— Нет! — Веник вдруг покраснел. — Обещанка-обманка только у обманщиков бывает! А у честного человека всегда все слова правдивые.

— Ты до противного похож на нашу учительницу, — Алесик скривил губы. — Все у нее правильно да ровненько должно быть. А я желаю ружье и все остальное ладошкой потрогать, в руки взять!

— Я к тебе в компанию не напрашивался, — тихо произнес Веник. — Не хочешь, могу уйти. Но Михасю я правду скажу, что ты тут…

И Веник направился к двери.

Алесик осекся. Горячность его мгновенно прошла. Он соскочил с дивана.

— Веник, постой! Не уходи. Ладно. Могу… и не трогать ничего. Не веришь? Вот в музей мы с классом в этом году ходили, и я ни до одного предмета не дотронулся. Хоть и не давал никому слова, а все равно — ни пальчиком.

Веник перебил:

— Я не умею так. По-моему, если уж дал слово, держи его. Всегда.

Алесик смотрел на товарища, словно впервые увидел его. А Веник вдруг сказал:

— Мы недавно про Зайчика вспоминали. Знаешь, как Зайчик слово свое держал?

— Как?

— Доктор Жирмонов рассказывал нам. Когда в класс на встречу приходил…

— Расскажи, Веник, ну, пожалуйста, — попросил Алесик.

— Слушай… Из города подпольщики связную к партизанам послали. Командир взвода разведчиков позвал Зайчика и говорит: «Пойдешь к городу. Там, у деревни Каменка, лес кончается и дуб старый, ветвистый растет. Связная к дубу придет. Встретишь ее и проводишь в отряд. Пароль — «Москва». — «Есть!» — отвечает Зайчик.

— И пошел? Пешком? — нетерпеливо переспросил Алесик.

— Пешком, конечно. Как же еще?.. До Каменки добрался и дуб на опушке нашел. Ждет-ждет, а связной нет. Переночевал под дубом. Утром проснулся — нет никого. Еще день и ночь прошли. А связная не приходит. Что делать? Сухари у Зайчика кончились, есть нечего. В лесу, правда, ягоды были. Но если пойдешь их собирать, можешь связную прозевать. Придет она, не встретит никого, сама начнет пробираться. Или назад вернется. На немцев или полицаев, на засаду ихнюю попадет. Вот потому Зайчик и не ходил за ягодами. Росы полижет-полижет, травки пожует, выплюнет, и все. А с поста своего не сходил более трех суток. На четвертые конная партизанская разведка подобрала его. На коня посадили — сам идти он уже не мог… Вот как Зайчик держал слово, данное командиру! Одно всего слово — «есть!»

— А она, Веник, что с нею?

— Связная? Ее немцы арестовали при выходе из города. Потому и не пришла.

— Убили?

— Не-ет, — засмеялся Веник. — Она очень смелая и хитрая была. Обдурила их и сбежала. Иди сюда!

Веник взял за руку Алесика и подвел к одному из двух больших шкафов. В нем за стеклом стояли разные книги в толстых переплетах. Половина одной из полок была пустой, без книг. Но не совсем пустой, потому что на ней лежали самые удивительные вещи: старая обшарпанная кобура из-под пистолета, темный командирский ремень с позеленелой пряжкой, потемневший металлический кипятильник для шприца, несколько непонятных вещей — то ли ножницы, то ли щипчики, наверняка, докторские принадлежности. Чуток в стороне лежали деревянная трубка, которою больных слушают, зажигалка, сделанная из винтовочного патрона.

Алесик крепко сжал руку Веника:

— Это все партизанское, оттуда?

— Сам видишь. Да ты вон куда погляди, — показал Веник в угол полочки.

Алесик посмотрел и увидел самодельный нож в кожаном чехле. Ручка ножа была сделана из цветного целлулоида. А на кожаных ножнах хорошо видна была надпись, выцарапанная чем-то острым: «Ксении от Зайчика».

— Веник, это его нож?!

— Его.

— А Ксения — она кто?

— Та самая связная. Нож ей Зайчик подарил.

— Ты видел ее?

— Чудак! Тетя Ксения — соседка наша, мать Михася. Сейчас она в городе, в больнице…

— Болеет?

— Два месяца уже…

— Веник, знаешь, я тоже больше пустых обещалок давать не буду. Никогда-никогда! «Честное… партизанское!»

