– Я проник в сознание Корнелия, но Михаил почувствовал мое присутствие. Однако прежде, чем он меня вычислил, я узнал, что старый пес ждет встречи со своим щенком, а еще жаждет увидеться с тобой, повелитель. Хочет, так сказать, поговорить по душам, – смаковал свое изречение Грешник.

– Михаил думает, что Корнелий – это их козырь. Да будет так.

– Прятали, прятали, а сейчас, получается, сами его на блюдечке к нам принесут – заржал Авера. – Стратеги из них неважные!

– Как говорят люди, пути Его неисповедимы, – произнес Анатас с легкой ухмылкой, посмотрев сначала на манящую и одновременно загадочную луну, а потом на Грешника. – Мне нужно, чтобы Корнелий не встретился с Луцием. Ты понял меня?

– А то! – ковыряясь в носу, ответил горбун.

Марк снова осмотрел бледный лик луны и обратился к свету.

– Ты мечешь бисер перед свиньями. Знаешь же, к чему это приведет. Разве ты не понимаешь, что лишь оттягиваешь неизбежное? Ведь мы выше их, зачем же ты пытаешься что-то доказать? Почему у тебя не хватает духу признать, что твое творение – неудачный эксперимент, который подлежит утилизации? Зачем ты хочешь их спасти, дать им шанс? Что ты ведешь себя, как ребенок? Думаешь, я это делаю назло тебе и твоему творению, которое ты создал по своему образу и подобию? Пойми: все, что я делаю, я делаю исключительно из благих побуждений, а не с целью насолить тебе. Твое дитя далеко не такое светлое и красивое, как ты. Оно больше походит на нелепого уродца, нежели на то, что ты рассчитывал получить в конечном итоге. Все это ошибка, неудачный опыт в попытке создания совершенного мира. И эту ошибку следует искоренить. Я понимаю, тебе трудно с этим смириться, но это случится, и ты меня не остановишь. Рано или поздно я добьюсь того, чтобы они остались наедине со своими грехами на умирающей планете. Ведь я прав, а ты нет. Если бы этот мир был так же идеален, как и твой, я просто не посмел бы разрушить его. Не понимаю, зачем тебе все это надо? Зачем спасать то, что не столь совершенно, как мы? Они даже не пытаются стать лучше. И где, где эта твоя частичка в них? Ответь мне! Зря ты послал на эту грешную землю своего сына. Не поймут они его учений и не примут его как спасителя. Они предали тебя, предадут и его – из алчности, корысти и зависти. Посмотри на мое создание, – указал Марк пальцем на Грешника. – Я сделал его идеальным и правильным, но я дал ему дар – дар впитывать в себя все плохое, что есть в людях. Взгляни на него: он воплощает все то, чего ты не замечаешь в них. Вот он, истинный облик твоего творения – без маски, без лжи, без обмана. Только честолюбие и гордость не дают тебе признать мою правоту. Ты как лекарь, который поставил неправильный диагноз. С каждым днем больному все хуже, но ты тешишь себя надеждой, что пациент поправится, хотя и даешь ему не те лекарства.

Марк прикрыл глаза и ненадолго задумался.

– Я лекарство. Я вылечу их. Их всех. Слышишь меня? Знаю, что слышишь.

– Здравствуй, Анатас, – послышался голос за его спиной, при звуке которого горбун спрятался за ногами своего хозяина и зарычал, словно пес.

– Здравствуй, Михаил, – все так же не оборачиваясь, ответил Анатас. – Чем обязан? Если честно, признаюсь, не тебя я здесь ожидал увидеть. Ну да ладно. Любит мой брат перекладывать ответственность со своих плеч на чужие. Я понимаю, что тебе это неприятно слышать, но это так. Неспроста же он послал тебя ко мне, не правда ли? Впрочем, я привык выслушивать его прошения через чужие уста. Он, как всегда, слишком занят, чтобы прийти самому. А может, он считает меня недостойным его внимания? Или он обижен на меня за то, что я хочу сломать его любимые игрушки? Так или иначе, я слушаю тебя. Говори, зачем он тебя ко мне прислал? – Марк сел в роскошное кресло из дорогой кожи, расшитой золотом, вольготно откинулся на спинку, скрестил ноги и жестом руки предложил Михаилу присесть рядом с собой.

– Нет, спасибо, я постою.

– Дело твое, – равнодушно пожал плечами Анатас. – Я тебя слушаю: зачем ты пожаловал к тому, с кем не хочет общаться твой хозяин?

