Все было просто, чудовищно просто, его рассказ обо всем этом, начиная со смерти шестнадцатилетних юнцов и кончая смертью консула, его предшественника, пустившего за этим самым столом пулю себе в лоб и оставившего двусмысленные признания, вскрывал страшную подноготную. Дойдя до последней строки, он испугался. Он вдруг ясно ощутил, что, кроме него, во дворце Саррокка на одном с ним этаже кто-то есть. И тут же понял, каким будет конец.

В правом ящике стола он держал револьвер. Услышав выстрел, проститутка, зря прождавшая полгода под балконом с атлантами, подскочила на месте.

Депен самолично явился в Н., чтобы уладить все формальности. Шеф, который умирал от столько лет подтачивающего его недуга, больше всего боялся скандала: не он ли в конце концов возымел слабость отправить в любимый им город чиновника, которому не нашлось дел в Париже.

Однако ловкость его личного поверенного в делах не помешала газетам дать крупные заголовки. В статьях говорилось о развившемся у консула безумии, о снедавшем его одиночестве, о слепой страсти к служанке. Заодно припомнили и все последние преступления: исповедь, оставленная Жюльеном Винером, была столь же невразумительной, как и исповедь его предшественника, злополучного г-на де Жуаньи. Поговаривали, будто судьба ополчилась на дворец Саррокка. Консульство закрыли, что, однако, никак не должно было сказаться на дружбе Франции с Н.

Некоторое время спустя премьер-министр скончался. Прошли выборы. Новый министр иностранных дел оказался старым приятелем Жюльена. У друзей Жюльена по Парижу и Провансу, у всех, кто некогда встречал его на Монпарнасе или в коридорах власти, которые он так некстати покинул, мелькнула мысль, что, потерпи он немного, и его ждала бы блестящая карьера. Он мог бы рассчитывать на место не консула в Н., но посла в столице. Дворец Капель в С. был одной из самых роскошных дипломатических резиденций мира, а общество С., составленное из промышленников, банкиров и нескольких родовитых семейств без всяких тайн, было открытым и приветливым.

Флоренция, март 1986.

Анри Фроман-Мёрис

Перевод М. В. Добродеевой, С. Г. Ломидзе. Редактор Е.К. Солоухина

Все началось в то воскресенье. Самое обычное, каких было уже много. Подъем в восемь часов, а не в семь, как в будние дни. Завтрак в половине девятого для тех, кто не ходил к причастию. Месса в девять. После мессы Шарль поднялся к себе в комнату, взял пальто и фуражку. Потом спустился в приемную, где его обычно ждал Эжен. Но Эжен не ждал его. Пришли за другими, кто, как и Шарль, уходил по воскресеньям домой. «Старшие», принеся записку от попечителя, мог ли уходить одни. А «средних», к которым принадлежал Шарль, кто-то должен был забирать.

Эжен приезжал раз в две недели, иногда на двуколке, иногда на машине. С начала войны она работала на газолине, для чего сбоку было установлено что-то вроде котла. На машине, конечно, было быстрее. Но Шарль очень любил ездить на двуколке: он находил какую-то особую прелесть в этом возвращении к ушедшим временам. Он не мог решить, что лучше: побыстрее вернуться домой или не спеша любоваться пейзажем, внимательно рассматривать то, что из окна машины он едва успевал увидеть, говорить с Эженом и слушать его рассказы о том, что произошло в его отсутствие.

Сегодня Шарлю хотелось ехать на двуколке, тем более что погода была прекрасная. Солнечно и холодно. Солнце уже поднялось над деревьями, а лужайка была покрыта инеем.

Его товарищи один за другим выходили из приемной. И уже кое-кто из родителей, знавших его, удивлялся отсутствию Эжена. Сначала Шарль думал, что тот опаздывает из-за поломки в машине. За те два года, что Шарль, был в коллеже, ни разу не было случая, чтобы Эжен не приехал. Будь он на лошади, он, конечно, был бы уже здесь, потому что в этих случаях, чтобы не утомлять лошадь, он выезжал накануне и ночевал в городе, у тетушки Шарля.

