Так вот, проходя как-то мимо галерея, он вспомнил, что знакомая чета итальянцев за несколько дней до его отъезда в Н. сообщила ему о существовании такой галереи и о том, что владельцы ее — их друзья. Он вошел.
Сперва существование мира, в который он попал, показалось ему абсурдным в городе, который назывался Н. Жесткий, холодный, броский и в то же время недоразвитый и вызывающий — словом, он ему не понравился. Это были скульптуры или скорее скопище кусков дерева и металла, раскрашенных в яркие цвета, целая популяция тотемов, словно бы размножившихся делением под белыми сводами или барочными потолками, отчего становилось как-то не по себе. Жюльен осторожно, как по вражеской территории, продвигался вперед.
Навстречу ему вышла молодая женщина. Брюнетка, с зелеными глазами, пышной грудью, она казалась такой затерянной в огромной галерее. Она обратилась к нему по-английски. Жюльен объяснил, что знаком с приятельницей Андреа Видаля, содержащего галерею, и его жены. Молодая женщина перешла на французский, но он плохо давался ей, и она вернулась к английскому. Позднее она признается Жюльену, что никогда не любила французский и не стремилась его выучить. Андреа и Соня Видаль в настоящее время были за границей, в Милане, где у них была еще одна галерея, но через несколько дней должны были вернуться. Она предложила ему совершить экскурсию по выставке, которая была творением очень молодого н-ского скульптора, чью фотографию она ему показала: тот был похож на огромного толстощекого младенца.
Углубляясь в этот мир, столь непохожий на окружающую его красоту, Жюльен с удивлением обнаружил в нем некую строгость, не замеченную им поначалу. Формы, краски перемежались, вторя друг другу с такой же непреложной четкостью, как рисунок на фасаде Санта Мария делла Паче, вплоть до чисто декоративных деталей, которые словно несли на себе почти физически ощутимую функцию равновесия. Уроженец этого города, большой толстощекий младенец отрицал его порядок, создавал другой, который лишь следовал за первоначальным. И все-таки Жюльен ощущал себя как бы на другой планете, в ином измерении.
Уходил он с сожалением, и от того, что приходилось покидать этот такой далекий от него мир, который он начал постигать, и от того, что расставался с молодой полногрудой и длинноволосой женщиной, которая звалась Марией Терезой. Это была первая женщина, которую он мог бы желать с тех пор, как приехал в Н.
Достаточно ли это ясно? С тех пор как он приступил к исполнению своих обязанностей в этом городе, на первый взгляд таком чужом, Жюльен перестал смотреть на женщин. Желание в нем как бы притупилось. Затем город стал приоткрываться ему, стали выходить на свет его сокровища, а вместе с ними вновь становились притягательными и его женщины.
Обещание Моники Бекер помочь ему с жильем не осталось пустыми словами. Что ни день Жюльен отправлялся в разные концы города, чтобы взглянуть, что подыскала ему та или иная подруга графини.
Начал он с центра, но дома оказывались то некрасивыми, то слишком современными. Всякий раз ему называли впечатляющее число комнат, а потом выяснялось, что комнатами называют здесь все, вплоть до чуланов, не говоря уже о кухнях и ванных. Часто полы были выложены кусочками отполированного мрамора, как на севере Италии, что придавало пустым помещениям какую-то особенную обнаженность. И всякий раз почти полное отсутствие света из окон, выходящих в узкие переулки, превращало квартиру в ужасающую череду темных закоулков. И сколько Жюльен ни внушал сопровождающему его агенту по найму недвижимости, через которого проходили все эти осмотры, что желаемое им не имеет ничего общего с тем, что ему предлагается, на следующий день ему подсовывали все те же кроличьи клетки.
Графиня и ее подруги с помощью многочисленных телефонных звонков справлялись о результатах осмотров. Ему предложили прекрасную квартиру во дворце на улице Черных стрелков неподалеку от квартиры профессора Амири. Она принадлежала только что скончавшемуся маркизу, и его единственная дочь не решалась пустить туда иностранца.
— Иные из нас немного «своеобразны», если вы понимаете, что я хочу сказать, — с сожалением констатировала Моника Бекер, и тут же заявила, что не теряет надежду заполучить для своего протеже квартиру на улице Черных стрелков.
