Обычного барьера и широкого стекла с окошечками не было. Просто низенькая деревянная перегородка, стол, шкаф, два кресла.

Девушка, сидевшая за перегородкой, ответила на приветствие и придвинула к себе ящичек, перевязанный веревкой, на которой было несколько больших сургучных печатей.

— Паспорт у вас есть? — спросила девушка.

Федос сперва не понял, к кому она обращается. Потом покраснел. Потому что его впервые в жизни, как взрослого, назвали на «вы». И еще потому, что паспорта у него еще все-таки не было.

— Может, я за него распишусь? — спросила тетя Настя.

— Нет, — ответила девушка. — Тут ясно сказано: для Малашевича Федоса. Пусть сам и распишется.

— А с паспортом как же? — заволновалась тетя Настя. — У меня ведь с собой нет его…

— Вас я знаю. Его, — девушка глянула на Федоса, — его тоже в нашем селе уже знают. Напишем: «Лично известен».

— Вот и хорошо! — с облегчением вздохнула тетя Настя.

— И я вас тоже знаю, — сказал Федос девушке. — Вы — Сергея сестра, и он на вашем велосипеде катается.

— Точные сведения. Распишитесь и здесь.

Федос заторопился, засуетился. То ли перо было непривычное, то ли из-за чрезмерного старания, но он даже язык высунул, выводя свою фамилию.

Настроение испортила последняя буква «ч». Ее хвостик предательски поехал в сторону. А когда Федос попытался это исправить, с пера соскользнула здоровенная клякса.

Только этого и не хватало!

Федос закусил губу. Девушка не закричала, не замахала руками. Даже корить не стала, как обычно делают взрослые: «Такой большой, а…» Покачала головой, взяла бумагу из рук Федоса, осторожно промокнула, что-то надписала и выдала посылку.

Несли посылку вдвоем — на палке; продели ее под шпагат и держали каждый за свой конец.

Дома ящик открыли. Там оказался виноград. И еще — письмо, в котором мама настоятельно просила, чтобы Федос тепло одевался, не ходил утром по росе. И, не дай бог, не перегревался бы на солнце, а сидел бы где-нибудь в тени. Под виноградом в целлофановом мешочке лежали два платочка — Марыле и тете Насте, рубашка для дяди Петруся, красивый галстук Андрею, цветной пояс — Миколе.

— Виноград пускай в ящике останется, — сказала тетя Настя. — Будешь понемножку лакомиться.

— Не-ет! — возразил Федос. — Это не так вкусно. Положите его в буфет. А после ужина на стол поставьте. Пусть все едят. Мне только две кисточки нужно: Сергея и Лену угостить.

Тетя Настя ничего не сказала. Только обняла Федоса, прижала его к себе и поцеловала в лоб.

После ужина тетя Настя дала всем по кисточке винограда с крупными прозрачными ягодами.

— Рано созрел, — заметил дядя Петрусь, рассматривая бледно-желтые зернышки.

— Болгарский, — с видом знатока уточнил Федос. — Оттуда каждый год к нам в город привозят.

— Чего только землица не родит, — приговаривала тетя Настя, смакуя каждую виноградинку.

— Ну, ладно, хватит вам! Я тоже вас могу угостить, — сказал Микола и, вытащив из кармана, развернул свой пояс с блестящей золотистой пряжкой. — С кого начнем? С Федоса?

— Хитренький! Сперва сам попробуй!

В эту минуту дверь отворилась и в хату вошел высокий худой старик с глубоко запавшими глазами на темном морщинистом лице.

Старик поздоровался, снял шапку, сел. Федос увидел, что волосы у него седые.

Едва старик заговорил, Федосу сразу стало понятно: это — дед Макар, сторож колхозного сада. Приходился он каким-то дальним родственником тете Насте и был, вероятно, человек интересный: его имя, как сразу вспомнил Федос, часто вспоминали в доме.

Мужчины поговорили о том о сем, но вот дед Макар сказал:

— Пришел я к тебе, Петрик, на несколько зарядов пороху одолжить. Вороны, чтоб их грипп с аппендицитом, житья не дают, целыми стаями на яблони набрасываются. В правлении колхоза обещали патронов готовых купить. Да пока там расшевелятся, воронье не одну яблоню обберет.

— Вот какие! — возмутился Федос.

Дед Макар в его сторону даже головы не повернул.

— Так порох есть, Петрик?

