лариса у себя в комнате смотрела телевизор.

Зоя села сбоку стола, чтобы видеть лицо брата.

— Леш, поговорить надо, — сказала она.

— Давай поговорим, — очнулся Алексей и с доброй улыбкой посмотрел на Зою.

— Лешка, я пока терплю. Я многое могу вытерпеть, ты же знаешь. Потому и нет в нашем доме скандала. Но, Леш, объясни хоть ты: за что она меня так ненавидит?

— Кто? — с испугом на крупном, как бы запорошенном песком — щетиной, лице спросил Алексей.

— Ты же знаешь кто.

— Ну, Зоенька, это тебе кажется!.. Характер у Ларисы тяжелый, конечно, но насчет ненависти… я не знаю. По-моему, этого нет.

— Леш, вам бы ребенка надо!

Прижав к плечу лохматую голову и смущенно засмеявшись, Алексей сказал:

— Сие от меня не зависит.

— Да от кого же?

— Видишь ли, Зоя, она считает, что в тесноте невозможно воспитывать нормального ребенка. Теснота, как она говорит, уродует детскую психику, тормозит развитие интеллекта… Вообще-то в этом есть резон.

— Ну, а как же мы с тобой росли?.. Четверо в одной комнате, общая с соседями кухня.

— Ну, тогда было другое время! Тогда все в тесноте жили, потому и понятие нормы было другим… А в принципе я с тобой согласен. Только вот как ее переубедить!.. Ну, ничего! — Алексей хлопнул ладошами и возбужденно потер их друг о друга. — У меня получаются интересные результаты, так что диссертация, кажется, — тьфу-тьфу, чтобы не сглазить, — пойдет. Где-нибудь через годик можно будет защищаться. Тогда уж, наверное, дадут нам квартиру, как ты думаешь?

— Ты все-таки поговори с женой, — напомнила Зоя.

— Насчет чего?

— Да все насчет того же… Нельзя так. Она ведь вся почернела и засохла от злобы.

Алексей нахмурился.

— Не знаю, — сказал он расстроенным тоном. — Я сам ее боюсь, такую… Ну, а что ей сказать, Зоя?

— Эх ты, мужик-мужичок! — с жалеющей улыбкой воскликнула Зоя. — Ну почему ты мне брат, а не муж! Вот уж было бы нам легко жить: я посоветовала, а ты сделал… Ты скажи Ларисе, что природа для того и создала женщину, чтобы детей рожать. Это же радость — маленького держать вот так! — И Зоя изобразила руками, как держат у груди ребенка.

С вечера Зоя не могла уснуть, все возилась на своем раскладном диванчике, отыскивая среди немногих возможных положений самое удобное. То ей казалось, что простудилась и у нее температура, то подозревала расстройство желудка, то чувствовала острые, как при радикулите, боли в пояснице. Однако недомогание по степени своей еще не казалось чрезвычайным — и она относила все за счет обыкновенных расстройств: то ли неустойчивая нынешней зимой погода опять менялась, то ли съела что-нибудь не то.

Наконец она забылась на какое-то время, а потом очнулась — свежо, четко, словно выспавшись за долгую ночь. И поняла: надо собираться в дорогу.

Она умылась и почистила зубы, потом собрала в целлофановый мешок все нужное: белье, вещи — и двигалась при этом по комнате очень тихо, привычно находя в потемках нужные вещи на своих местах.

Поправила одеяло на спящей дочери, наклонилась над ней и, держа губы очень близко над теплой щечкой девочки, подышала этой детской теплотой.

Но как ни тихо передвигалась по комнате Зоя, Александра Васильевна все же проснулась и сразу догадалась:

— Собираешься?

— Да, мам. Кажется, пора…

Александра Васильевна стала тормошить мужа.

— Га?.. Что!.. — бессмысленным голосом выхваченного из крепкого сна человека откликнулся он.

— Вставай, Фима! Зоечке надо ехать. Вставай же, машину надо вызвать!

Ефим Петрович сладко зевнул, поскреб грудь — и резко поднялся.

