— Ну вот, — проговорил разбойник Грабш, осторожно опуская на пол маленькую женщину. В лесу прокатился последний гром.

— Спасибо, — сказала она, стараясь пожать его большую руку. — Знаете, меня зовут Олли. Олли Чистик из Чихендорфа.

Он смущенно поглядывал на нее с высоты и тоже пожал ей руку — так, что она вскрикнула от боли и даже присела.

— Что случилось? — испугался он.

— Зачем было так давить? — недовольно спросила она.

— А я давил?

— С таким же успехом я могла прокрутить себе руку в мясорубке! — отозвалась Олли.

Но и тряся отдавленной рукой, она с любопытством осматривалась. Только видно было не много. В пещере было темно.

— Ну и ну, — сказала она. — Куда это вы меня принесли? Прямо мурашки по коже. Тут просто жутко: воняет, как на помойке, и кости кругом валяются. Это медвежья берлога?

— Это, — сказал Грабш, — моя берлога. Тут я живу.

— Разве тут можно жить? — ужаснулась она.

Он нащупал спички и зажег свечу, укрепленную на каменном выступе. Пламя затрепетало, осветив стены и потолок.

— Ой, мамочки, — вздохнула Олли, покачав головой, — какая неуютная пещера! Мрачная, сырая, потолок слишком высоко, а пол весь в колдобинах. Поживешь тут — поневоле станешь разбойником!

Грабш слушал ее молча, безвольно опустив руки. Ей стало его жалко.

— Я не хотела вас обидеть, господин Грабш, — сказала она. — Просто в первый момент я так… так удивилась. Такую… квартиру я еще никогда в жизни не видала. Мне нужно к ней немного привыкнуть.

И она забегала по пещере туда и сюда. Вытерла крошки со стола. Сунула нос в очаг, стукнулась лбом о закопченный котел. Оглядела огромный шкаф. Поправила розовое одеяло на куче сена, вспугнув летучую мышь, которая тут же бесшумно взмыла к потолку.

— Здорово! Если приглядеться, даже отлично, — сказала Олли. — Хоть что-то новенькое! Правда, сначала надо тут навести чистоту, а потом добавить уюта: вынести кости и сено, положить подушки, на стены повесить шкуры, на пол — коврики. Но вы же промокли до нитки, господин Грабш! Хотите заработать воспаление легких?

И не успел он что-либо ответить, как она выхватила у него из рук спички и принялась разводить огонь в очаге.

Вскоре под котлом уже полыхал огонь. Она с трудом подвинула к очагу один из двенадцати неподъемных стульев и сказала: «Садитесь, господин Грабш!»

Он послушался и, как завороженный, с громким вздохом опустился на стул. Сначала Олли стянула с него мокрую рубаху — которая расползлась у нее в руках. Потом выжала ему бороду. Полотенца она не нашла, поэтому голову и бороду она вытерла насухо сеном.

— Батюшки мои, вот это мочалка! — всплеснула она руками. — Вы когда причесывались в последний раз?

Он долго думал, а потом сказал:

— Никогда.

— А еще у вас вши, — причитала она. — Надо что-то делать. Нужен специальный порошок!

— А где его можно украсть? — спросил он.

— Иногда ведь можно получить что-то в подарок, правда? — ответила она. — Завтра я принесу порошок и наведу здесь порядок. Смотреть на вас жалко, честное слово. А теперь мне пора идти. До свиданья, до завтра!

С этими словами она схватила свой бидончик с черникой и выскользнула из пещеры, не пожав руки Грабшу. И тут громыхнул такой гром, какого до сих пор не было. Свечу задуло, и огонь в очаге чуть не потух. Олли взвизгнула от ужаса и помчалась в чащу, прямо в ближайшее болото. К счастью, Грабш большими шагами бросился за ней и успел ухватить за рыжие кудряшки. Так он и вытащил ее из болота. Только бидон с черникой не удалось найти, как он ни шарил в трясине.

— Дома будет скандал, — пожаловалась Олли, вытирая с носа болотную тину. — Я живу с тетушкой, Хильдой Ух. Она ух какая строгая. Непременно рассердится. Но все равно, большое спасибо, что спасли мне жизнь. И как это гроза так быстро вернулась?

