Проснулись они только в марте, сопя и чихая от сенной пыли. И стуча зубами от холода. Потому что от кучи сена почти ничего не осталось. А вокруг что-то шебуршилось, волновалось и попискивало.

Они встали, вытряхнули сено из волос, ушей и одежды и обалдело уставились друг на друга. Как изменила их спячка! Грабш похудел так, что смотреть было больно. Дети тоже осунулись и стали почти прозрачные. И только круглый животик Олли округлился еще больше.

— Как ты ухитрилась? — удивленно спросил Грабш жену. — Ты что, в спячке питалась сеном?

Олли засмеялась и покачала головой.

— А ты и забыл, что мы хотели заполнить двенадцать стульев? Ах ты сеноед мой лохматый!

На слове «сеноед» оба насторожились и огляделись. Куда подевались их главные сеноеды — морские свинки?

Но свинок давно уже нашла Салка: целый табун их притаился у стен, не решаясь пошевелиться. Черные, белые и пятнистые. Через некоторое время они подняли мордочки, принюхались и живо принялись за остатки сена.

Олли пересчитала их.

— Шестьдесят четыре, — объявила она. — Повезло еще, что мы вовремя проснулись, а то бы они сначала доели сено, а потом принялись за нас. А вот мы что будем есть? Ни капельки еды во всем доме!

— Тихо! — сказал Грабш, подняв палец. — Кажется, кто-то кричит? Они прислушались. И правда, доносились какие-то далекие крики. Грабш скатился по шесту и выбежал из дома.

На той стороне болота приветливо махал Макс. Грабш радостно свистнул и, пошатываясь, побрел к нему. Но Макс не узнавал его, пока они не столкнулись в упор.

— Быть того не может, Ромуальд! — в ужасе повторял он. — Неужто это ты? Кожа да кости! Вовремя я подоспел…

Макс и сам удивительно изменился: грудь колесом, как у супермена, вздутые мускулы распирали куртку. Он принес большой мешок с колбасой, хлебом, салом, мукой, картошкой, сливочным маслом, яйцами, фасолью, кофе и сахаром. И как он один дотащил такую тяжесть?

— Не волнуйся, — сказал Макс, когда Грабш хотел взвалить мешок на спину, но понял, что ему не справиться: так он исхудал, — я сам донесу.

Не успели они перейти болото и внести мешок в дом, как запахло оладьями. Олли накрывала на пятерых.

— Макс, теперь ты спас нам жизнь, — растрогался Грабш. — Садись за стол и угощайся!

Все принялись за еду и так старались, что Олли едва поспевала жарить новые и новые оладьи. Скоро дети уже не казались прозрачными, и Грабш раздался почти до обычной своей ширины. Олли глотала оладьи, не отходя от плиты.

— Ну, наломал ты дров в День святого Николая, а расхлебывать пришлось мне, — сказал Макс. — Всю зиму я на тебя обижался.

— Так я и думал, — грустно вздохнул Грабш. — Я и сам потом все понял. Совесть меня замучила, честное слово.

— Забудем, и дело с концом, — ответил Макс и сыто рыгнул. А потом поинтересовался, как там морские свинки. И ничуть не удивился, увидев, как сильно они расплодились.

— На что нам полный чердак морских свинок? — сокрушалась Олли.

— На молоко, — спокойно ответил Макс. — Можете мне не верить, но они дают молоко! Только самки, конечно. Молоко морских свинок питательно до невероятности. Я испробовал на себе. Молчашки в день, январь, февраль, март — и вот результат!

Он закатал рукава, сжал кулаки и поиграл бицепсами. Грабш застыл в изумлении. Олли пришла в себя быстрее и возразила:

— Здорово, ничего не скажешь, но сколько нужно времени! Пока выдоишь из каждой крохи по капельке молока…

Однако предусмотрительный Макс продумал и это. Он осторожно достал из внутреннего кармана миниатюрную — не больше коробки для завтрака — доильную установку, из которой свисали трубочки и пипетки.

— Собрал из радиобудильника и калькулятора, — гордо пояснил он. — На батарейках. С музыкой! Практичная вещь, оставляет свинкам ровно столько молока, чтобы их дети не голодали. И пользоваться совсем не сложно.