— Найдется. — Лесник встал, вышел в соседнюю комнату и вскоре вернулся с бумажной пачкой, на которой нарисован был белый медведь.

Зернистый порох отсыпал деду в небольшую бутылочку, закупорил ее. Федос пододвинулся к деду Макару.

— А когда вы, дедушка, ворон стрелять будете?

Старик повернулся, смерил прищуренным взглядом Федоса, словно прикидывая: отвечать или нет? Потом наморщил лоб и сказал:

— Сегодня набью патроны… — Он загнул длинный, весь в мозолях, палец на руке. — А с утра, как прилетят, так и дам им, злодейкам, жару.

— А мне посмотреть можно?

— Вон ты о чем! Спать еще будешь в такую рань.

— Я рано встану, вы только разрешите прийти.

Дед умолк. Притихли все.

— Вы его сегодня к себе возьмите, — посоветовал Микола. — На одну ночь. Места в садовом тереме хватит.

У Федоса сердце так и запрыгало в груди. Микола глянул на него и, наверное, догадался, что у брата на душе. Потому что прямо-таки насел на деда:

— Да чего тут думать! Берите Федоса адъютантом на одно сражение. Пусть переночует, на вашу битву с воронами поглядит. А после победы — домой вернется.

— Защитник выискался! — недовольно проворчал дед Макар.

— Дедушка!.. — жалобно проговорил Федос.

— И правда, возьмите его, пускай увидит, какой у нас в колхозе сад, — вставил Андрей. — Парень ведь из города. Настоящего сада никогда еще и не видел.

— Ни одного разочка! — подтвердил Федос.

— Ну, если ни разочка… — неожиданно улыбнулся дед Макар. Но тут же строго добавил:

— Пошли, адъютант. Отдаешь, Настя?

— Отдаю. Это ведь рядом.

Микола шепнул в ухо Федосу:

— Дед разговорчивый. Расшевелишь — выложит много интересного. Спроси его, например, куда он телят гонял.

Когда вышли за околицу, начало смеркаться. А вот и колхозный сад. Он весь обнесен высокой проволочной сеткой.

— Зачем эта сетка? — спросил Федос.

— От зайцев.

— А зачем зайцам в сад лазить?

— Они кору молодых яблонь любят.

Вошли в сад через калитку, что рядом с большими воротами; ворота были на замке, а калитка открыта. По ту сторону от ограды — чисто выметенная дорожка. А по обе стороны от нее — яблони, яблони. Конца-краю им не видно. Много их, словно сосен в лесу. Только растут правильными рядами, а меж рядов — аккуратные дорожки.

На пригорке увидел Федос хатку. Самую обыкновенную: из бревнышек, под шифером. Но небольшую.

— Вы здесь живете?

— С напарником. Сад сторожим.

Вошли в хатку. Дед Макар щелкнул выключателем. Ярко вспыхнула лампочка. В углу комнаты стоял сколоченный из досок стол и старая деревянная скамейка. Другой занимала русская печь с лежанкой и застланный овчинным тулупом топчан. Справа от двери Федос увидел ящик, доверху наполненный яблоками-паданцами. От них распространялся по всей хатке приятный кисловато-душистый запах.

— Сейчас тебе постелю. Ложись и спи. А я набивать патроны сяду.

— Мне посмотреть можно?

— Ляжешь — и смотри себе.

Спорить было бесполезно. И Федосу ничего не оставалось, как согласиться.

— На топчан тебя, гостюшка мой, положу. Сена принесу. И не жестко будет, и опять-таки дух такой, что хоть еще одну нюхалку у кого занимай. — И дед Макар направился к двери.

— Я, дедушка, с вами. Помогу, — вскочил Федос.

За хаткой стоял небольшой стожок.

— Откуда же сено в саду? — удивился Федос.

— Траву меж деревьев подсеваем. Скосили, в стожки сложили, с другими делами управятся — перевезут.

Топчан выстлали сеном. Сверху положили овчинный тулуп, шерстью вверх. Накрылся Федос суконным одеялом.

— А вы где ляжете, дедушка?

— На печи.

— Разве вы ее топите?

— Да. Падалицы на ней сушу.

Лежать на тулупе очень уютно. Федос немного приподнялся на локтях, чтобы стол был лучше виден. На нем дед Макар разложил латунные гильзы, поставил бутылочку с порохом, коробочку с блестящими красно-белыми пистонами, наконец, самодельную дробь.