— А где Кукевич? — спросил кто-то.

— Разве его нет? — удивился Петя. — Машина стоит.

— Пошел, видно, по хозяйским делам, — пророкотал басом сосед Сватова. — Они там отопление во втором корпусе все никак не запустят.

Смешав содержимое пузырьков в деревянной кружке, Петя отлил жидкости в ковшик и плеснул из него на пышущие жаром камни. Острый, проникающий в легкие дух поднялся к самому потолку, сразу растревожив бронхи.

— Ну, пошла химичить торговля, — грубовато сказал толстяк в надвинутой по самые уши фетровой шляпе с неровно обрезанными полями.

— Петя — человек серьезный. Свое дело он понимает, — поддержал энтузиазм завмага один из парильщиков, плечи и грудь которого покрывал густой, как медвежья шкура, волосяной покров. — Поддай-ка нам, дружок, еще по махонькой. Что-то не достает.

— Вас, товарищ полковник, не больно достанешь, — сказал Петя. — С таким защитным покрытием.

Все засмеялись.

— Не жалуюсь, — волосатый протянул Сватову коробочку с каким-то желтоватым порошком. — Вотрите в тело. Морская соль в хорошей баньке — незаменимое дело.

Парились долго, с толком. Ухали, ахали, по очереди хлестали друг друга вениками. По очереди же выходили в бассейн окунуться, глотнуть из бутылки пива. Снова забирались на верхотуру, подливали из ковшика раз за разом. Довольные, посматривали на градусник, похожий на спидометр, стрелка которого все время держалась у красной отметки с цифрой «120». Из Петиных клиентов здесь, пожалуй, никого не было. Разве что тот, громадный, с рокочущим басом, оказавшийся председателем колхоза и, как понял Сватов, бывший здесь хозяином. Его звали Петрович.

— Кукевич разве собирался? — спросил Сватов у Пети. — А мне он ничего не сказал.

— В нашем деле, Виктор Аркадьевич, сразу не уловишь, кому и о чем говорить.

Разомлев от жары, расслабившись, Виктор Аркадьевич и впрямь почувствовал, как отпустило. Отошли куда-то заботы сумасшедшей недели. В конце концов, не так уж и мало ему удалось. Да и дальше, пожалуй, все устроится. В этом он, успокоившись, уже не сомневался.

Наконец полковник произнес, спускаясь с полка:

— Порядок, как в войсках.

И, обернувшись простынями, все отправились к столу.

— У вас, говорят, не больно ладно с порядком, — прогрохотал басом Петрович. — Что там еще за Отелло объявился?

— Дошло и до вас, значит?

— А что случилось? — спросил толстяк в шляпе, которую и за столом он почему-то не снял.

— То и случилось. Приехал командир ракетной батареи в городок. То ли сам застукал жену с начштаба, то ли доброжелатели подсказали, следствие разберется, и прямо к нему. «Разрешите войти?» — спрашивает. И пол-обоймы от дверей кабинета разрядил. Потом к жене домой бросился. Ее ранил, а себе полчерепа снес. Двое в госпитале. Один в морге. Вот и вся история.

— Да-а… Жизнь — серьезная штука. Жаль парня.

— Этих тоже жалко. Может, и не было ничего.

Все задумчиво помолчали. Петрович подытожил:

— А по мне, так черт с ним. Ежели он козел ревнивый. Но я вот о другом думаю. Пистолет — ладно. А вот кто такому балбесу ракеты доверил?..

Но и о строительных нуждах Виктора Аркадьевича как бы нечаянно, ненароком завел Петя разговор. Начала Сватов не уловил, услышал только:

— …я вам расписку напишу… Не видно, что ли, человек свой.

— На кой мне твоя расписка? Солить их, что ли…

— Ну, хорошо, — сказал Петя. — Давай, Петрович, тогда так. Вы ему пять тонн цемента, я вам — вагон. Вы мне шесть тысяч кирпича, я вам — сто тысяч. Вы мне восемь кубов вагонки, я вам — два вагона леса. Так?

— Положим…

— Но при условии. Завтра чтобы все было оформлено.

— Завтра я не могу. Суббота, бухгалтер на свадьбу отпросилась. Да и вообще мне с ней трудно, задергали женщину ревизиями.

— В крайнем случае — в понедельник. — Петя посмотрел на Петровича изучающе. — Кроме того, с меня сиденье для вашей «Волги». Уже получили. Прямо с «ГАЗа». И коробка передач.

