Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Ты, мой миленький, всех своих блядешек замуж зовешь, или мне особая честь?

— Дать бы за такие слова!

— Вот видишь, я еще и согласиться не успела, а ты уже — дать!.. К тому же, вроде, ты и женат.

Он тоже потянулся за куревом.

— Бросила бы ты, Раиса Петровна, выпендриваться. Все прикалываешься. А я ведь на самом деле…

— Так ты же тот еще прикольщик! То чушь инфернальную несешь, то сватаешь. Спать давай, жених! Вторую ночь медовый месяц.

Но сон не шел, и они опять затеяли игру, на исходе которой Сергей ощутил крайнюю потребность поддержать силы. Проследовал привычным маршрутом к столу, принес стаканы и пару бутербродов на блюдечке.

В комнату сквозь неплотно задвинутые шторы просачивался свет уличного фонаря.

Сергей наблюдал, как движутся Раисины губы, как перекатывается комочек пищи между округлых щек, и думал о том, что утром, когда они проснутся, повторит все слово в слово относительно планов своей дальнейшей жизни. И пусть тогда попробует покуражиться.

Когда окончательно улеглись, Раиса спросила:

— Как дела медвежьи? Что новенького?

Он прикинулся, что задремал, но Раиса ткнула его кулачком в плечо.

— Что ли спишь? Не муж ведь еще! Или мне отсюда интервью с завбаней везти?!

— С медведем пока неясно. Ищут его, кому положено. Только я иногда думаю, может он и ни при чем.

— Это как это?

Сильное брало его сомнение, стоит ли вообще развивать скользкую тему, не отшутиться ли? Но черт так и дергал за язык, и Сергей перечислил странности, накопившиеся в «медвежьем деле».

Раиса озадаченно спросила:

— Так ты не оборотней ли, натурально, заподозрил?

— Оборотней, не оборотней, но знаешь, что-то здесь не так. Вот ты мне про ликантропию (запомнилось же словечко!) вчера рассказывала. А что? Очень даже к нашей ситуации подходит…

— Нет, вы только посмотрите на него!..

Но он перебил:

— Только почему обязательно это психическая болезнь? Может, звериное обличие — это не просто так? Может, это что-то большее? То есть, оно что-то значит… Мы вот привыкли, чтоб все по логике, по здравому смыслу. А в мире столько всякого, как это по-научному, иррационального. Хотя бы вот, про что на вечеринке говорили.

Всяких этих экстрасенсов возьми, НЛО и прочее. Никто же ничего объяснить не может. Потому и не может, что мы литры линейкой меряем. Одно с другим не вяжется, а мы хотим к общему знаменателю привести. Может, не надо ничего приводить? Глянуть просто с другой точки, как на картину. Вблизи — мазня, а шаг отошел — Мона Лиза какая-нибудь.

— Ох, и крутишь ты, — покачала головой Раиса.

— Попомнишь мое слово, — сказал Сергей. — Медведь этот необычный, не совсем он медведь.

— А кто же он, по-твоему, такой? Леший, инопланетянин, божья кара?

— Откуда я знаю? Гнилье какое-то. И не очень меня удивляет, что он здесь замельтешил. Рано или поздно все равно должно было где-то проявиться.

Раиса приподнялась на локте.

— Ты, милый мой, или шутишь, или в исканиях своих до мистики дохромал, или… можно диагноз ставить. Может, тебе врачу показаться?

— Бывают психи разные, не буйные, но грязные! — пропел Сергей. — Какие вы, Раиса Петровна, однако, рациональные! Раньше людям легче жилось, они в чертей верили.

Какая мерзость ни случись — от лукавого! А нынче и покивать не на кого. Выходит, что ни возьми, все человек сам по себе творит. Кто же он тогда, если на такое способен?

И добавил, помолчав:

— Психика у меня, значит, не в порядке? Ты оглянись: весь мир вокруг не в порядке. А психика — это уж так, частный случай. Скажи вот, есть у человека душа?

— Странный ты парень, — медленно произнесла Раиса, — не пойму тебя. Или ты действительно, что-то такое особенное про человеков узнал, или, натурально, псих. Я, может, тоже не нормальная, что с тобой связалась. Вот соглашусь замуж — а-атличная образуется парочка. …Перед самым рассветом взорвался трелью телефон, но утомленная «медовым месяцем» Раиса не проснулась. Сергей соскользнул с постели, взял трубку.

— Слушаю.

— Разбудил?

Голос на том конце провода звучал невнятно, будто сквозь вату.

