— Сколько можно хвастаться? — рассердилась Олли. — Ты за всю жизнь еще никого не свернул в бараний рог.

— Зато ей нравится, когда я так пою, — ответил он.

И правда, малышка успокоилась. А он продолжал ласково петь кошмарные песни:

— Уже и не в рифму, — горячилась Олли. — Ни капельки не складно.

— А она любит именно так, — ответил Грабш. Он долго не сводил глаз с дочки, а она смотрела на него. — Надо обязательно придумать ей имя, — сказал он.

Олли согласилась. Она предложила назвать дочку Лисбет, в честь своей бабушки Лисбет из Чихау-Озерного. Но Ромуальду больше хотелось назвать дочку Сало.

— Чтобы она выросла большая и сильная, — объяснил он. — Если я ем сало, мне всегда бывает мало. Решено!

— У тебя совсем башка не варит? — накинулась на него Олли. — Сало! Кто-нибудь когда-нибудь слышал такое имя?

— Сало — это очень вкусное имя, — мечтательно протянул Грабш. — А еще можно громко кричать его в лесу!

— Тогда нужно хотя бы прибавить женский род, — уступила Олли, — чтобы было похоже на девочку.

— Салка, — предложил Грабш. — Салка Грабш. Здорово звучит!

— Пожалуй, можно будет привыкнуть, — кивнула Олли. — Но, чур, как назовем следующего ребенка, решаю я!

Она забрала у него малышку и положила ее на кучу листьев, служившую Грабшам кроватью. Он склонился над девочкой и протянул к ее кулачкам свои толстые указательные пальцы. Она крепко ухватилась за них. Он хотел убрать пальцы, но дочка не отпускала. Тогда он стал поднимать Салку с кучи листьев, и наконец, держась за его пальцы, она повисла в воздухе. Вот это чудо-девочка, вот это вундеркинд!

Странно, что Олли не завизжала от восторга. Правда, она помешивала суп на плите и не смотрела в их сторону.

Он заботливо вернул Салку на кучу листьев. И тут ему пришла в голову потрясающая мысль: он взял метлу, которой Олли обычно подметала в пещере, поднес ручку метлы Салке к груди и положил ее ладошки на метлу. Дочка тут же обхватила метлу обеими руками, еще крепче, чем папины пальцы. Он осторожно приподнял метлу и стал раскачивать ее направо и налево. Когда Салка раскачалась как следует, он перевернул ее в настоящем сальто. Потом еще и еще! Салка пропеллером завертелась вокруг метлы!

— Ты погляди только, что умеет наша Салочка, — объявил жене Грабш, гордо улыбаясь.

Та вскрикнула от ужаса, в один миг подбежала и сняла Салку с метлы.

— Тоже мне отец! — выругалась она и дернула мужа за бороду. — Хочешь убить нашу девочку?

Она расцеловала малышку со всех сторон и положила на большой дубовый стол, сменить пеленки. Ребенок заплакал.

— Вот видишь, — сказал Грабш, — она хочет еще полетать на метле.

Олли некогда было отвечать, потому что с потолка свалился помет летучей мыши — прямо младенцу в рот. Олли сунула палец в дочкин рот, но Салка уже проглотила комочек.

— Что нам теперь делать? — испугалась Олли. — Она еще маленькая и не сможет это переварить! У нее начнется понос, и она умрет! А все оттого, что ты не дал мне выгнать из пещеры летучих мышей! И вообще — эта твоя пещера!..

Всю ночь они не сводили глаз с ребенка. Но Салка спокойно спала. А когда проснулась и взяла грудь, у нее оказался хороший аппетит.

— Слава богу, — сказал Грабш. — Кажется, ей можно помет летучих мышей.

— Все равно, — решительно сказала Олли, — хоть поноса и не было, ясно одно: пещера не место для младенца. Нам нужен дом, Ромуальд!

Нет, Грабш и слышать не желал о доме. А чтобы не слушать, взял фонарик и запасной пистолет из шкафа (обычный его пистолет отобрали в чихенбургской полиции, когда разбойника сажали в тюрьму), закинул за спину мешок для добычи и зашагал прочь. Иначе покоя не видать. К тому же пора было добыть еды! Салка хотела есть, а молоко появлялось, только если Олли ела досыта. Да и сам он уже порядочно проголодался.

