— Только бы на валун не вышли. Или в скальную породу. — Олег Михайлович стоял рядом, вслух переживал, подчеркивая таким образом свою сопричастность и озабоченность. — Только бы войти в пласт.

Место было низкое, и до водоносного слоя добрались быстро. Ушло в землю всего две трубы. Минут через сорок водитель заглушил двигатель. Механик, осмотрев электронасос, приобретенный еще Дубровиным и бережно хранившийся под койкой Анны Васильевны, опустил его в трубу, и вот уже из резинового шланга побежала сначала мутная, бурая от песка, масла и ржавчины, потом посветлевшая и, наконец, прозрачная струя.

Подставив под нее стеклянную банку, Олег Михайлович попробовал воду, одобрительно причмокнул, даже крякнул, как после стопочки, и протянул Сватову. Вода и действительно была хороша.

Тут Анна Васильевна, стоявшая поодаль, засуетилась, бросилась к дому, подгоняя Константина Павловича, впрочем, и без понукания спешившего за ней. Мигом приволокли старики к машине ведра, бачки, выварку, корыто и даже громадный медный таз, в каком в деревнях варят варенье… Все это они выстроили в ряд, проворно пододвигая посудины под струю из шланга.

— Да ты не бойся, бабка, ты не суетись, — успокоил ее Олег Михайлович покровительственно. — На твой век воды теперь хватит, если, конечно, грамотно это дело замочить.

Но напоминания не требовалось. Стол у соседей давно был накрыт. Анна Васильевна позвала строителей, которые пока работу не бросали, правда, переместились на эту сторону дома, проявляя к происходящему вполне объяснимое любопытство.

Дождавшись, пока все рассядутся, Анна Васильевна подалась в сени, выудила из какого-то тайника здоровенную бутыль домашней, обтерла ее о подол и торжественно выставила в центр стола, на что Константин Павлович только одобрительно крякнул и сокрушенно покачал головой, как бы восхитившись запасливостью бабы, но одновременно и возмутившись ее зажимистостью. Впрочем, удовлетворенность явно преобладала.

Анна Васильевна чувствовала себя именинницей.

Раскладывала по тарелкам она щедро. Выпила, не жеманясь и не отказываясь, как обычно. И застолье сразу приняло разворот, достойный повода.

Сватов не пил, закусывал вяло, его не отпускали заботы. Водитель от выпивки тоже отказался, механик принял первую и в знак солидарности с товарищем перевернул свой граненый стаканчик.

Анна Васильевна огорчилась: может, мол, останетесь, заночуете, потом отошла от стола и стала собирать два больших свертка — сельские гостинцы буровикам. К сверткам было добавлено по бутылке из сватовского «дипломата». Буровики попытались было от гостинцев отнекиваться, но Анна Васильевна так основательно цыкнула на них, что оба умолкли и снова принялись за еду.

Компания за столом, таким образом, разделилась. Олег Михайлович возглавил ее пьющую часть, причем возглавил вполне успешно, судя по воцарившемуся гвалту. Аспиранты громко спорили между собой на строительные темы, избрав судьей Анну Васильевну, разумеется, к полному ее удовольствию. Олег Михайлович сначала призывал их к порядку, в том смысле, чтобы от дела (выпить-закусить) они не отвлекались, потом развернулся к доценту, с которым сразу нашел общий язык. Это ясно было по воодушевлению, с каким они, держа перед собой стаканы, наполненные до половины, в упор уговаривали друг друга принять по маленькой за эту жизнь, которая большего и не стоит… Но и меньшего тоже. Разве что добавить чуть.

Во второй, малопьющей части разговор пошел о высоких материях. Старший преподаватель кафедры философии разъяснял буровикам про преимущества их жизни в качестве представителей сельского рабочего класса, а те ему возражали, пользуясь случаем пообщаться с образованным человеком.

Константин Павлович успешно присутствовал в обоих коллективах, не пропуская тостов и участвуя в философском споре.

