Далее в воспоминаниях Сергея короткий промежуток заполняли какие-то путаные обрывки, мельтешащие неясными фигурами, пропитанные запахом пороховой гари. Как позже выяснилось, он внешне спокойно вернулся в машину и по рации сообщил дежурному о происшедшем…

Действительность обрела для Сергея привычные очертания только в кабинете начальника райотдела. Отцы-командиры и зампрокурора требовали объяснений.

— Выгоню, к чертовой матери! — рявкнул посреди негромкой беседы начальник РОВД, имея в виду дежурного, отправившего Сергея на вызов одного. — Людей у него не было! Сам бы поехал! Задницу от стула боятся оторвать!

Начальник был не прав. Не значилось в обязанностях дежурного лично усмирять семейных дебоширов, и послать с Сергеем в тот момент, действительно, оказалось некого. А протяни время, «стрелок» мог отправить на тот свет не только собственную жену. Начальник бранился просто потому, что пар требовал выхода.

Заместитель, отвечавший за работу дежурной части, смиренно промолчал. Сергей, не стесняясь, дымил в кабинете некурящего шефа. Вокруг журчали и бубнили голоса, твердя назойливые вопросы. Зампрокурора что-то записывал. Собравшиеся здесь облекали в бумажную плоть таинственность духа, недавно пронесшегося грозным дуновением по загаженному коридору малосемейной общаги. Сергею тем временем казалось, что спустив курок, провалился он в неведомую запредельность, из которой никак не получалось выкарабкаться.

Присутствовала в этой отрешенности даже некоторая приятность, как будто плавал он в теплой, маслянистой жидкости, сквозь которую звуки пробивались с трудом, а окружающее больше походило на сон, в котором можно расслабиться и наплевать на все. …Впоследствии он старался не вспоминать случившийся с ним под грохот выстрелов яростный спазм жестокой радости, сродни оргазму, вызванный не только удовлетворенной жаждой мести за пережитый ужас, но и чем-то еще. Чем, Сергей объяснить не мог, но почему-то всплывал в памяти окровавленный кирпичный монолит и испытанный тогда жар в паху…

Топкая тина воспоминаний отпускала Сергея неохотно. Болотной водой под самый потолок стояла в комнате темнота. Из нее, словно сугроб у обочины раскисшего проселка, выступала развороченная постель, которую за все это время так никто и не удосужился привести в порядок.

Ему вдруг подумалось, что и это чужое, случайное жилье обретает до тошноты знакомые черты родного «гадюшника». Уехал ведь за сотни километров, думал как-то отсидеться, дыхание перевести, а получилось — опять по тому же кругу. По тому же, да не совсем. Круг почему-то казался последним.

Сергей припомнил свои многочисленные командировки и, словно снова окунувшись в неуют и спертый воздух вагона, подумал, что жил, будто бегал взад-вперед по мчащемуся составу, искал проводника, чтобы забрать билет для отчета перед бухгалтерией. Проводника не нашел, остановку свою проехал и вот катит теперь безбилетным, считай, пассажиром неизвестно куда. Поздно хватился. Расписание вывесить забыли, так что впору опять носиться по вагонам, чтоб найти хоть кого-то, кто знает, какая там, впереди, станция? Но безлюдный какой-то попался поезд. Должно быть, идет в такие места, где нормальным пассажирам делать нечего.

И похоже, что обратно теперь вообще никак. Одностороннее движение.

А потом он не к месту вспомнил, как несколько раз, собираясь на рыбалку, ездил за город, в совхоз, к силосным ямам, копать червей. Лопата не требовалась.

Стоило палкой сковырнуть слой перегноя, и слепившихся в скользкие, копошащиеся клубки червей только успевай собирать в ведро. Полчаса возни, и запаса хватало на все лето.

Однажды жена, вечно сомневавшаяся в причинах его частых отлучек, увязалась следом…

Когда Сергей стал пальцами торопливо собирать наживку, жена вдруг побледнела и торопливо зашагала к дороге.

— Как ты можешь… руками?! — гадливо процедила она, когда Сергей подошел с почти полным ведром.

С тех пор прошло много времени, и он уже позабыл, когда в последний раз ездил на рыбалку. Глядя в темень, он негромко произнес вслух:

— Не стоило гнилье ковырять…

И сам не успел сообразить, к чему он это. Внезапно грянуло, рассыпались с лязгом и звоном какие-то невероятные бубенцы, будто злобный шут подкрался сзади и тряхнул над головой у Сергея дурацким своим колпаком — попался!