Жюльен нисколько не волновался. Он продолжал открывать для себя город, и эти вылазки в новые, еще не знакомые ему кварталы развлекали его. Однако город был невелик. Весь центр был в руках нескольких знатных семейств, которые уже сдали пустующие этажи своих дворцов американским предпринимателям, о которых упомянула графиня. Вскоре Жюльен понял, что здесь ему не найти анфилады гостиных, если не такой же, тс хотя бы напоминающей те, что он видел во дворцах светских дам. Неохотно согласился он на осмотр окрестных вилл.
С этих пор выбор расширился. Не было ни одной из его знакомых, которая не предложила бы ему виллу тетки, кузины, иногда даже одну из своих собственных, и Жюльен объездил все окрестности.
Так, в компании маркизы Берио он побывал на великолепной вилле XVI века, окруженной обширным парком, у которой было лишь одно «но» — соседство с индустриальным пригородом. Он был просто покорен бильярдной, музыкальным салоном, несколькими небольшими гостиными и огромной спальней на втором этаже, из окон которой, увы, открывался вид на швейные фабрики и заводские трубы. Был там и зимний сад высотой с весь дом, и капелла. Жюльен колебался. Цена была до смешного низкой, а все владение поражало своим величественным видом. Парк полого взбирался на вершину холма, где росли редкие виды растений. В пруду, обнесенном каменной балюстрадой, отражались раскидистые деревья и статуи. Но м-ль Декормон напомнила ему о расстоянии, послеобеденных пробках, и он решил отказаться.
Ему предложили осмотреть другой загородный дом, на этот раз удачно расположенный — прямо над городом на холме — и с очень красивым видом на собор, Ратушную площадь, неровный четырехугольник которой как бы врезался в дома, и на реку, делящую город пополам. Дом был полон книг, сад хоть и небольшой, но разбит на итальянский манер. На крыльце стояла мраморная нимфа. Жюльен заинтересовался. На этот раз он был с Моникой Бекер. Она уговаривала его остановить свой выбор на этой вилле Альберих — по имени многочисленного рода мелкопоместных дворян, сколотивших немалое состояние в золоте, драгоценностях, но затем обобранных бессовестными спекулянтами. В тот день вернулся холод, хотя небо продолжало оставаться безоблачным. Жюльен внимательно ознакомился с системой отопления виллы Альберих и пришел выводу, что для поддержания нужной температуры в доме, до тех пор служившем лишь летней резиденцией, она не годится.
Впрочем, все виллы, которые он осматривал, годились лишь для проживания летом. Владельцы иногда открывали их на Пасху в очень хорошую погоду и, несмотря на холод, проводили гам несколько дней. Графиня Бекер, прекрасная Диана Данини, также начавшая понемногу выказывать интерес к консулу, проявили беспокойство по поводу отказов, следовавших с его стороны один за другим. Сами они жили во дворцах, которым было по пяти столетий, лишенных современного комфорта и в эти зимние месяцы довольно-таки прохладных: их удивило, что новичок отказывается жить, по-спартански под фресками XVI века.
Но Жюльену некуда было спешить. Он побывал еще на нескольких виллах. Цены были все ниже и ниже. Он не мог решиться. Он чувствовал — или так ему казалось, — что его хотят принудить сделать выбор, и потому ему даже нравилось привередничать.
В один прекрасный день он наконец без памяти влюбился в одну из вилл. Вилла Данте, названная так одним, из ее владельцев, посвятившим себя безграничному культу итальянского поэта, была сравнительно молодой, конца XVIII века. Она была спрятана под деревьями заброшенного парка, и от нее исходило удивительное очарование. И озеро, и каменная балюстрада, и статуи — все там было. Она, правда, не обладала величием той исторической постройки, что соседствовала с индустриальным пригородом, но комнаты были просторные, со множеством зачехленной мебели. Ему показали обитую вышедшей из моды тканью спальню с кроватью и белыми занавесками, и сказали, что это спальня новобрачных. На стенах детской сохранился фриз, изукрашенный деревянными солдатиками, а кухня напоминала те, которые описываются в книгах о летних днях былого и счастливом детстве.