Две легковушки подкатили к дому Жирмоновых, когда уже вечерело. Первым подъехал знакомый Алесику вишневый «Москвич», а вслед ему плавно подрулила светло-кофейная машина незнакомой марки. Михася не было: Ивану Акимовичу дом помогал строить. Алесику приказано было гулять во дворе, гостей караулить.

Захлопали дверки машин.

— Вот мы и дома! — громко объявил доктор Жирмонов.

— Папка-а! — Алесик увидел отца и побежал к нему.

Папа подхватил Алесика, подбросил вверх, поймал и поставил на землю.

— Здоровайся со всеми! — приказал он.

— Добрый день! Ой, добрый вечер! — Алесик только сейчас заметил, что рядом с отцом стоят и Цыбульский в своем синем берете, и немолодая женщина в бежевом костюме, и еще двое мужчин: один с седыми висками и пустым левым рукавом, второй — очень похожий на первого, но молодой, с такими же голубыми глазами, прямым носом и волевой складкой возле губ.

Папа пригладил Алесику волосы, легонько подтолкнул его вперед:

— Мой сын Алесь. Прошу любить и наказывать, если заслужит.

— С лица похож, остальное — увидим, — тихо произнес Жирмонов.

— О! Какой карош сын! — воскликнул с непривычным произношением седой однорукий мужчина. Алесик догадался, что он иностранец.

— Иди ко мне, мой маленький, — не успел Алесик опомниться, как полная женщина подхватила его, прижала к себе, начала гладить по голове. А в Алесиковой руке как-то сама-собой появилась шоколадка.

— Вы тетя Ксения? — еще не веря своей догадке, спросил он.

— Ксения, Ксения, мой хороший.

— А где это наш шелопай? Наверняка, у соседа сруб складывает. Вот непоседа! — с сердцем произнес доктор Жирмонов. И непонятно было: хвалит он сына или, наоборот, недоволен им.

— Михась-младший — не шелопай, — заступился Алесик. — Он к экзамену подготовился уже, толстую книжку прочел. Всю-всю прочел! Я только забыл, как она называется. А что помогает, то это по закону Жирмоновых так надо.

— По какому закону? — удивился Цыбульский.

— Да ну их! — махнул рукою доктор. — Пошли в дом.

Гости не спеша направились в дом. Веселыми голосами и топотом заполнили коридор, прихожую.

— Ну и удружил мне Михась-старший! — все вздыхала тетя Ксения. — Привез полный дом гостей, а по углам, куда ни глянь, беспорядки.

И все что-то убирала с кресел, с комода, поправляла шторы на окнах, суетилась.

— Брось, Ксения, — взял ее за руку Жирмонов. — Присядь-ка лучше.

Тетя Ксения как-то бессильно опустилась в кресло.

— Тетя Ксения, а вы тогда, во время войны, какой были? — спросил, подойдя к ней, Алесик.

— Была я худенькой девочкой, которая очень боялась майских жуков. А твой папа однажды мне этих жуков целую горсть за ворот напустил. И я визжала от ужаса. Когда они ползали по спине и царапались.

— И про жуков не забыла? — удивился отец Алесика. — Ну и память у тебя, Ксенька!

В дом вошел Михась-младший.

— А-а, вот и он! — оживился доктор Жирмонов. — Меньший мой. Старший на Дальнем Востоке, служит. Этот — моя хозяйка, помощник, а еще студент. Михась, ты молодчина, с заданием справился, кажется, присмотрел малого.

— Нашего гостя, отец, зовут Алесем.

Все засмеялись, а доктор Жирмонов склонил голову перед Алесиком:

— Виноват, виноват. Больше не буду малым звать… Михась, поставь чайник на плиту. Покуда закипит, я в больницу съезжу.

— Я привыкла уже, что он там днюет и ночует, — вздохнула тетя Ксения.

Жирмонов вышел. Тетя Ксения и Михась начали управляться на кухне. Дядя Андрей им помогал.

Алесик нашел минутку и спросил у отца:

— Папка, а те двое — кто они?

— Немцы. Старшего, который без руки, зовут Курт Пильцер. Помоложе — его сын Отто.

— Тот самый Курт Пильцер? — чуть не запрыгал от радости Алесик. — Немец — советский партизан?

— Партизан, партизан. Тебе-то откуда известно? Да потише ты, Алесик! На нас уже смотрят…

Алесик покраснел, опустил голову. Седой, с мужественным лицом мужчина с пустым рукавом усмехнулся, подбодрил Алесика: