Заинтересовавшись, Эрик протянул руку к баллону.

– Осторожней с этой штуковиной, – предупредил знакомый голос. – Может рвануть.

Юноша вздрогнул и выпрямился.

– Разорви тебе Ветер, Горн! – воскликнул он. – Ты возникаешь не хуже пластунов.

– Что, оценил их? – Гигант хохотнул и бережно опустил на камень связку из трех баллонов. – Умеют ребятки!.. Даже я разглядел сверху не всех.

Наклонясь над одним из тел, он вдруг тихонько свистнул. Пластун неожиданно ожил и попытался вогнуть свою перчатку-кинжал Горну в бок. Со смешком отмахнувшись от удара, гигант вздернул болотника за шиворот, точно нашкодившего щенка.

– Этого я брал ощупью – отсюда промашка, – объяснил Эрик. – Сейчас исправлю.

Он снова достал меч.

– Брось, – сказал Горн. – Какой от него теперь вред?

– Но не отпускать же кожедера!..

– Что – кожа! Вы вон других тела лишаете.

– А на что тело без кожи?

– Чтоб умереть – хотя бы.

Гигант произнес несколько фраз на шипящем, булькающем языке. После паузы болотник односложно ответил. Предварительно разоружив, Горн выпихнул его из расщелины. Затем снял с трупа баллон, присоединив к своей связке, и молча устремился обратно – к уютному балкончику, совершенно неприметному снизу. Торопясь, Эрик последовал за ним.

Сражение на дороге уже прекратилось – во всяком случае, на время. Болотники снова отступили в туман, а огры выстроились в два прежних несокрушимых ряда, готовые отражать атаку за атакой.

– Сейчас я их удивлю, – произнес Горн и богатырским взмахом зашвырнул баллоны далеко за оборонительные рубежи Львов.

Ударившись о землю, баллоны с грохотом взорвались, вздуваясь в огненное облако. Огры попятились, прикрываясь щитами, – даже отсюда Эрик ощутил лицом жар. Набирая скорость, облако покатилось вниз по дороге, испаряя туман и гоня перед собой стаю белесых фигур.

– Им конец? – спросил Эрик с надеждой.

– Вряд ли – уж улепетывать пластуны умеют. Я даже не думаю, что они отступят надолго. Залижут ожоги и придумают новую пакость, еще круче этой… А Тор – лопух. Понадеялся на Сверхщит и забыл обо всем, если и знал. Прошлое не вернуть, сколько ни тужся, – но попробуй ему втолковать!.. Проще убить.

– И все же ты помог им.

– Плевать мне на них, если бы не Нора, – огрызнулся Горн. – Старый пень, припомню ему это!

– Не понимаю тебя, старина, – пожал плечами Тигр. – Разве Тор не вправе распоряжаться своим потомством?

– Дурак ты, Эрик, – устало сказал гигант. – Мусор у тебя в голове, и никаким ветром его не вымести.

– Хватит, Горн!.. Не можешь объяснить – лучше молчи.

– Как это объяснишь, Эрик, дружище? Нет хуже рабства добровольного, потому что тогда это зовется верностью… традициям, роду, императору, государству… И легче умереть, чем освободиться.

– Так ты что, отрицаешь верность вообще?

– Есть лишь долг, малыш, – перед собой и перед людьми. Перед всеми разумными, а не отдельной стаей. По-моему, этого довольно.

Горн отвернулся и посмотрел вниз, на перестраивающихся в колонну Львов. Скорым шагом колонна втягивалась в Гору. В самом деле, делать здесь больше нечего.

– Пойдем и мы, – сказал гигант. – Надо перехватить их на перекрестке.

Едва сдерживая нетерпение, Горн следовал поверху за отрядом Тора, ходкой рысцой углубляющимся в Крепость, и старался не думать о еде. Однако есть хотелось невыносимо – до пронзительной, вгрызающейся в нутро боли и кружения в голове. С ужасом Горн сознавал, что даже человечина больше не вызывает в нем гадливости, а трупы пластунов вспоминались сейчас с сожалением, точно брошенная добыча. Проклятие, что же происходит со мной! В кого я превращаюсь?..

В то же время он до судорог желал Нору, будто не был с нею год. Подружку он угадал сразу, еще не разглядев толком, – Горна словно разрядом тряхнуло, когда в Львиных шеренгах он увидел несколько ладных женских фигур. И среди них без колебаний выделил одну. Когда строй огров сцепился с болотниками, гигант с трудом удержал себя, чтобы не порубить в кашу всех, кто смеет угрожать его Норе!.. и заодно не надавать оплеух старому идиоту Тору. А теперь девочка бежала в колонне Львов, всего несколькими локтями ниже Горна, и он даже не смел ее окликнуть.

