Федос помолчал, подумал.

— Мы за город с папой ездили, — сказал он наконец, — и там тоже видели муравьев. Пана говорил, что даже в одном муравейнике они не все одинаковые.

— Правильно. Есть среди них рабочие, которые всю работу делают. Есть военные. Они охраняют город от нападений чужих муравьев. А есть и няньки, которые за личинками смотрят.

— Здорово! Даже не верится… Все равно не люблю муравьев: кусаются больно.

— Кусаются только, если их трогают. А так добрые они. И лесу от них польза большая.

— Какая?

— У леса много врагов. И уничтожают они его не меньше, чем пожары. Одни съедают кору деревьев, другие соки высасывают, третьи скручивают в трубочку листву или начисто обгрызают всю зелень. Бывает, что и корни портят. Вот тут-то и приходят на помощь муравьи — расправляются с вредителями.

— Ну и помощники! — засмеялся Федос. — Такие крохи…

— Не говори. Ученые подсчитали, что семья вот такого муравейника за лето уничтожает целую гору вредных насекомых: восемь полнехоньких самосвалов!

— Выходит, маленькие да удаленькие?

— Вот именно. Потому-то и надо муравейники охранять и беречь! Разворотишь его — крышу их дома разрушишь. Отремонтировать ее муравьям нелегко. Иной раз поврежденный муравейник они покидают совсем и переселяются на новое место.

— А кто враги муравьев?

— Из птиц дятел, из зверей дикий кабан, лесная мышь. Да мало ли этих врагов! Вот ежик. Он муравьев не ест. Но не прочь разгрести муравейник, чтобы полакомиться муравьиными яичками или жуками, которых муравьи пускают к себе на квартиру. Кажется, находятся и такие люди, которые по несознательности вредят своим добрым друзьям муравьям.

— Я не знал, — покраснел Федос. — Больше не буду.

Двинулись дальше.

Молодая сосновая роща словно нарочно расступилась, чтобы дать место лесной дороге, неширокой и гладкой. Судя по тому, что колеи были на ней едва заметны, ездили здесь мало. Дорога эта даже травою поросла.

— Какая дорожка зеленая! — обрадовался Федос, хотя вообще-то вид у нее был довольно унылый.

— Осенью на обочинах грибов столько, что и сворачивать никуда не надо. Только успевай в кузов складывать. Белые, подберезовики, маслята…

Федос взглянул вверх и воскликнул:

— Смотрите, смотрите, на дереве что-то черное сидит!

— Где?

— Да вот, вот!

— Это гнездо воронье. Их тут много.

И в самом деле, где-то в вышине гулко закаркала ворона.

— В гнезде воронята?

— Были. Выросли, улетели. Ранние.

— А у нас в городе вороны тоже есть.

— Ворон всюду хватает. Гнезда же вьют они чаще в хвойных лесах, бывает, — и в старых, запущенных парках.

— Дядя Петрусь, а это кто скачет?

— Это? Сорока. Ишь, на суку вертится, длинным хвостом хвастается.

— Чего это она раскричалась?

— Не понравилось, что мы пришли.

— А кто лучше — сорока или ворона?

— Обе хороши. Всего и пользы-то от них, что бесплатные уборщицы в лесу.

— Как это так?

— А так. Например, погибла птица или зверь. Кто уберет? Ворона или сорока: они ведь падалью питаются.

— Значит, все-таки полезные они.

— Да, очищая лес, пользу приносят. Зато разрушают гнезда маленьких птиц, выпивают их яички. Высмотрит ворона или сорока гнездо с птенцами синицы, скворца — их в лесу тоже много, — или там, скажем, дрозда, или даже сойки, подкараулит, когда родители улетят, и утащит, съест птенчиков. Всех до единого.

— Вот разбойницы! — возмутился Федос и, схватив с земли шишку, запустил ею в сороку. Попасть не попал, но напугал здорово: пестрая крикунья мигом сорвалась с сука и скрылась где-то за деревьями. Но оттуда застрекотала пуще прежнего, словно дразня своего обидчика.

— А как бедным жаворонкам от ворон достается! — продолжал между тем дядя Петрусь. — Да что жаворонки — вороны и на зайцев нападают. Но за такое легкомыслие приходится им иной раз и головой расплатиться. Заяц — он не всегда убегает… Бывает от ворон и посевам вред: зерна пшеницы из земли выгребают.