— У нас не так, — возражал один из представителей сельского рабочего класса, механик, — у нас, чтобы поесть, — мало заработать. Надо еще корову держать…

— Вот именно что, — поворачивался на стуле Константин Павлович. — И двух кабанчиков або трех.

— А чтобы корове сено накосить после работы, — дополнял товарища водитель, — надо еще в совхозе свеклу полоть. По полгектара на брата.

— Это что же, — доуточнял философ, — чтобы после работы вам разрешили поработать, надо еще и на свекле повкалывать?

— Вроде того…

— Это же несправедливо?

— Знамо что, — подтверждал Константин Васильевич, удивляясь непонятливости ученого.

— Вам, горожанам, это непонятно, — говорил механик. — Вы свое на работе отсидели и в магазин. Или в библиотеку.

— Почему же? — вступил в разговор Алик. — Очень даже понятно. Мне вот, чтобы спокойно посидеть в библиотеке, тоже надо сначала вот здесь с кирпичами поупираться. А он дом зачем строит? — Алик кивнул в сторону Сватова, устроившегося в стороне у телевизора. — Опять же затем, чтобы в нем поработать.

— Вот то-то и оно. Этого я никак в толк и не возьму, — прижимал механик философа. — Что за круговерть напридумали? Вот вы — ученые и городские люди, а в городе все ваши дела, выходит, никак не ценятся. Получается, чтобы там умным делом заняться, вам надо сначала здесь заработать? Опять же заработать в деревне, построить свинарник какой или дачу… А здесь, для своих, это никак не ценится. Своим-то копейки платят… Здесь, наоборот, умственное уважают…

— А что здесь понимать, — решительно пресек дискуссию Олег Михайлович. — Потому на месте и стоим. Тут вкалывают, там вкалывают, а никакого прогрессу нет. За столом и то вместо выпивки разводим философию о работе.

Тут внимание Олега Михайловича привлек старый баян на шкафу у двери. Опорожнив стакан и сразу забыв про собеседников, он потребовал инструмент. Константин Павлович просьбу гостя принялся исполнять охотно, хотя и не очень ловко — со стульями и лавками справиться ему было нелегко. В конце концов с помощью аспирантов баян был на колени Олегу Михайловичу доставлен. Приладившись, тот растянул мехи, выдул из складок пыль, пробежал непослушными пальцами по потемневшим от времени кнопкам басов.

Все притихли, и даже Константин Павлович уважительно замолчал, отвернувшись от философа.

— Давненько, как говорится, в руки шашек не брал. Производство заело. В войсках, бывало, только этим и спасались. Особенно в Средней Азии. — Олег Михайлович провел ладонью по пожелтевшему перламутру, любовно погладил инструмент. — Я ведь, можно сказать, кадровый военнослужащий, майором комиссовался…

— Знамо что, — попытался вставить Константин Павлович, выпрямляясь и тоже ощущая себя человеком военным.

Но Анна Васильевна дернула его за рукав.

— …приедешь, бывало, домой, — продолжал Олег Михайлович, — а что там, дома? Песок да глина. От жары все бело, ни листика, ни травинки, из зеленого — только тоска. Стакан чистой жахнул и за баян. Броня крепка, и танки наши быстры.

Он рванул мехи, подмигнул Анне Васильевне и затянул во всю мощь своего командирского, бронетанкового голоса:

Старики неожиданно громко и дружно подхватили:

Виктор Аркадьевич, посмотрев на часы, поднялся и вышел во двор. И вовремя. К дому подруливал грузовик с цементом. «Молодец, парень, не подвел», — подумал о водителе Сватов. Строители, услышав мотор, тоже вышли, сразу взялись разгружать. Им еще за песком нужно было сделать пару рейсов — старый карьер неподалеку Константин Павлович уже показал.

День в итоге складывался вполне удачно.

С водителем грузовика Сватов договорился, что за каждый рабочий день сверх внесенного в кассу тот будет получать от него десятку. Плюс по пятерке за каждую единицу привезенного груза — тонну цемента, тысячу кирпича, кубометр пиломатериалов. Это, так сказать, за предприимчивость.