Вернувшись в покинутую квартиру, он позвонил в отдел, чтоб доложить обстановку и получить дополнительные инструкции, но выяснилось, что Логинова там уже нет.

Ругаясь про себя, оперуполномоченный в сопровождении засыпающих на ходу милиционеров вернулся к мотоциклу и бился с ним минут десять, пока двигатель наконец не затарахтел.

Они объехали окрестные дворы, высматривая в свете фары Репина, но им никто не повстречался, кроме промокшей дворняги, шарахнувшейся из-под самого колеса.

Василий резко тормознул, дурная псина ускакала в темноту, а двигатель «Днепра» постучал лениво, пару раз чихнул и снова заглох.

Сойдя на землю, Седых покачал зловредный экипаж. В баке плескалось горючее.

Покрываясь потом и свирепея, оперуполномоченный с маху топтал рычаг стартера, подсасывал в карбюратор бензин, пока горючка не начинала течь из-под клапанов в грязь. Двигатель урчал, покашливал, но не заводился.

Лейтенант пнул скат норовистого «Днепра». Милиционеры стояли рядом молча и выжидающе.

— Чего едальники пораскрывали? — окрысился Василий. — С толкача давай попробуем.

— Ты бензину пересосал, — сказал один из сержантов.

— Ты бы, знаешь, чего пососал?!

«С толкача» мотоцикл завелся. Помня инструкции Логинова, Седых решил опять ехать к завучу. Он зло крутанул ручку газа, отпустил сцепление, и мотоцикл прянул с места.

— Тише, ты, наездник! — крикнул в ухо лейтенанту сидящий позади милиционер, хватаясь рукой за фуражку, чтобы ее не сорвало встречным ветром. От такого старта он едва не свалился с сиденья. Второй сержант, помощник дежурного, съежился в коляске, кутаясь в ее прорезиненный полог.

Седых вырулил из путаницы дворов на проезжую часть.

Они не проехали и полсотни метров, как от обочины наперерез мотоциклу ринулся некто, неуклюже размахивая руками и цепляя мостовую носками сапог. Василий ударил по тормозам, шины взвизгнули.

Прикрывая глаза от света козырьком ладони, к «Днепру» подступил пьяный мужик в распахнутой телогрейке и выбившейся из штанов, расстегнутой до пупа рубахе.

Заглядывая поверх ветрового стекла, он пытался рассмотреть, кто за рулем.

— Подвезите, мужики!

Увидел, наконец, красные околыши фуражек с кокардами.

— А-а, милиция, дра-асте вам, добрый вечер!

Любитель автостопа не шибко смутился перед блюстителями порядка.

— Зинку тут не видали? Гошки, братана, жену? Гошка на рыбалке, а она, стерва, шляется по темноте. Куда, спрашивается, поперлась, когда мужа дома нет?! Я увидел — стой! — говорю, а она как дриснула… Игнатьич, ты, что ли! Не подвезешь?

Не обращая внимания на пьяное болботание, Василий изо всех сил старался не дать заглохнуть двигателю, но окаянный агрегат, будто издеваясь, покашлял, постучал раздумчиво, с отвращением чихнул и издох.

Оперуполномоченному захотелось задушить кого-нибудь собственными руками. Но инициативу перехватит помдеж.

— Щас ты у меня найдешь Зинку, — пообещал он, вылезая из коляски.

Недолго спустя, окажись поблизости запоздалый прохожий, он мог бы наблюдать необычную картину. Долговязый парень в «гражданке», матерясь, обреченно дергал заводную педаль ободранного «Днепра», из «люльки» которого нелепо торчали вверх ноги в кирзовых сапогах. Голова и туловище странного пассажира прятались глубоко в недрах коляски, и оттуда время от времени доносилось приглушенные вопли. На боковом крыле восседал милиционер и левой ногой деловито утрамбовывал и упихивал поглубже непослушный «груз». Второй милиционер за отсутствием занятия стоял рядом просто так.

— Толкать надо, — сказал Василий. Рубашку на нем впору было выжимать. — Да выкиньте вы эту морду! Зачем запихали? Некогда с ним возиться.

— Я с ним в отделе разберусь, — пообещал помдеж. — На той неделе мы по тони сплавляемся — самый ход — а он, гнида, выскакивает и впереди нас сеть кидает.

Два заплыва обосрал.

— Выкинь, говорю! — рявкнул Седых.

— Ладно, молодой, не шуми, — огрызнулся помдеж, но все же дернул за торчащие над коляской сапоги. — Эй, ты, вылазь! Разлегся!

