– Как такое могло произойти?! – подбежав к солдатам, начал кричать Луций. – Что вы делаете?! – но они лишь молча смотрели на него, не издавая ни звука. – У вас что, совсем нет мозгов?! – ударил он по щеке первого, кто подвернулся под руку, не прекращая орать.

– Успокойся, Луций. Что есть, то есть, – отвел друга в сторону Ромул.

– Ну как же так! Как же так! – никак не мог прийти в себя Луций.

– Ладно, что дальше-то делать будем? Посмотри на меня и ответь! – встряхнул его за плечо Ромул.

– Дальше? Дальше будем сражаться, пока не придет подкрепление.

– Какое подкрепление? Опомнись! Клементий никого не пошлет к нам на помощь.

– Клементий не пошлет, значит, другие пошлют. Ульрих перегруппируется, отдохнет и утром снова атакует. Он потерял много своих воинов, но их по-прежнему гораздо больше, чем нас. Они будут сражаться, пока этот пес жив.

– И что ты предлагаешь? – изумился Понтий.

– Я предлагаю напасть на него ночью. Этого они от нас точно не ожидают.

– Что?! Ты спятил?! – в один голос воскликнули Ромул и Понтий.

– А, по-моему, отличный план, – не согласился с ними Мартин.

– Я поддерживаю Луция и Мартина. План прекрасный, к такому они точно будут не готовы, – точа бруском свой затупившийся топор и не глядя ни на кого, промолвил русич.

– Отлично! Может, конечно, я что-то не допонял, но ты, Луций, хочешь ночью выйти из укрепленного лагеря и напасть на германцев? Ударить остатками центурии по тысячному войску?

– Понтий, тебе и план Ромула сначала не нравился, но ничего, удался же: и мы все живы, и их покрошили в капусту! – с ехидством в голосе ответил Мартин, водя рукой по разбитой голове.

– Мартин, не умничай! В том плане был расчет, и Ромул, в отличие от Луция, хотя бы все продумал! А тут сплошной авось! А вдруг повезет? Да лучше сразу зарезаться! Потому что если они нас возьмут живьем после того, что Луций сделал с сыном этого здорового бородача, то явно не пожалеют. В лучшем случае, кожу снимут. Заметьте: это в лучшем случае!

– А ты что предлагаешь?! – засовывая топор за пояс, спросил Ратибор.

– Встретить их здесь. Как-никак тут есть защита!

– После того, как они отдохнут и перегруппируются, эта защита нам вряд ли поможет. Сюрпризов больше не осталось, а долго противостоять им мы не сможем: слишком большой перевес в живой силе, – снова что-то чертя, проговорил Ромул.

– Что ты там все рисуешь? – Понтий гневно вырвал листок из рук друга.

– Отдай! Все равно ты не поймешь своими куриными мозгами!

На листке были чертежи и записи, план лагеря, значки костров, какие-то расчеты.

– Что это за очередная картинка?

– Дай сюда, – отнял у Понтия чертеж Ромул.

– И правда, Ромул, что ты там задумал?

– Если мы выдвинемся ночью из лагеря, нам нужно будет разжечь костры и оставить несколько солдат на стенах. Противник должен думать, что мы внутри, начеку, готовимся к их нападению. А мы выйдем с обратной стороны лагеря, сделаем крюк и зайдем к ним в тыл, где они нас точно ждать не будут. Уверенный, что мы в лагере, противник выставит часовых по минимуму. Ульрих наверняка даст всем отдохнуть перед сражением.

– Замечательный план, Ромул. Но у меня есть маленький вопрос: допустим, ты все просчитал и мы вот так просто проберемся в лагерь германцев, но где мы найдем там, среди тысячи воинов, этого проклятого Ульриха? Может, высвистим его или спросим дорогу у его головорезов?

– Понтий, ты хоть и старше нас всех, но вот ума у тебя маловато, – усмехнулся Ромул.

– Что ты сказал?! Я рожу тебе сейчас расшибу, умник! – кинулся было на него Понтий, но был тут же остановлен Луцием.

– А ну хватит! Совсем с ума посходили?!

– Повезло тебе, книжный червь! – отпихивая Луция, крикнул Понтий.

– Давай, Ромул, говори. И правда, как мы его найдем?

– У него сегодня убили сына. Мало того, что убили, так еще и надругались над телом. Он вряд ли сможет уснуть после такого. Сами подумайте: кто бы из вас смог заснуть, зная, что тело вашего ребенка лежит в лагере противника, а голова надета на копье и украшает ворота? Он не будет спать, и при этом он будет один. Он захочет побыть в одиночестве, чтобы подумать о мести. Тут-то мы его и прихлопнем.

– Его воины не будут сражаться без предводителя, – одобрительно закивал головой Луций. – Это наш шанс, другого такого не будет.

– Я пойду с одним условием! – внезапно встрял в их разговор Ратибор. Луций вопросительно посмотрел на него. – Я должен убить его сам, а прежде выяснить у него, кто стоял за убийством моего отца.

– Он будет твой, Ратибор, обещаю, если только мы доберемся до него. Теперь спрашиваю у всех: кто со мной?

Все, кроме Понтия, одобрительно подняли руки.

– Понтий? – посмотрел прямо в глаза друга Луций.

– Что, Понтий, Понтий?! С вами я! Не одному же мне здесь потом подыхать? А ты, Ромул, знай: если что пойдет не так, чертов умник, прибью тебя сам, не дожидаясь, когда это сделают германцы!

– Идет, дружище! – улыбнулся Ромул.

Ульрих стоял в темноте ночи, держа руки за спиной. Его серое лицо постарело за этот день, а глаза уже не сверкали так ярко и злобно, как прежде, – они были пусты и безжизненны. Под молчаливым присмотром своей охраны, которая держалась от него на расстоянии, он с задумчивым видом глядел на небо. Перед ним сидели на лошадях со связанными за спиной руками и надетыми на шеи веревками друзья его сына. Те, кто должен был охранять его наследника, его мальчика, продолжение его рода. Они что-то объясняли ему, пытались докричаться до пожилого воина, которого знали с детства, но он, устремленный мыслями куда-то далеко, не слышал их, да и не хотел, по всей видимости, что-то понимать. Он уже нашел виноватых среди своих. Теперь он мечтал покарать виноватого среди чужих, среди тех, кто пришел завоевывать его земли и порабощать его народ. Римляне. Мерзкие, ненасытные люди. И этот мерзавец центурион, который отнял у него самое дорогое, да еще и надругался над ним, опозорив тело сына и его самого перед остальными воинами. Этого Ульрих не мог оставить безнаказанным. Как не мог оставить не похороненным тело Хлодвига. Теперь он отвел войско для перегруппировки и отдыха, но с рассветом собирался лично повести своих солдат на приступ. Он поклялся себе сравнять этот лагерь с землей, а всех, кто его охраняет, придать такой ужасной и мучительной смерти, чтобы о ней веками говорили с содроганием.

Ульрих ненадолго прикрыл глаза, на секунду представил лицо своего сына, непроизвольно дернул шеей, развернулся и пошел в сторону своего шатра. Один из охранников, раскрутив кнут над головой, громко щелкнул им в воздухе, оглушая всех собравшихся. Лошади вздрогнули, пошли вперед, и секундой позже на толстом суке столетнего дуба затрепыхались повешенные на нем люди.

– Что ты скажешь мне? – сухо спросил Ульрих, когда к нему подбежал один из его командиров.

– Римляне развели костры, это видно по дыму, поднимающемуся из лагеря. Они выставили часовых. Скорее всего, ждут, что мы нападем ночью.

– Глупцы. Пускай ждут. Выстави дозорных, но не слишком много: основная часть воинов должна отдохнуть. Римлян осталось совсем мало, и завтра я покончу с ними. К утру чтобы все были готовы! Перед рассветом мы выступаем. И донеси до людей: кто отступит от стен, лучше пускай убьет себя сам!

– Конечно, командир.

Ульрих остался в окружении своей преданной охраны из десятка человек, все остальное войско разместилось от его шатра метрах в пятидесяти: никто не имел желания попадаться ему на глаза в эту ночь. Тем временем Луций с товарищами и небольшим отрядом солдат покинули лагерь, обогнули болото и, преодолев несколько километров и обойдя дозорных, зашли в тыл войска германцев.

– И что теперь? – подползая к Луцию, шепотом поинтересовался Понтий.

– Ратибор, давай командуй, куда тут и что? Ты у нас мастер по диверсионным вылазкам, – вытягивая шею из-за кустов и всматриваясь в темноту, распорядился Луций.