— Это не гроза, — сказал Грабш. — Это был я. Просто я чихнул.

И тут Олли расхохоталась. Она смеялась сама над собой. Это не каждый умеет. Забавно было смотреть, как она семенит по лесу, вся в зеленой тине и ряске.

— Около большого дуба налево, — крикнул ей вслед Грабш, — а то опять угодишь в болото!

— Спасибо! — прокричала она в ответ. — А про пещеру я никому не скажу!

Он смотрел на Олли, пока та не скрылась из виду. А потом побрел к себе в пещеру. Там он сел на стул у огня и сидел так, пока маскировочные штаны не просохли до треска. Все это время он пальцами расчесывал бороду и говорил летучим мышам:

— Завтра не гадить тут мне! Завтра у меня гости.

Он еще раз со страшной силой чихнул. Потом вышел за порог, сорвал несколько листков мать-и-мачехи, чтобы высморкаться, и сообщил им:

— А про пещеру она никому не скажет.

На следующее утро Грабш забрался на высокий вяз на опушке леса и стал высматривать Олли. Когда она наконец показалась, он мигом скользнул по стволу на землю. Олли пыхтела под тяжелыми сумками, но, когда увидела Грабша, просияла всеми веснушками.

— Если бы моя тетя знала, куда я собралась! — объявила она и захихикала. — Она думает, я пошла в гости к бабушке Лисбет в Чихау-Озерный. Я, конечно, спрятала от нее все покупки.

И она сунула ему в каждую руку по три набитых хозяйственных сумки. Себе она оставила рюкзак, ведро и швабру.

Поначалу они шли рядом. Грабш старался идти помедленнее, Олли старалась идти побыстрее. Он шагнет — а ей приходится делать три шага. Поэтому она совсем выбилась из сил. Наконец он остановился, поставил на землю шесть набитых сумок, осторожно обхватил за пояс маленькую женщину, перенес через голову и посадил себе на плечи — вместе с ведром, рюкзаком и шваброй.

— Наверху здорово, — сказала она и повесила ведро ему на правое ухо. — Только продувает.

Теперь они продвигались быстрее. Грабш шел огромными шагами, углубляясь в лес. Они распугивали зайцев и кабанов. Кудряшки Олли цеплялись за ветки. Она барабанила пятками ему в грудь и размахивала шваброй.

— А вы сегодня причесались, Грабш! — счастливо заметила она. — Не все потеряно.

— Ночью, — пробормотал он, — прихватил где-то расческу. А то у меня не было.

Не успели они войти в пещеру, как Олли принялась за дело. Бедный разбойник Грабш был потрясен. Ему пришлось наклониться и терпеть, пока Олли сыпала специальный порошок ему на голову и в бороду. Даже волосы на груди, даже брови побелели, как эклеры в сахарной пудре.

— Скоро ни одной живой вши не останется, — довольно сообщила Олли.

Потом она разобрала рюкзак и все сумки, и Грабш уже не видел ее среди пакетов, коробок, свертков, тюбиков, бутылочек, тряпок и банок.

— Ну вот, — послышался ее голос, — а теперь — за уборку!

Он постоял-постоял посреди пещеры и направился к выходу.

— Постойте, — позвала она его, — куда это вы собрались?

— Схожу поразбойничаю, — ответил он.

— Да разве я одна справлюсь с такой уборкой? — удивилась она. — Давайте-ка вместе.

И она сунула в его ручищи веник и совок и заставила вымести из пещеры все обглоданные кости и помет летучих мышей. Потом велела ему сметать со стен паутину, выгребать сено, драить стол и чистить котел, повесить полку на стену, вынести целую гору золы из очага, а потом натаскать из ручья двенадцать ведер воды и вылить ее на пол, где Олли вовсю орудовала шваброй.

— Вы просто молодец, — похвалила она его.

Он гордо откашлялся. С тех пор, как умер дедушка — а это было давным-давно, — его никто никогда не хвалил.

— Смотрите-ка! — и она вынула из свертка огромную красную мужскую рубаху. — Не так-то просто было найти размерчик. Вам нравится? Нет — надевать пока нельзя, сначала помойтесь как следует!