— Болтлив ты, братец, гораздо, — сердито осадил матроса чиновник. — Тебе как отвечать положено? «Так точно» либо «никак нет»!

— Так точно, ваше благородие! — рявкнул дневальный и сконфуженно поправился: — Никак нет, уехамши!

Чиновник презрительно повернулся спиной к матросу и направился вверх по широкой, отделанной мрамором лестнице.

— Прикажете, судырь, проводить до дежурного? — услужливо предложил дневальный.

— Сам найду, — буркнул незнакомец, не останавливаясь.

День был воскресный, воспитанники ушли в церковь к обедне, и чиновник никого не встретил ни в приемной, ни в узком длинном коридоре, ни в просторных классах и кабинетах. Переходя из комнаты в комнату, он деловито осматривал лепные потолки, причудливый орнамент карнизов. В комнате, служившей некогда гостиной, он даже погладил рукой блестящую голубую стену и ощупал изразцовые плиты камина.

В зале проектирования незнакомец наткнулся на корабельного инженера Разумова, занятого проверкой чертежных работ учеников. Удостоив учителя нечленораздельным восклицанием, чиновник бесцеремонно продолжал осмотр помещения.

— Что вы здесь ищете? — удивленно спросил Разумов.

— Ничего!

— Могу я узнать, с кем имею честь разговаривать? — спросил корабельный инженер, назвав себя.

— Коль тебе любопытно знать, изволь: Путихов я, коллежский советник, бывший учредитель сего учебного заведения, а ныне управитель канцелярии его превосходительства, кавалера Лебрюна.

— Путихов! — не удержался от восклицания Разумов.

— Он самый; чай, слыхал обо мне?

— Еще бы! Училище давно собирается тебе памятник воздвигнуть.

Путихов хихикнул, скользнул наглыми глазками по широкоплечей фигуре Разумова и снисходительно произнес:

— Как бы я сам не поставил училищу памятник. И тебя не обижу, беспременно на панихиду приглашу.

— Да ну? — насмешливо протянул Разумов. — Такая в тебе сила?

— Сила есть, а будет еще больше. Его сиятельство маркиз Траверсе такую невесту мне сватает, что я, может, через нее и сам сиятельством стану.

— И что же она, молода, красива?

— Писаной красоты девица, одно слово: француженка. Корабельный инженер весело рассмеялся.

— Врешь ты, Путихов, забавно, да жаль, — времени нет слушать тебя. Ну, а к нам зачем пожаловал?

Евлампий Тихонович удобно развалился на стуле, вытащив из кармана табакерку. Аппетитно чихнув, он утерся клетчатым платком.

— По пути заехал. Дай, думаю, полюбуюсь, как школа корабелов ныне выглядит. Перестройку тут профессор Гурьев, спаси господи грешную душу усопшего, без меня производил. Ничего живете, богато, хоть и в долгах кругом, как в шелку.

— И это тебе известно?

— Мне все известно. Проект новых штатов, тот, что вы летом в министерство посылали, ведь у меня в столе схоронен.

Разумов выпрямился; с лица его мгновенно исчезло веселое выражение, в уголках губ залегли складки.

— Как же тебе, Путихов, не совестно? Ты ведь знаешь, что в Петербурге после войны иены на все продукты поднялись чуть ли не вдвое. Жить по старым штатам училище не может.

Евлампий подался вперед и со злорадством в голосе сказал:

— Уж не думаешь ли ты, что я стану печься об училище? Как бы не так! Да я ему до гроба обиды не забуду.

В глазах у корабельного инженера вспыхнули злые огоньки. Со смешанным чувством гнева и отвращения он крикнул:

— Опять принялся за старее? Забыл, видно, как Саша Попов тебя учил? Так я напомню! Убирайся-ка лучше отсюда, да поживее!

Разумов так решительно шагнул вперед, что коллежский советник счел за благо поскорее ретироваться. В дверях он обернулся, погрозил кулаком и скрылся.

