С этими словами он уснул и захрапел так громко, что старый лесник Эммерих, который бродил по лесу и наткнулся на идущих домой полицейских, удивленно остановился и сказал собаке:

— Да, Чапа, если бы мы не знали, что в Чихенбургской округе нет моря, я бы поклялся, что слышу морской прибой.

Через два дня у Салки на попе выросла плесень. Олли рассердилась.

— У нас все дети, что ли, будут с плесневелыми попами? — ругалась она. — Если тебе так дорога твоя пещера, можно оставить ее для летних каникул!

Грабш пораженно уставился на Салкину попу.

— Уже и за ушами проступило, — пожаловалась Олли и отвернула Салкины красные уши.

— Ну хорошо, давай строить дом, — вздохнул Грабш, устроился на одном из двенадцати стульев и подпер голову руками.

— Ура! Наконец-то! — обрадовалась Олли и бросилась к нему с объятиями.

— Но когда я вспоминаю домик твоей чистюли-тетушки… — мрачно сказал он, — помнишь, как я там врезался в люстру и не помещался в ванной?

— Но наш-то дом будет совсем другой! — восторженно объяснила Олли. — Представляешь: большие комнаты, высокие потолки…

— И где все это поместится? — спросил он.

— Пошли, — предложила она и подпрыгнула, — поищем место для дома. Прямо сейчас!

Из мужниной бороды она сплела люльку-гамак, положила в него Салочку, а саму ее Ромуальд легко подхватил одной рукой. И они отправились в путь. Приходилось идти очень осторожно, потому что пещера находилась среди болот, и нужно было точно знать, куда ставить ногу. Но Грабш родился и вырос среди этих топей и отлично ориентировался. Олли была родом из Чихендорфа, но он и ей успел показать все еле заметные дорожки и тропки, бегущие по болотам вдоль и поперек. Теперь и она знала не хуже него, где кочка, а где трясина.

Перейдя болота, они побрели по лесу. Начиналась весна, в березняке дул теплый ветерок. У Олли развевались рыжие кудри. На одной поляне уже расцвели первые анемоны.

Они набрели на чудесное место в лесу, где рос мягкий мох, а в ручье даже водилась форель. Но в эту низину почти не заглядывало солнце.

— Нашим детям это не годится, — сказала Олли.

Дорога домой оказалась долгой, и вернулись они поздним вечером. На следующее утро снова пошли на поиски. Светило солнце, и плесень на попе у Салки почти прошла. Сегодня они пошли в другую сторону и наткнулись на скалу, торчавшую прямо из озера. Грабш воодушевился:

— Дом на вершине скалы! — воскликнул он. — Туда ни в жизнь не доберется полиция!

— Зато наши дети оттуда свалятся, — сказала Олли. — Один за другим. А может, и мы за ними.

Этого Грабш, конечно, не хотел. В тот вечер они вернулись приунывшие. К тому же последнюю часть пути пришлось идти на ощупь в густом тумане.

— Не расстраивайся, пончик мой, — сказала Олли мужу, — это еще ничего не значит. Завтра продолжим.

— Ты, Олличка, только сама не грусти, — ответил Грабш. — Найдем что-нибудь!

На третий день они запаслись провизией и ушли далеко в лес, в третью сторону, шагая все время прямо, пока не дошли до склона, сплошь заросшего вереском.

— Здесь, наверное, очень красиво, когда зацветает вереск! — обрадовалась Олли. — Здесь можно разводить пчел, продавать отличный мед, и, может быть, ты наконец перестанешь разбойничать.

Грабш придержал бороду, где спала Салочка, с трудом нашел в вереске место без муравейников и осторожно сел.

— Олли, тут поблизости нигде нет воды. Как ты будешь готовить и стирать? На слюнях?

— Да, — вздохнула Олли, — об этом я не подумала. Без воды скоро и во рту пересохнет. Опять не подходит.

Они забрели так далеко, что вернулись домой лишь на следующее утро — с первыми лучами солнца, упавшими перед входом в пещеру. Грабш нес Олли на закорках. Она держалась за его шею цепко, как мартышка, и крепко спала, когда он остановился у ежевичных зарослей и загляделся на старую добрую пещеру, алевшую в рассветных лучах. Спозаранку все здесь выглядело по-другому. Наверное, так падал свет, меняя форму теней и их направление.