— Кто это? Кого надо? — Сергей догадался, что ошиблись номером.

— Ты не уехал? — приглушенно спросила трубка.

Вот так номер! Выходит, все-таки помешал кому-то? Сергей спросил сурово:

— Кто говорит?

— Не узнаешь разве? Это я. Или не проснулся еще? Не хорошо, однако, получается.

Надо отвечать за свои слова. Серьезный, вроде, человек…

Репину вдруг показались знакомыми необычные интонации собеседника, будто не на родном языке говорил человек, хоть и без акцента. Совсем недавно слышал Сергей такую речь… Когда, где? Дай Бог памяти!

Но не вспоминалось пока, и он отчеканил в трубку:

— Моя фамилия Репин. Куда вы звоните?

На том конце провода помолчали и дали отбой.

Возвращаясь к Раисе под бок, Сергей недоуменно размышлял. Ошибка? Не исключено.

Но обращались-то, вроде, к нему… Черт, слышимость, как из бочки! Странный вопрос: почему не уехал? С чего бы уезжать? Нет, вообще-то была такая мысль. Но ведь, кажется, ни с кем ею не делился.

И только когда мостил поудобнее подушку под щекой, прошелся по коже противный озноб — в который уже раз за последнее время.

Существовала все же возможность узнать о его намерении уехать. Но для этого необходимо было оказаться прошлой ночью под дверью квартиры, когда он блажил во весь голос, открещиваясь от неведомого пришельца.

Щелкнуло в мозгах какое-то реле. Припомнилось, чей это голос только что беседовал с ним по телефону. И как было не вспомнить?! Так ведь дружно, затаив дыхание, слушали гости на вечеринке распевную, замешанную на туземных оборотах, декламацию Григория Олконтовича, школьного завуча.

13

Егор Матюхин подбросил в топку несколько лопат угля, но закрывать заслонку — чугунную, громадную, размером с добрую калитку — не спешил. Всегда любил смотреть, как завивается сине-желтыми жгутами пламя, как порхает по раскаленному добела нутру печи. Сегодня дышащий адским жаром зев почему-то особенно завораживал, манил без конца любоваться мощью заключенной в нем стихии.

Егор кочегарил уже неделю. Тепло в поселке давали рано.

Что бы он делал без этой кочегарки? А так и в тепле, и деньги какие-никакие платят. Богодулы, правда, с прошлого сезона повадились греться, но ведь не пустые приходят: кто с бражкой, а кто и самогона притащит. (Одеколон Егор не употреблял.) Жить можно.

Плохо, конечно, без своего угла. Да что поделать. Недавно вот получил расчет, который ему еще с весны за «дикоросы» задолжали. Думал, думал и махнул к бывшей супружнице в область. Авось, что и наладится. Она уж сердцем немного отошла, не погнала с порога. Посидели на кухне, поговорили. Черт дернул за пивом сбегать.

Не утерпел. Тут-то пива не больно попьешь. А в городе залейся. С пива и пошло…

Она посмотрела, посмотрела, да и скомандовала: отчаливай! Зачем он ей, такой?!

Чтоб не зря летал, набрал в магазине, чего душа пожелала, и домой. Ладно.

Тем временем подкатила опять японская болезнь — «цивото херовато». Егор с помощью рычага задвинул заслонку огромной печи (старушка, с первой мировой еще тепло дает), дождался когда вовсю разгудится «домна», полез под топчан, на котором кемарил в свободное время, достал початую бутылку водки. Эх-ма! Набулькал в почерневшую алюминиевую кружку, шумно выдохнул, зажмурился и опрокинул одним махом. Постоял, уткнувши нос в рукав перепачканной мазутом и угольной пылью робы. Похорошело.

Главное — меру знать. Пока хоть морозов нет. А в прошлую зиму закемарил раз, другой, а на третий, как тепла не стало, набежал народ. Приняли меры общественного воздействия, нечего сказать! Егор потом долго мучился со сломанным ребром.

Матюхин взгромоздился на топчан, похрустел черствой корочкой, завалявшейся на железном инструментальном столе.

Всем хороша кочегарка. Но иной раз пораскинешь мозгами — до коих же пор в ней кантоваться? Года уже не молодые, здоровье в зоне оставил, ни кола, ни двора, ни родины, ни флага. В зоне ходил в работягах, ни на кого не залупался. Но и воры окучивали, и дубаки. «Кум» сперва гладил, в стукачи сватал, но за упорство и в ШИЗО гноил, и подставки строил, и сам звездячек отвешивал.

20
{"b":"591424","o":1}