Но практичный Логинов не любил долго предаваться абстрактным размышлениям.

Закипавшая в нем злость требовала выхода и конкретного приложения Николай выругался. Труженики управленческих структур, организаторы-контролеры, мать их так! Хороший парень Серега Репин, нечего сказать, но лучше бы он у себя в управе цифирки перемножал. А то приехал, такого наорганизовывал, что у нормальных людей чуть крыша не поехала. И завуча приплел, и вообще черт знает что!

Больше всего Логинова бесило то, что в конце концов он и сам начал подумывать — нет, не про кундигу, конечно! — но о какой-то непонятной причастности Григория Олконтовича ко всей этой истории.

Черт бы Серегу побрал! Вот они, маньяки-педагоги. Устроили себе лежку на старом складе. Чем, кстати, сейчас занимается автор идиотских версий? Накатил пару стаканов и кувыркается с радиошалавой? В городе ее не трахнул, так решил на лоне природы упущенное наверстать!

Логинов испытал сильнейшее желание позвонить коллеге на фатеру и обломить кайф.

Он пододвинул к себе телефон, крутанул диск. На том конце линии долго никто не отзывался, и Николай уже начал думать, что ему не доведется получить свое маленькое удовольствие. Но наконец в трубке прозвучал странный, плохо узнаваемый голос Сергея:

— Слушаю.

— Балдеешь? — осведомился Логинов. — Ну, молодец!

В то самое время, как начинался нелицеприятный разговор между двумя милицейскими капитанами, а до взрыва Головинского погреба оставались считанные минуты, возле дома заведующей «бэпэка» оперуполномоченный Емельянцев, подсвечивая себе фонариком, рассматривал многочисленные следы, впечатавшиеся во влажную землю.

Труп Катерины, его троюродной тетки, вернее, то, что от него осталось, лежал у крыльца, прикрытый найденным в сенях старым покрывалом. Не близкая, конечно, родня, но все равно нельзя было не поехать, потому что другие родственники, которые поближе, не поймут.

Во двор через распахнутые ворота всунулась с недовольным урчанием тупая морда «уазика», затопляя место происшествия ослепительным светом фар. Емельянцеву свет был на руку. Требовался тщательный осмотр, потому что оперу с самого начала бросились в глаза кое-какие странности.

Во-первых, выходило, что передвигался косматый убийца на задних лапах. В предыдущих случаях тоже следов передних лап не нашли. Прямо не медведь, а кенгуру какой-то.

Во-вторых, никак нельзя было определить, откуда вообще этот зверь нагрянул?

Имелись его многочисленные ступни во дворе, несколько разрозненных отпечатков в саду, рядом с поваленным штакетником, а больше нигде. Словно из воздуха сгустился.

Скорее всего, зверь явился с улицы, потому что в усадьбе нигде больше следов пока не обнаружилось. Вылез, должно быть, из зарослей, между домов, проулком, протопал на Кольцевую. Учуяв Катерину, махнул через забор к ней в сад, а уж потом, повалив штакетник, вломился во двор. Но почему тогда штакетник повален не в сторону двора, а в сторону сада? Не в сад, а сразу во двор медведь перепрыгнул? Емельянцев, однако, сомневался, что зверь, разгуливающий на задних лапах, способен преодолеть высокие ворота, не повредив их и не оставив никакой отметины.

Получалось, честное слово, что вошел себе этот миша спокойненько через калитку, а Катька на него и внимания не обратила. Вроде, обычное дело — медведь в гости заглянул. Ерунда какая-то!

Осмотр прилегавшего к теткиному подворью участка улицы ясности также не прибавил. Блестели там сплошь непролазные лужи, на глинистой жиже никаких следов не найдешь.

Была и еще одна странность. Какого шута Катерина в неурочный час вышла из дома и оказалась во дворе? Объяснением могли стать отпечатки щеголеватых полусапожек со скошенными ковбойскими каблуками и замысловатым рисунком на подошве. Такие «мокасины» в поселке не продавались, да и кто их напялил бы в нынешнюю слякоть и бездорожье?

Получалось, что кто-то еще навещал Катерину, возможно, потому она и вышла. Кто же это мог наведаться?

Емельянцев внимательнее всмотрелся в отпечаток ковбойского сапога. И что-то начало припоминаться. Кажется, видел он такую обувку и видел совсем недавно, днем. Где?