– Я пришел к тебе не по его воле, а по своей.

– Даже так? У тебя есть свое мнение? Однако. Шавка начала тявкать без приказа. Раньше я думал, что безумие – болезнь исключительно низших форм жизни. Видимо, я ошибался, – с презрением в голосе перебил его Анатас. – Так о чем ты хотел поговорить со мной? Хотя, дай угадаю: о Луции и его папаше?

– Да, именно о них, – тихо ответил Михаил. – Ты и сам все прекрасно понимаешь. Я лишь хочу, чтобы ты дал им шанс на спасение рода человеческого, их рода.

– Ха-ха-ха! – не выдержал Анатас. – Ты точно пришел по собственной воле? Я это уже где-то слышал. Посмотри на Аверу, Михаил. Посмотри, что с ним стало буквально за несколько лет. Это ты называешь проявлением доброты и сострадания к ближнему своему? О чем ты говоришь? Зачем мне давать им шанс, если заранее известно, что они сами, как и прежде, спустят его в выгребную яму? Про какой шанс ты твердишь? Им он не нужен. Знаешь, я разговариваю с тобой лишь потому, что у меня не плохое настроение. Как я устал на самом деле вести эти бесполезные беседы с тобой, с ним. Бестолковый, нескончаемый, глупейший разговор о том, что они все хорошие, что они исправятся, что они просто запутались…

– Спор, действительно, долгий, но, не будь тебя, они бы изменились. Они запутались не без твоего участия, раз уж на то пошло, – спокойно ответил Михаил. – Не мешай Корнелию встретиться с сыном!

– Не много ли ты просишь? А, Михаил? Ты ждешь, чтобы я разрешил Корнелию встретиться с Луцием после того, как сам рассказал ему о смерти отца на каменоломне? Ты сейчас пошутил? У тебя все или есть еще что-то? Может, есть еще какие-нибудь дурацкие просьбы?

– Нет, больше ничего. Я надеялся…

– На что ты надеялся?

– Не знаю.

– Прощай, Михаил, – Анатас взмахнул рукой, и его собеседник исчез.

Под пеленой прохладной ночи, в свете магической и неестественно большой ярко-красной луны, в могильной тишине спящего дома грустил Корнелий. На душе его было тяжело, словно на грудь взвалили неподъемный камень. Руки горели от ощущения беспомощности, от страха, вызванного всем тем, что рассказал ему Михаил. Странно чувствовать себя никчемным, понимая, что мир, о котором ты вроде бы все знал, рухнул, точнее, растворился в небытии. Корнелий мысленно вернулся в прошлое, в те времена, когда таких солдат, как он, просто похоронили заживо. Их вычеркнули из списков людей, предпочли забыть. Его нынешние ощущения напоминали те, прежние: ты вроде бы есть, но тебя вроде бы и нет.

– Корнелий, я желаю тебе только добра и хочу помочь. То, что ты хочешь сделать, – бессмысленно, ибо ты не знаешь, что такое есть Марк. Он очень хитер и сделает все, чтобы добиться своей цели, – в голове Корнелия снова пронесся уже почти забытый разговор с Михаилом.

Столько времени прошло, а в его сознании все равно не укладывалось, каким образом он тогда взял, да и вышел из каменоломни, не видимый никем. А ведь они просто шли и разговаривали с Михаилом. Общались о жизни, добре, зле и несправедливости. Тогда Корнелию показалось, что он умер, так легко и хорошо было у него на душе. А потом он оглянулся и понял, что место его заточения осталось далеко позади и что он стоит на дороге возле небольшого водоема рядом со стопкой чистой одежды.

Снова волной накатили воспоминания о его разговоре с Михаилом, выбираясь из недр памяти и вытягивая наружу погребенное в глубинах сознания прошлое.

– Своей цели? О какой цели ты говоришь? И какие его цели могут быть связаны с моими сыновьями? – возмутился тогда Корнелий.

– Здесь все не так уж просто, и я не знаю, как тебе доступно это объяснить, – озабоченно задумался Михаил.

– Ты уж постарайся! – голос Корнелия задрожал от злости. – Речь идет о моих детях! Ты это понимаешь?! Как этот Марк и его планы связаны с Луцием?! Рассказывай все, что знаешь! Или ты что-то скрываешь от меня?

– Я ничего не скрываю, но боюсь, что ты мне не поверишь, а главное, что ты этого не поймешь.