В ответ из-под полога донеслось обиженное бормотанье. Не склонные к уговорам сержанты живо выдернули обладателя сапог на свежий воздух и привели в вертикальное положение.

— Ну-ка, дергай отседа! — скомандовал помдеж. — Длинными и плавными скачками.

Завтра в отдел придешь. К девяти часам.

— Зачем сразу по морде? — Мужик потрогал расквашенный нос.

— Щас, бля, добавлю! — пригрозил помдеж.

Мужик молча повернулся и растаял в темноте.

«Чего мотаемся туда-сюда? — подумал Седых. — Чего ищем? Сколько времени потеряли! А смысл?!»

Опять толкали мотоцикл, пока он не завелся. Проехать им оставалось метров двести. «Лучше б пешком пошли», — вздохнул Седых.

— Может, в отдел?.. — предложил второй сержант, до костей продрогший в форменной курточке, поверх которой ничего не набросил перед выездом.

— В свистел, — ответствовал оперуполномоченный.

Заворачивая мотоцикл во двор двухэтажки, где проживал завуч, Василий совершенно позабыл за кутерьмой, что асфальтированная дорожка здесь перекрыта сваренным из водопроводных труб барьером, при помощи которого жильцы дома обороняли клумбы и скамейки от лихих шоферов. С другой стороны дома дорогу переграждал неглубокий кювет, в котором они чуть не застряли в первый приезд. Бороздя заполненную водой канаву, Седых неосторожно сбросил газ, и мотоцикл заглох. Тут уж седоки взревели хором.

Втроем они вытолкала «Днепр» на ровное место.

— Да что же с ним за черт такой? — Помдеж отстранил Василия и присел на корточки перед двигателем.

Седых глянул на слепые окна двухэтажки, но тут помдеж радостно протянул:

— По-онял! От же сука! — И бодро пообещал: — Щас мы его сделаем. Где инструмент?

Пока троица, позвякивая металлом и посылая в разные стороны мелькающие лучи фонарей, колдовала над вымотавшей душу техникой, с улицы во двор, мимо барьера из труб, проследовала странного вида фигура. Некто сгорбленный, скособоченный, спотыкаясь на каждом шагу, пересек двор и приблизился к ступенькам крыльца. Будь Седых не так поглощен своим занятием, он заметил бы странного пришельца и даже в темноте, наверняка, разглядел бы, что существо покрыто какими-то развевающимися под ветром лохмотьями, похожими на клочья длинной свалявшейся шерсти.

Порыв ветра на миг донес едва уловимый запах гари, обеспокоивший лейтенанта. Но помдеж прикрикнул: держи давай! — и Василий крепче сжал плоскогубцы на непослушной гайке.

Сергею никак не удавалось расслабиться. Он поминутно вздрагивал от стука и скрипа жести, которую на крыше дергал за оторванные края ветер. В ноздри лез запах плесени и какой-то тухлятины.

Потоки воздуха, проникая через разбитое слуховое оконце, шевелили на полу комочки легкого шлака, посвистывали в щелях, колыхали мрак, заполнивший треугольный шатер чердака. Иногда чердачные шорохи становились похожими на шаги, и Сергей пристально вглядывался в пыльную темень. Но глаза различали только полог густой паутины у самого лица.

Оказавшись в полном одиночестве и тишине, Репин задумался: Недавняя уверенность поослабла. Что он все-таки станет делать, когда появится тот, кого он подстерегает? Спрыгнет с чердака и выстрелит в затылок, пока хозяин будет копаться в замке? Или в лоб, если успеет обернуться? Промахнуться в упор невозможно.

Сергей представил себе бледное пятно лица, которое, наверняка, увидит в последнюю секунду, вспышки и грохот выстрелов, медленно сползающее вдоль стены тело, и наконец, судорожные движения ног, будто норовящих крутануть напоследок невидимые велосипедные педали. Как тогда, в коридоре «малосемейки».

Или предстанет перед ним нечто иное, оскаленная медвежья харя с человеческими глазами?

Но верилось в это с каждой минутой все меньше, а сиденье на чердаке начинало отдавать дурацким посмешищем. Сергей постепенно будто трезвел. Но то не хмельные пары выветривались, а заколебался и начал таять на сквозняке затянувшийся многодневный кошмар. Даже проклятое Подземелье представилось всего лишь тяжелым сном, от которого можно освободиться, надо лишь собрать волю и… вспомнить про связанную Раису!