Недолго повозившись в туалете и в ванной комнате, он вышел, все еще жмурясь от света, в кухню, где Зоя засовывала в сумку завернутые в газету домашние тапочки.

— Ну что, поспела, значит? — спросил он, улыбаясь и как-то виновато помаргивая.

— Да, пап.

— Ну ладно, я за «скорой». Ты не дрейфь, доченька, все будет исправно. Все будет точно и хорошо, правда?

— Ну, а как же еще! — улыбнулась Зоя в ответ.

Пока Ефим Петрович бежал к телефону-автомату, пока, приплясывая от крепкого ночного мороза, дожидался возле подъезда машину «скорой помощи», Зоя сидела у окна в кухне, смотрела в глубину зимней ночи и время от времени, когда толчки становились особенно сильными, терпеливо прикрывала дрожащими веками глаза. С непонятной самой бесстрашной отчетливостью думала она о том, что начинается, снова начинается в ее жизни то самое, когда от воли женщины уже мало что зависит, когда всецело попадает она во власть таинственной матери-Природы; и уже сама природа определит ее участь: мучиться Зое нечеловеческой мукой или легко, «исправно и точно» сделать свое дело; умереть ли, оказавшись не в силах сделать это дело, или пережить известие о рожденном и умершем. Но природа великодушна. Собирающейся на подвиг женщине она дает не ужас, а спокойствие.

— А мне все такое хорошее снилось, — обычным своим громким голосом рассказывала Александра Васильевна, стоя у газовой плиты, над засипевшим уже чайником. — Знаешь, будто вы с Лешей еще совсем маленькие, и вот мы все вместе приехали на Зеленый остров копать участок под картошку. Помнишь Зеленый остров? Уж как хорошо бывало там в мае, когда полая вода сойдет. Травка повсюду зеленая-зеленая, птички звенят и пахнет таким пряным… ну знаешь, как вот на Волге на островах в жару пахнет между ивовыми кустами. И земля такая — в корочках, в трещинках вся, а копать возьмешься — прямо пух!.. А мы ведь уже десять лет как не садим картошку на Зеленом. И почему мне такое привиделось?..

Слушая мать, Зоя думала о том, что случиться, конечно, может всякое, только если вообще существует справедливость, то несчастье не должно обрушиться на Зою, потому что не совершала она в своей жизни ничего такого, что было бы противно и вредно природе; и то, что теперь происходит с Зоей, тоже совершилось не по ее прихоти, а по велению самой матери-Природы.

— Мам, а правду говорят, что второй раз рожать легче? — спросила она.

— Ну, это у кого как… — Александра Васильевна свела на животе большие старые руки и задумчиво прищурилась, вспоминая. — А вообще-то так оно и должно быть… Вот я, например, Лешу родила хорошо. А ведь он крупный был, почти четыре кило. Это ты махонькая почему-то родилась, два восемьсот… А вот уже и сама!..

Тут Александра Васильевна неуверенно взмахнула руками — и вдруг закрыла ладонями лицо.

— Мам, ты что! Перестань сейчас же! — строго проговорила Зоя.

— Ой, доченька!.. Ой!.. — судорожно выдыхала Александра Васильевна. — Ну, ничего… Даст бог, ничего… Ты не бойся. Такая уж наша бабья доля!..

Машина подъехала. В ночной тишине Зоя услышала ее фырчание, потом мотор умолк и хлопнула дверца.

Зое осталось только надеть пальто — и расцеловавшись с матерью, она вышла в подъезд, осторожно прикрыв за собой дверь. На лестнице встретила взволнованного Ефима Петровича, который тут же взял ее под руку. Вместе вышли на жесткий, скрипучий снег, на морозный, резко ударивший в лицо воздух — к машине, снег перед которой был ярко-желтым от света фар. Выскочила медсестра, открыла боковую дверцу санитарного «уазика», поддерживая вместе с отцом Зою под руки, помогла ей забраться в теплый, пахнущий медикаментами салон.