Эти два зверя, голод и вожделение, были слишком сильны для него, и в любой миг Горн мог сорваться снова – как тогда, возле ложного ВÊ. Кровавым туманом затянет все вокруг, и смертельная ярость захлестнет мозг, сметая мысли, подавляя прочие чувства…

На очередном перекрестке Тор наконец придержал шаг, бросив через плечо пару распоряжений, и колонна разделилась: половину воинов увела за собой Нора, остальные вновь погнались за неутомимым старцем. Не колеблясь, Горн выбрал Главу. От девушки сейчас лучше держаться дальше, иначе он не ручается за себя. Пусть уж за Норой проследит Эрик. Встречаемся здесь же, через час. Не заблудишься?..

Горн побежал за отрядом Тора, гадая, сказал ли он это Тигру или только собирался. Оглянувшись, напарника не увидел, – значит, тот все понял верно? Духи, как же трудно стало соображать!..

Повернув за угол, Горн круто затормозил. Локтях в двадцати перед ним стоял человек и смотрел вниз, на мерно топающих Львов. Незнакомец был громаден, чудовищные мускулы распирали латы, к предплечьям крепились массивные клинки. Странные доспехи – ничего похожего Горн прежде не видел.

Чужак вдруг вскинул голову – быстро, слишком быстро! – и уставился на Горна. Лицо казалось высеченным из камня – бестрепетное, неумолимое, с угрюмо полыхающими глазами. Кого-то он напоминал Горну… Но вот кого?

Незнакомец двинулся на Горна, и тот завороженно смотрел, с какой уверенностью ступают по прутьям его огромные ноги. Мечей великан не обнажил, но сомневаться в его намерениях не приходилось: железные перчатки чужака оканчивались внушительными когтями и уже нацеливались на жертву. За кого бы он ни принимал Горна, тот мешал ему – стало быть, подлежал уничтожению.

– Провалился б ты, – с тоской сказал Горн. – Я же тебя съем!

Однако чужак, похоже, и сам был не прочь подзакусить Горном. Что, в самом деле? Всемогущие Духи, да кто же это!..

Горн попятился, не желая узнавать в этом законченном убийце… себя? Таким и он станет в скором будущем, да? На время Горн забыл о голоде, об Эрике с Ю, даже о Норе, – обо всем. Первобытный, животный ужас почти парализовал его, стиснул так, что сделалось трудно дышать.

Чужак бросил напряженные пальцы ему в глаза – небрежное движение, уложившее бы на месте любого. И даже Горн едва успел отклониться, перехватив запястье врага. Ударил сам, но и его рука завязла, будто в тисках. Секунду оба стояли неподвижно, однако пересилить противника не смог ни один. Одновременно они вырвали руки из захватов, отскочили, разом опустив на лица щитки, и провели серию убийственных ударов, с каждым мигом взвинчивая темп, пока не достигли предельного – для обоих. И снова разорвали дистанцию, глядя в глаза друг другу, как зачарованные.

Теперь и Горн понял, что смерть одного из них неизбежна. Впервые он применил против человека свою полную силу и всю быстроту, но тот выстоял. Кто бы ни был это, такая тайна не для посторонних. И чужак тоже, кажется, не хотел рассекречиваться. Оба даже не стали вынимать мечей: слишком велика оказалась ненависть. Голыми руками – только так!..

Они опять сошлись, и воздух загудел от ударов, каждый из которых мог проломить броню. С облегчением Горн чувствовал, как уходит из мышц вялость, как его захватывают восторг и ярость схватки. Внутри не исчезли ни боль, ни пустота, зато вновь отворились где-то неведомые шлюзы, а из бездонных резервуаров в него устремился поток энергии. Однако хватит ли ее теперь?

Узкий коридор почти не оставлял простора для маневров, и все же оба непрерывно перемещались, нанося удары, блокируя их, наскакивая и отпрыгивая. Но шума создавали предельно мало – скрытные, точно призраки. Чужак дрался упорно, бесстрашно, нацеленный как луч, не способный ни на жалость, ни на бегство. Самое нелепое, что и в себе Горн не находил готовности отступить. Ярость вскипала в нем все выше, нежданное препятствие приводило в бешенство. Он наносил удары с предельной силой, но отвечали ему с равной свирепостью – Горн будто в самом деле схватился с собой. До сих пор никто из них не сделал неверного движения, ни разу даже не поскользнулся на тонких прутьях. По-прежнему оба бились на кулаках, и вряд ли мечи были б опасней, потому что при каждом попадании от доспехов летели ошметки – без преувеличения. А ненависть все нарастала.