Сергей взвился с места. Ломануться в окно? Черт с ним, со вторым этажом!..

Секундой позже он сообразил, что в прихожей расхлябанной трелью настойчиво заливается звонок.

После речной холодины, под добрую закусь первачок потреблялся без задержки. Но только рассупонился Алексей, распустил пояс, расстегнул рубаху, добрую куриную ножку на тарелку с блюда перенес — наливай, братец! — а уж и нечего наливать.

Виктор позвенел порожними бутылками под столом, развел руками: вот те раз!

— Вот те и раз, если в три горла хлестать!

Кликнули мамашу, та пошарила в заначке, но и оттуда младшой успел повытаскать.

Алексей пристукнул кулаком по столу, недовольно заворчал на брата. Тот подхватился: я щас, мигом! Тут-то, конечно, мигом, за этим долго уговаривать не надо.

Виктор проверил фонарь, снял с гвоздя связку ключей.

— Фуфайку накинь, опять простуда возьмет! — озаботилась мать.

Но где там, не холодно ему, изнутри подогревается. Только дверь на веранде хлопнула.

Алексей время терять не стал, принялся за куриную ногу, аж корочка поджаристая захрустела. После рыбалки аппетита на троих хватит, а приготовлено было, как он любил, остро, и соли чтоб чуть лишка. Хоть, говорят, и вредно, но уж больно по вкусу, да еще если со сладкой луковицей в придачу. Жена вот никак этой премудрости не постигнет. Вроде, и умеет готовить (еще бы, когда мужик такой харч обеспечивает), да пресно у нее выходит, не то, что у матери. Нет, хорошо все-таки, что угол свой в поселке.

Нынче в городе, хоть разбейся, а жить по-человечески невозможно. Вон, сосед по лестничной клетке: в фирме по установке железных дверей мантулит, никакой калым не пропустит, на даче горбатится, а дочку замуж выдавал — пришел взаймы просить.

Хотел в ресторане справить, да не потянул, дома гуляли.

Алексей, конечно, помог. Мужик-то хороший, чего склепать-выточить, капканы починить — никогда не откажет, а бутылку за работу, если и возьмет, так вместе и разопьют. Мясца ему подбросил — то-то рад был человек. А денег не дал. Дашь сколько-то, а инфляция, как моль, пожрет. Процента с соседа ведь не потребуешь.

Раньше хоть порядок какой-то был, теперь вообще вакханалия сплошная. А без смазки хоть тогда, хоть сейчас ничего не крутится. Нынче вообще уж обнаглели, без меры хапают. Ни страха, ни совести. Те же менты, что возле Горелой сопки стояли. Прежде бы морды серьезные сделали: откуда едешь, что везешь? Хоть вид бы показали, что службу правят. А тут подошли — сунул, что полагается — взяли без слов и не поморщились, вроде так и надо. С другой стороны — лицензия-то с собой была, запасся на всякий случай. Бочонок икры под ней, конечно, не спрячешь, но все равно. Только им лицензия без надобности. Начал бы бумажками шуршать — обшмонали бы, протокол составили, и бумажки б те не помогли. Тьфу!

И начальник участка — тоже мурло. Бывало, подойдешь, так и так, надо матери помочь, одна мучается. Начальник понимает: кой черт помочь, когда путина вовсю!

Но морду умную сделает: конечно, мать забывать негоже. Что привезешь, тому и рад. Еще руками помашет: брось ты, Леха, я ж не ради этого!.. А в последние годы давай еще кочевряжиться, икра чтоб малосольная, то да се. Конечно, чего стеснягься? Ты, дескать, гребешь, а я что, лыком шит? Знал бы, как оно тут «гребется». А хоть бы и знал. Чужими-то руками! Э-эх. Сволочь кругом одна.

Где Витька-то запропастился? Алексей бросил на стол обглоданную косточку. Пора уж курчонка и запить. Мать неслышно скользила по горнице, занятая своими домашними заботами. Старуха уже, а легкая, сноровистая, любо смотреть. У Алексея потеплело в груди. Жалко, что одна тут мыкается. Не приведи бог, что случится — пока еще из города доберешься. А кроме сыновей ей надеяться не на кого. Чужие, они чужие и есть.