Коробка передач уже почти решала дело, но к ней шел еще верхний мост. Это толстый щедро подбросил, в фетровой шляпе без полей. Сватов слушал и смотрел недоуменно. Соображал от пара он неважно, хотя технику знал: мосты бывают задние и передние, а вот чтобы верхние, такого не слыхал.

— Во вторник пусть и приезжает твоя бухгалтерия, — толстый, отчего-то сочувствуя Сватову, нажимал. — Сам и поставлю. Орехи будешь щелкать, как семечки, и красивая будет, как Лоллобриджида.

Сватов понял, что толстый работает стоматологом. Но с мостом для бухгалтера, по мнению Пети, выходил уже перебор.

— Зубы мы ей, Петрович, разумеется, вставим. Но это, — он одернул стоматолога, — отдельный разговор. За это вы мне, Петрович, справку, что мои бабоньки на сене отработали.

Стоматолог в шляпе согласно кивнул и посмотрел на Петровича торжествующе. Новые зубы, мол, того стоят. За это бедная женщина пойдет на любые нарушения финансовой дисциплины.

— Ну, сам посуди, где я тебе возьму столько людей? — дожимал Петя. — Тем более лето, когда у всех отпуска. А у многих так и вообще по беременности. У меня же контингент…

Услышав про такое, полковник, уже в галифе, выпрямился. В нем проснулся кавалергард.

— Людей я тебе, Петрович, направлю, целую роту. А ты моему зятю, — он повернулся к Пете, — помоги оформить номера на машину, чтобы с двумя нулями.

— Сейчас не модно, — сказал Петя, — это вчерашний день. Но если хотите, пожалуйста. А вы, Петрович, транспортные расходы по кирпичу берите на себя — вам какая разница, куда возить.

Петрович, вздохнув, согласился. Кто нас, мол, только не грабит.

Сватову это и вовсе было непонятно.

Плохо улавливая суть разговора (еще и оттого, что не знал действующих лиц и не понимал, кто из них какую роль должен был играть во всей этой неразберихе и почему должен), понял Сватов только, что люди собрались хорошие, сошлись они все единодушно в том, что Сватов — тоже человек хороший, можно сказать, совсем свой. А в таком исключительном случае как не помочь?

И помочь хорошему человеку надо в понедельник.

На том и порешили.

Обидно Виктору Аркадьевичу было лишь то, что за весь вечер никто ни разу не спросил его, кто же он такой есть. Отчего выходило, что всех своих творческих свершений, с таким трудом ему дававшихся, добивался он как бы зря.

Все его положение в жизни, вся значительность ничего, выходит, не значили. Ничего особенного он для этих людей из себя не представлял. А главным было то, что он сюда попал. Раз попал в баню, значит, свой. Не свой бы и не попал. Как попал, никто и знать не хотел, никого это не интересовало. Правда, держал себя Сватов неплохо, про непонятное не расспрашивал, воспринимал все как само собой разумеющееся. Может, это и определило хорошее к нему отношение? Держать себя с достоинством Виктор Аркадьевич умел. Правда, за столом принял лишнего, но и это не минус — не на работе ведь.

Впрочем, кое-что из нажитого пригодилось.

Уже по дороге домой Петя объяснял Сватову, что к чему. Ехали они в его «Жигулях». Петя, оказывается, весь вечер даже пива не пил.

— Вы в понедельник с утра едете в колхоз. Выписываете и оплачиваете, получаете все документы, а я вам за это время уже все завезу. По вашему списку. Вы в колхозе возьмете. А я у Кукевича.

— Два раза получается, что ли? — не понял Сватов.

— Зачем два раза? Мы берем у Кукевича пять тонн цемента по колхозной доверенности. Он и отгружает пять. А колхозу он отгружает остальные сорок. Но это потом, это вас уже не касается.

— А Кукевич согласится в понедельник?

— Кукевич согласится во вторник. Во вторник вы едете к своему другу в объединение стройматериалов.

— Это зачем?

— Вам же кирпич облицовочный нужен? Кукевичу тоже. Вам шесть тысяч штук, а ему девяносто четыре тысячи. Он за них потом что хочешь возьмет… — Петя помолчал. — И отдаст тоже… Знаете что, давайте поедем вместе. Там ведь еще два сборных дома.