— Разогнал бы я этих ворон и сорок, да так, чтобы перья полетели! — сказал Федос.

Дядя Петрусь ничего не ответил.

Давно уже остались позади и поляны и болото. За молодыми елочками пошел березняк, а его сменили сосны. Только это был уже настоящий лес: с высоченными и прямыми, как стрелы, золотистыми стволами, с буровато-черными комлями и густыми зелеными кронами, которые где-то под самыми облаками шумно разговаривали с ветрами.

В одном месте Федос увидел на стволах деревьев какие-то надрезы. А на земле под этими засечками стояли расширявшиеся кверху конусообразные глиняные сосуды. И стекал в эти сосуды прозрачно-желтый сок.

— Зачем это? — спросил Федос.

— Это живицу — смолу хвойную — спускают. А надрезы такие подсочками называются.

— А для чего живица нужна?

— Из нее много нужных вещей делают: скипидар, канифоль, смолу, деготь.

— Значит, в лесу не одни только грибы и ягоды, не только дрова?

— Э, братец! Без леса ни дома, ни корабля не построишь, угля из шахты не добудешь. Тетради, книги, вообще бумага — из чего, ты думаешь? Из леса. Из древесины даже и материю делают — шелка разные, — и спирт, и порох.

— Не знал я…

— Ты, братец, молод еще, многого не знаешь. В лесу мох растет, который в медицине применяется. Лечебный мох, понял?

— И грибы с ягодами…

— Хо! И грибы, и ягоды, и орехи. Да кроме них, много еще таких полезных растений, которые в войну партизанам и хлеб, и мясо, и молоко заменяли, да и лекарства тоже.

— Вот так кладовая!

— Да, братец, кладовая расчудесная!

В некоторых местах вдоль дороги были уложены готовые к отправке бревна и штабеля метровых кругляков с надписанными на них черной краскою цифрами. Дядя все это внимательно осматривал.

Но вот наконец дорога привела наших путников на широкую поляну. Федос почувствовал усталость. Хотелось полежать на траве.

Дядя Петрусь словно угадал, о чём думает племянник. Он глянул на часы и сказал:

— Ого-го! Время с нами будто бы наперегонки бегает. Вон уже сколько! Привал! Отдохнем, поедим малость.

В ложбинке журчал по камешкам лесной ручей. Федос и дядя Петрусь скинули рубахи, умылись студеной водой. Сразу стало легко и весело. Захотелось есть.

— Нравится здесь? — спросил дядя.

— Очень! — ответил Федос. — А земляники сколько! Что там тетя Настя нам с собою дала?

Сели на траву рядом с шероховатым комлем старой березы. Пока дядя Петрусь развязывал сумку и разворачивал пакеты с едой, Федос лакомился ягодами.

Ветчину нарезали тонкими ломтиками, клали на хлеб и ели вместе с перышками зеленого лука. Вкусно! Потом пили молоко прямо из бутылки. И похваливали за все тетю Настю.

Вдруг дядя Петрусь насторожился, приложил палец к губам, что, конечно же, означало: молчать и не шевелиться. Федос на всякий случай даже дышать перестал. Дядя Петрусь легким кивком головы указал на куст крушины. Рядом с этим кустом, шагах в пяти, сидел на траве зайчонок. Людей он не видел и спокойно грелся на солнышке.

Федоска даже поперхнулся от волнения.

— Давайте поймаем! — прошептал он.

— Нет, — так же шепотом отвечал дядя Петрусь. — Зачем пугать? Ему еще немало страхов испытать придется, пока вырастет. Да и взрослому зайцу тоже не сладко живется.

Зайчишка услышал незнакомые, подозрительные звуки и насторожился. И, смешно подпрыгивая, исчез в кустах.

— А почему он один разгуливает? Где его мама?

— Лисы и волки держат детенышей возле себя, пока они не вырастут. А у зайцев законы свои. Родился зайчонок, зайчиха покормит его — и будь здоров, живи как знаешь. Вот и остается зайчик один-одинешенек. Сидит где-нибудь под кустом тише воды, ниже травы. Подрастает, сил набирается.