Все разъехались, он остался один. Тогда Шарль попросил аббата Ро позвонить домой: после одиннадцати телефонная кабина закроется, а пока родители, наверное, еще не ушли в церковь. Аббат направился в свой кабинет, а вернувшись, сказал, что никто не отвечает. В их местечке телефон был только у родителей Шарля.

— Не волнуйся, — сказал аббат. — Возможно, что-то помешало им в последнюю минуту, и они не смогли тебя предупредить. А может, телефон не работает. Завтра мы все узнаем. А пока, хочешь, оставайся в коллеже, хочешь, отправляйся к своей тетушке.

Тетушка Шарля была его попечительницей в Сен-Л. Она была сестрой его дедушки. Шарль очень любил ее. Но он знал, что его неожиданное появление, да еще в то воскресенье, когда она его не ждет, да еще из-за столь необъяснимого отсутствия Эжена, приведет ее в сильное волнение. Шарль сказал аббату, что лучше избавить ее от этого ненужного беспокойства: она ведь уже немолода, плохо спит, всегда заботится о других. А потому лучше все оставить как есть и ничего не говорить ей.

Так Шарль в первый раз провел воскресенье в коллеже. Казалось, что большие затихшие здания тоже отдыхают и нежатся под солнечными лучами. Возвращаясь пустынными коридорами в свою комнату, Шарль остановился, чтобы посмотреть в окно; раньше он никогда этого не делал. Коллеж был расположен на бывшем крепостном валу, и из окон открывалась далекая перспектива как раз с той стороны, куда стремились его мысли. Дорога, которая вела к его дому, спускалась к старому каменному мосту, переброшенному через реку. На противоположном берегу последние дома были разбросаны по склонам холма, увенчанного ветряной мельницей. Она уже давно не работала, хотя у нее еще были крылья, и Шарль некоторое время смотрел на нее, думая о холме около Ватерлоо. Он читал об этом сражении. А теперь ему хотелось послать родителям телеграмму, чтобы и от них получить весточку. Но, сам не зная почему, он был уверен, что телеграф тоже не работает, потому что когда родители получали телеграмму, то девушка с почты всегда читала им ее по телефону. Поднимавшуюся по склону холма дорогу с обеих сторон затеняли деревья, давая в жаркий день прохладу медленно идущей лошади. Склон был крутой, и мало кто мог преодолеть его на велосипеде. Напротив мельницы дорога шла вдоль лесочка, за которым находился ипподром. Летом отец иногда возил его туда на скачки. В их семье все любили лошадей. Дом был полон гравюр и фотографий этих любимцев, сменявших друг друга в конюшнях. Дорога уходила за ипподром, и Шарль так ясно представлял себе, как она вьется среди лугов, лесов и ферм, словно сидел рядом с Эженом, глядя на круп лошади, отгоняющей хвостом мух. Кажется, немного — двадцать километров, думал Шарль, а когда начинаешь вспоминать, то и конца им не видно.

А потому, чтобы сократить путь, он мысленно проскочил остаток дороги и очутился на улице, ведущей к дому. Длинная аллея, обсаженная буками, вилась через лес и выходила к большому каменному порталу, ведущему во двор. Он представил себе, как выскакивает из двуколки и вприпрыжку взбегает на крыльцо.

Внезапно, в первый раз с того момента, как он понял, что Эжен не приедет, ему захотелось плакать. Он отвернулся от окна. В коридоре было тихо. Шарль открыл одну дверь, другую — никого. Тогда он пошел в свою комнату.

Он уже прочел несколько глав из «Отверженных», когда колокол позвал к обеду. Он подумал, стоит ли спускаться. Есть ему не хотелось. Хорошо бы остаться тут одному до вечера, читать и ни с кем не разговаривать. Но на других этажах открывались двери, на лестнице раздавались голоса. В столовой было так мало народу, что она показалась ему огромной. В углу около буфета был накрыт стол, за которым сидели несколько мальчиков. Многих из них он знал в лицо, но все они были старше него. После обеда они предложили ему сыграть в баскетбол. Для своего возраста Шарль был высоким и сильным. Он согласился и забросил несколько мячей. Вечером, оставшись один в своей комнате, он принялся за уроки, что неожиданно доставило ему удовольствие. Казалось, что в одиночестве он все гораздо лучше понимает.