— Понял, — громко сказал он.

— Что ты понял? — в полусне спросила Олли.

— Где нам строить дом.

Она во все глаза уставилась на поляну и радостно завопила:

— Лютик мой, какая красотища!

— Тут тебе и солнце, — торжественно объявил он, — и воды сколько хочешь. Отсюда даже водопад слышно. А главное, вокруг везде болота, непроходимые для полиции. И до Чихенау рукой подать. Трех часов ходу не будет. А сколько тут ежевики — просто завались…

— Да, — согласилась она, — здесь не хуже, чем дома. Тут и построим дом. И как ты нашел это чудное место?

Она спрыгнула на землю и забегала, осматриваясь. Вдруг она замерла как вкопанная и воскликнула:

— Как ты меня надул, Ромуальд!

— Надул? — расплылся в улыбке Грабш. — А разве это не чудесное место? Разве тут нет всех плюсов, которые я назвал?

Она на минутку задумалась, а потом сказала:

— Их тут даже больше. Еще один плюс: когда мы построим дом на лугу, то, стоит тебе соскучиться по пещере, — она тут как тут! Два шага, и ты внутри. Дети там смогут играть. А в самую жару мы все спрячемся в ней, потому что там всегда прохладно. Истинная правда — лучше места нам не найти.

В тот же день Олли и Грабш начали придумывать план нового дома. Но тут же заспорили, потому что Грабш представлял себе красивый дом совершенно не так, как Олли. Ему хотелось круглый дом. А Олли представляла себе четырехугольный. Грабшу хотелось высокую остроконечную крышу, как колпачок у гнома. А Олли хотела крышу пологую, как в загородном доме директора фабрики свиней-копилок. На этой фабрике в Чихенау она работала раньше, пока случайно не повстречала своего Ромуальда, собирая чернику в лесу.

В уме она даже распределила комнаты и теперь рисовала на стене пещеры:

— Тут будет спальня, тут кухня и ванная, здесь прихожая, а здесь — большая комната. Тут детские — полный мансардный этаж. Сначала, конечно, будут несколько про запас, но, когда строишь дом, надо подумать о будущем. Кто знает, может быть, через девять лет родятся все наши десять ребят, правда?

— Мне это все не нравится, — перебил ее Грабш. — Опять получится тетушкин домик, только побольше. Я вообще не хочу дом с перегородками, как в стойле. В моем доме должна быть только одна большая комната.

— А ванная? — спросила Олли.

— Для этого у нас есть водопад, — сказал Грабш.

— А туалет?

— Да тут кругом лес!

— А где вся семья будет спать?

— Где будет обедать, там будет и спать, — ответил Грабш. — Навалим у одной стены сена или листьев, вечером все зароемся в кучу. Будет очень уютно, правда?

— А еду готовить я тоже буду у кучи сена? — возмутилась Олли. — А где я буду рожать, ты подумал?

— Конечно, на куче сена, — сказал Грабш. — В хорошую погоду можно и на улице.

— Нет! — разъярилась Олли. — Ты опять придумал такую же пещеру, только, может быть, посветлей! А я хочу жить, как все нормальные люди, например, жители Чихенау!

— Да они не нормальные, — заметил Грабш. — Нормальный-то как раз я.

Олли расплакалась и пригрозила, что уйдет с Салкой в Чихендорф к тете Хильде или в Чихау-Озерный к бабушке Лисбет. Остаток дня они не разговаривали.

Ночью им не давали спать мрачные мысли, и каждый слышал, как другой ворочается, вздыхает и не может уснуть.

Наутро за чашкой крепкого кофе Олли откашлялась и сказала:

— Ну ладно, на ванной я не настаиваю. Но туалет должен быть обязательно!

— Согласен, — сказал Грабш и подправил чертеж на стене пещеры.

— А спать мы будем на чердаке, — сказала Олли.

Грабш решил, что это блестящая идея, и они совещались и правили чертеж, стирая и рисуя заново, пока не продумали все до конца. Довольны остались оба: Грабш настоял на том, что новый дом не будет похож на тесный домик фрау тетушки, а Олли добилась, что он не будет похож на пещеру разбойника.