Разумов тут же раскаялся в своей несдержанности. Десятый год он помогал Гроздову сохранять в училище порядки, установленные профессором Гурьевым. В отличие от Семена Емельяновича, Гроздов не надоедал министерству постоянными хлопотами, старался как можно меньше соприкасаться с высоким начальством, и школа корабелов жила замкнуто, сама по себе. Казалось, все о ней забыли, и потому неожиданный приход Путихова вызвал у корабельного инженера чувство тревоги. Он знал, что Евлампий имеет большое влияние на директора кораблестроительного департамента Лебрюна, близкого друга министра.

Чтобы не огорчать профессора Гроздова, Разумов скрыл от него воскресное происшествие.

Прошло не более недели со дня посещения Путиховым училища, как начались неприятности. Специальный курьер доставил корабельному инженеру предписание министра — немедленно выехать в Архангельск к новому месту службы.

Разумов показал предписание Гроздову. Профессор не на шутку взволновался.

— А кто же будет преподавать корабельную архитектуру?

— Ну, министра это мало интересует, — пожал плечами Разумов.

— Это черт знает что таксе! — Всегда спокойное лицо Гроздова перекосилось от негодования. — Скоро в Петербурге не останется ни одного русского корабельного мастера, — Траверсе всех разгонит. Бьешься как рыба об лед, чтобы дать флоту образованных инженеров, а по милости министра они никому не нужны.

— Да, не нужны! — подтвердил Разумов. — Мы строим корабли, отводим их в Маркизову Лужу, где они стоят и гниют, не сделав ни одного выхода. Переводится лес, тратятся деньги, а флота нет. Более трех кораблей нельзя выслать в море, ибо мачты переставляются с одного корабля на другой, а прочие суда совершенно не имеют мачт. Недаром среди моряков давно уже ходят слухи, что Траверсе — шпион и по заданию иностранной державы стремится уничтожить русский флот. Такого застоя и развала на флоте еще никогда не было…

Разумов погрузился в невеселые думы. Молчал и Гроздов, удрученный силой неоспоримых фактов. После продолжительной паузы профессор негромко сказал:

— А все-таки я этим слухам не верю. Будь Траверсе шпионом, он держал бы себя более осторожно. Вот уже три года, как против его особняка на Неве стоит линейный корабль «Лейпциг». Всем бросается в глаза, что на корабле нет ни людей, ни пушек, ни даже мачт. Траверсе мог бы и совсем прекратить постройку судов, мог бы, наконец, закрыть наше училище. Разве он не понимает, что плеяда выпущенных нами корабельных инженеров в два года восстановит прежнее могущество флота?

— Я думаю, что министр щадит училище только потому, что не хочет лишать Лебрюна солидных доходов. Но Путихов приходил неспроста…

— Путихов был здесь? Когда? — насторожился Гроздов.

— В прошлое воскресенье, — неохотно ответил Разумов, сожалея о том, что проговорился.

— Зачем он приходил?

Разумов подсел к камину и протянул озябшие руки к тлеющим углям. Иван Петрович не сводил с него беспокойных глаз. Путихов был явным врагом, и его появление не сулило добра.

— Что ему понадобилось в училище? — с нарастающей тревогой повторил вопрос профессор.

— Не знаю. Я долго ломал над этим голову. Видишь ли, Евлампий Тихонович проявил довольно странное любопытство к нашим помещениям; он обошел все классы и кабинеты. Между прочим, он хвастался тем, что Траверсе выдает за него замуж красавицу француженку.

— Что за нужда пересказывать пьяные бредни?

— Нет, Иван Петрович, Путихов был совершенно трезв и, надо думать, не врал. Когда он уже ушел, я вспомнил историю с гувернанткой маркиза Шарлоттой. Помнишь, Саша Попов нам о ней рассказывал?

— Как же, конечно, помню. Мы еще очень жалели эту молодую девушку. Неужто она могла согласиться выйти замуж за такого мерзкого человека, как Путихов?

— По-видимому, она вынуждена была пойти на этот шаг. Все очень просто: Шарлотта сыграла свою роль и не нужна больше маркизу. Чтобы избавиться от нее, Траверсе выдает ее замуж за первого встречного. Таких браков у нас много.

— Что еще говорил Евлампий?