Приходилось соблюдать осторожность. Он совсем недавно сбежал из чихенбургской тюрьмы, и в городе его на каждом углу наверняка подстерегала полиция. Поэтому он решил обойти Чихенау стороной, не ходить в Чихендорф, а прокрасться в Чихау-Озерный. Туда он редко заглядывал. Там его, скорее всего, не ждали.

Когда он спустился к озеру, совсем стемнело. Лед подтаивал, и перейти прямиком на ту сторону не получалось. Пришлось обходить по берегу до самой деревни. Чтобы не показываться на вокзале, он сделал крюк и возвращался вдоль железной дороги. На семафоре стоял товарный поезд, ожидая зеленый свет. Машинист выглянул из окна подышать свежим воздухом.

— Здорово, — раздался из темноты голос Грабша, — чего полезного везете в Чихенбургскую округу? Уголь? Автомобили?

— Ничего подобного, — ответил машинист. — Все только съестное. От ветчины до вермишели, от кофе до… — тут Грабш довольно присвистнул, вскочил на подножку первого вагона рядом с локомотивом и выстрелил, сбивая замок.

— Эй, что это вы там делаете? — возмутился машинист.

— Как — что? Разбойничаю, конечно, — спокойно пояснил Грабш.

В ту же минуту на семафоре зажегся зеленый, и машинист должен был отправляться.

— Бездельник! — ругался он из кабины.

Но разбойник не обратил никакого внимания на крик, распахнул дверь и нырнул в вагон. Какой там стоял аромат!

Три ящика копченой колбасы вылетели, как из катапульты, за ними разбойник метнул четыре огромных окорока. Местность он знал как свои пять пальцев и не боялся растерять добычу.

Машинист занервничал. Он не мог остановиться ни на платформе Чихау-Озерный, ни на станции Чихендорф. Потому что на конечной остановке — в Чихенау — дожидался скорый поезд «Фридрих Шиллер». Чтобы не было столкновения, «Фридрих Шиллер» не отправлялся, пока не пройдет товарный. А отправиться он должен был минута в минуту! Поэтому машинист сумел только крикнуть начальнику станции в Чихау-Озерном: «В поезде разбойники!»

Начальник станции посмотрел вслед поезду, качая головой. Он еще не слышал, что Грабш сбежал из тюрьмы. А никаких других разбойников в Чихенбургской округе не было.

— Кажется, машинист нас хотел разыграть, — сказал он кассирше в билетной кассе. — А может, с ума сошел.

Тем временем Грабш высунулся из открытых дверей вагона и на руках перемахнул в следующий. Рванул дверь — нырнул в вагон — швырнул оттуда коробки с макаронами и мешки с сахаром — и двинулся в третий вагон! Оттуда на насыпь железной дороги выкатились четыре бочки с селедкой и шмякнулось пластмассовое ведерко с маргарином — крышка при падении отлетела. Восемь головок сыра размером со шляпные коробки полетели в ночную тьму и приземлились у бочажка на лесной опушке.

А поезд уже проносился мимо станции Чихендорф. Там на перроне тоже стоял начальник станции и махал машинисту, выглянувшему из окошка локомотива.

— Разбойники в поезде! — кричал машинист, делая отчаянные знаки.

Тридцать один год начальник станции провел на железной дороге. От грохота поездов, пронесшихся за это время мимо, у него испортился слух.

— Что ты сказал? — переспросил он.

Машинист высунулся из кабины и заорал что есть мочи:

— Грабят! На помощь!

— Бедняга, — огорченно обратился начальник станции к стрелочнику, проходившему по платформе. — Так волнуется за свой груз. Кажется, ему неправильно заполнили документы! И в самом деле, могут быть неприятности.

— А что случилось? — участливо спросил стрелочник.

— Крабы, — ответил начальник станции. — Это очень дорогой товар, его везут издалека. А в накладной ему записали «овощи», так он, кажется, прокричал. Конечно, крабы не овощ.