Перекусив оладьями, они с Грабшем соорудили за домом прямоугольный загончик. Потом собрали всех морских свинок на чердаке — которых стало тем временем шестьдесят шесть — и сунули в загон. А Олли посадила туда и детей.

— Превосходный манеж! — радовалась она. — Теперь они точно не упадут в болото!

Она попросила Макса показать ей, как работает аппаратик, и Макс не мог не признать, что у нее настоящий талант обращаться с миниатюрными доильными установками. В первый же день она надоила целый стакан молока, хотя еще с трудом отличала самцов от самок и подоенных свинок от неподоенных. Тогда Макс сделал в загоне отсек для неподоенных, а когда дойка заканчивалась, Олли открывала перегородку. Первый стакан она поделила на пять частей. Пятую выпил Макс на прощание, когда собрался домой с пустым мешком.

Теперь у Грабшей наступили хорошие времена, можно сказать — жирные. Мускулы Ромуальда снова налились, плечи расправились, загривок стал еще мощнее, чем был. Олли все поправлялась, у Салки приятно округлился живот, ручки и ножки, у Лисбет выросли щеки. Грабши с новыми силами взялись за весенние работы в огороде: копали грядки, сеяли, сажали рассаду и обильно удобряли.

— Люди, ешьте и какайте! — понукал Грабш семейство. — Кто не какает, у того будет плохой урожай.

Каждую неделю туалетную палатку передвигали, каждую грядку снабжали щедро и равномерно, помогали подросшие Салка с Лисбет. Обе они росли почти так же быстро, как овощи у мамы на огороде.

Неужели дело было в молоке морских свинок? Зеленый лук вымахал высотой с камыши, фасоль вытянулась и обвивала весь дом, репчатый лук вырос размером с голову Грабша, редиска — с футбольный мяч, огурцы — как великанские дубины. Морковная ботва превратилась в густую чащобу, в тени которой дети дремали, а Олли подшивала пеленки.

Даже гусеницы стали размером с эклеры! А морские свинки, которых кормили овощами с Грабшевых грядок, выросли в упитанных мопсов и размножались с такой скоростью, что разбойнику пришлось сделать перегородку побольше, отделив самцов от самок.

А что происходило с Олли? Скоро она стала поперек себя шире. Грабш даже побаивался ее толщины.

Однажды майским вечером они снова сидели вместе на печной дверце у болота, слушали, как постукивает ветряк, и Олли сказала:

— Наверно, родится великан, как ты. И скорее всего — мальчик.

— Хорошо удобренный, — заметил Грабш. — А то и двое.

— Тогда надо будет звать на подмогу бабушку Лисбет, — вздохнула Олли. — Четверо малышей — это уму непостижимо. Кто-то один всегда будет орать. Как же я буду спать?

Грабш мечтательно вгляделся в болото, над которым танцевали стрекозы, и с нежностью прошептал:

— Если родится мальчик, назовем его Олл, ладно?

Олли согласилась, что имя — просто очаровательное. Она ласково забормотала в бороду Грабшу:

— А если двойня, второго назовем Ром!

Тут приковыляла Салка, за ней приползла Лисбет. Они тоже хотели посидеть в бороде у папы.

— Лезьте к нам, дети, — позвала Олли, — на вашем папе места хватит всем.

Вечер был такой мирный, что Грабшу это показалось подозрительным. В этом году полиция еще не показывалась в лесу. Надо было держать ухо востро.

Время шло, и Олли все полнела, как воздушный шарик, который продолжали надувать.

— Смотри только не лопни! — переживал Грабш и посоветовал ей не выходить из родильной комнатки — до самых родов.

— Как ты себе это представляешь? — возмутилась Олли. — Я в ней уже не помещаюсь! И вообще, сегодня мне надо собрать редиску.

И она оставила его одного с нехорошим предчувствием, а сама направилась в огород. В дверь она протискивалась с трудом.

— Если тебя разнесет еще немного, вечером ты не пролезешь в дом, — вздохнул Грабш.

Но вечером этого ясного августовского дня Олли уже похудела. Это получилось так: утомившись дергать редиску размером с футбольный мяч, она решила передохнуть под музыку, прилегла в морковной роще и включила радио. И тут оказалось, что время пришло. Не успела она пошевелиться, как начались роды.