В памяти вдруг всплыли грязные узоры, которые оставлял на полу райотдела завуч школы, Григорий Олконтович, явившийся на беседу — пятачки каблуков, а перед ними зигзаги вперемежку с английскими буквами от подошв. Емельянцев тогда, увидев эту грязь, глянул вслед завучу и заметил ковбойские каблуки. Случайное, можно сказать, наблюдение, а пригодилось.

Не иначе, он здесь и побывал. Понятно. Кто ж не в курсе про их с теткой любовь?!

«Вышла, значит, провожать, — подумал Емельянцев. — Но почему и он тут не лежит?

Стояла, вслед глядела? А тут и на тебе!».

— Сашка! — окликнул Емельянцев эксперта-криминалиста, сидевшего на корточках перед паваленной изгородью. — Слышь, иди сюда!

— Чего еще — нехотя отозвался эксперт, — но подошел.

— Как ты думаешь, это что такое? — оперуполномоченый ткнул пальцем себе под ноги, в желтое пятно света, падавшего от фонаря.

— Не понял, — сказал эксперт, разглядывая грязную землю.

— Чего — не понял? След, смотри, какой странный.

— Чего же в нем странного? — поразмыслив, не согласился криминалист. — Сперва мужик сюда наступил, потом животное. Или наоборот.

— Если б наоборот, если бы зверь раньше появился, здесь бы два трупа было!

— Значит, медведь позже привалил и по чьим-то следам потоптался. Чего тебе не нравится?

— Да как-то так… Сам разве не видишь?

Эксперт еще раз вгляделся под ноги, махнул рукой и пошел прочь.

Емельянцев рассматривал странную вмятину. Скорее всего, криминалист был прав относительно природы ее происхождения. И все же удивительный это был след.

Казалось, мягкая почва запечатлела момент, когда из пижонского сапога вдруг проросла, прорвалась сквозь тонкую, хорошо выделанную кожу звериная лапа и впилась толстыми, длинными когтями в податливый суглинок.

Емельянцев огляделся по сторонам, будто ожидая, что вот возьмет, да выскочит из кустов этот чертов медведь, который действует совсем не по-медвежьи. Не разгуливают обычные косолапые по улицам, не вламываются во дворы. Даже шатуны по зиме! Вспомнились россказни про кундигу, и опер скривился в усмешке: приплыли!

Но от ночного ветерка сделалось ему вдруг зябко и как-то особенно не уютно.

Открыв глаза, Раиса обнаружила, что ее лицо утыкается во что-то белое и мягкое.

Белое и мягкое залепляло рот и нос, мешая дыханию.

Она пошевелилась и сообразила, что лежит на животе на знакомой постели, а мягкое и белое — подушка в изгловье. Руки и ноги оказались бережно, но надежно связаны.

Подергав конечностями, Раиса убедилась в своей полной беспомощности и поняла, что с перепугу с ней приключился обморок. Она чуть не вскрикнула от чьего-то прикосновения и завертела головой. На постели рядом с ней сидел маньяк-убийца и ласково гладит свою жертву по растрепанным волосам.

«Ну, все, — решила Раиса, — хватит паниковать. Никого он не убьет, ни меня, ни кого другого. Бред какой-то!»

Но бред и реальность в последнее время совсем уж причудливо переплелись.

— Развяжи меня немедленно, слышишь? — потребовала Раиса со всей твердостью, на которую сейчас была способна.

— Ты как, в норме? — спросил Сергей и склонился к ее лицу.

— Развязывай, говорю, заботливый! Ну, быстро!

Раиса неизящно взбрыкнула всем телом. («Как рыба на разделочной доске! — мелькнуло в голове. — Ужас! Хотя нет, у рыбы позвоночник изгибается в вертикальной плоскости, а у млекопитающих в горизонтальной… Господи! Что за чушь?!») — Ты поосторожней, — предупредил он. — Я старался не туго, но там узел такой специальный, восьмерка, чем больше дергаешь, тем сильней затягивается. Смотри, потом больно будет.

— Потом? — Раиса задохнулась. — Это когда еще — потом?! Сколько ты надо мной собираешься издеваться?! Учти, я тебе этого никогда не прощу, никогда!