— Это, когда он только в отряд пришел. Зайчик, знаешь, какой был? — торопливо заговорила Аля. — Однажды он даже в гарнизон пробрался и расклеил листовки там: и на рынке, и на площади, и на многих домах, где фашисты жили. В другой раз шпика немецкого Зайчик выследил и поймал. А сколько врагов взорвал! Узнали однажды дедушка с Зайчиком, что фашисты идти по дороге колонною будут, а впереди женщин и детей погонят, чтобы те, если дорога заминирована, первые на партизанских минах подорвались. Узнали и заложили мины не на дороге, а на обочине, под кучами камней. Мирные люди прошли, и колонна немцев вплотную приблизилась к камням. Тут Зайчик за шнурок как дернет! Бух-тара-рах! Камнями по колонне так шибануло — половины фашистов как и не было.

— А почему его портрета на стенде нет? — спросил Алесик.

— Не нашли. И вообще никто ничего не знает, где он.

— А что с ним случилось?

— Дедушка рассказывал, что фашисты однажды снова на Красобор напали. Бомбы с самолетов бросали, из пушек палили, потом танки пустили, а сами, за танками прячась, шли. Крепко держались партизаны, долго бились, но пришлось им отступить. Тогда дедушку ранило. Потом партизан окружили у болота, и они маленькими группками прорывались. Зайчик был в одной из таких групп. Пропала та группа.

— Все?

— Кое-кто потом нашелся, другие нет. Решили, что остальные в плен попали и там погибли. А полгода назад в Бородовичи доктору Жирмонову письмо из Германии пришло. Курт в ГДР живет.

— А кто такой Курт? — полюбопытствовал Алесик.

— Эх ты… И про Курта ничего не знаешь? У нас про него все пионеры знают. Немец он. Антифашист. Курт его имя.

— Ну и что?

— А то. Курт в той же группе, что и Зайчик был. И дедушка сказал: «Коль уж Курт объявился, то и Зайчика следы отыщутся».

— Вот здорово было бы! А Курт в Красобор приедет?

— Дедушка мне говорил, что приглашение послали.

— Аля, — вдруг вспомнил Алесик, — а зачем ты дядьку Мечика просишь, чтобы он тебе привозил книги только про войну да про партизан?

— А тебе не все равно? — неожиданно задиристо вопросом на вопрос ответила она.

Но Алесик почувствовал, что Аля не ищет ссоры. Просто она чего-то стеснялась.

— Обещаю: никому ни слова.

— Никому-никому?

— Ну, разве только самому Зайчику, если встречу его где-либо.

— Не смейся. Слушай. Я думаю, что когда все книги про партизан перечитаю, то где-нибудь да найду и про Зайчика. Не может же быть, чтобы нигде про него написано не было, что с ним что-то случилось!

— А если найдешь, прочтешь, узнаешь, что тогда изменится?

— Тогда я пойду к красным следопытам нашей школы и скажу: «Вот он, Зайчик! Я нашла его. Принимайте меня в отряд».

— В какой отряд?

— В отряд красных следопытов. Там старшие пионеры. И то не все, а самые лучшие. А мне только в этом году галстук повязали. Доктор Жирмонов повязал… Если я найду следы Зайчика, узнаю о его судьбе, тогда меня обязательно в следопыты примут. И место на стенде пустовать не будет.

— Знаешь, Аля, — тихо и как-то торжественно произнес Алесик, — давай вместе Зайчика искать!

— Алесик! Алесик! — весь школьный коридор заполняет громкий голос отца. — Куда ты подевался?

«Наверное, папа идет сюда, в сторону пионерской комнаты, потому что голос его звучит уже где-то близко».

— Ты чего, оглох, что ли? — удивленно смотрит на Алесика Аля. — Тебя же зовут.

— Аля… а ты на празднике в Красоборе будешь? — почему-то робко спрашивает Алесик и чувствует, что краснеет.

Аля согласно кивает головою:

— Да. Дедушка обещал взять с собою. У него слово крепкое.

И Алесик неожиданно даже для самого себя звучно, но не больно шлепнул Алю по плечу ладошкой. Точно так же, как делал это, играя на переменках «в пятнашки» в своей школе.

— Носишь! — крикнул он и бросился в желтую дверь. Аля рванулась было за ним, чтобы, догнав, отдать «долг», но передумала и остановилась.

Алесик из коридора уже на бегу пропел:

— Ты где потерялся? — строго встретил его отец.

— Стенд про партизан в пионерской комнате рассматривал. А деда Лусты все равно нет и никто нас не ждет.

— Ошибаешься. Нас ожидает каменщик Борис. Он едет на мотоцикле домой в Бородовичи и нас прихватит.

Так и поехали Алесик с папой на трескучем голубом мотоцикле. Папа устроился позади дяди Бориса, а Алесик — в голубой коляске, похожей на ракету. И с натянутым брезентом.

Ветер холодком обдавал лицо и плечи Алесика, даже норовил сорвать с головы тюбетейку. Алесик снял ее и спрятал под брезент.

Дорога бежала вдоль полей, возле березовой рощи, у одинокой дикой груши.

— Папа, а почему, куда ни поворачиваем, ветер навстречу нам?

— А ты не лови его, а закрой лучше рот.

Алесик хотел еще о чем-то спросить, но не успел. Мотоцикл налетел на небольшой камушек, коляску слегка встряхнуло, и Алесик больно прикусил язык.

Поехали дорогою через клеверище, потом возле клина длиннющих картофельных грядок и еще чего-то, ровными рядами посеянного.

Ехали и лугом, и возле кустарника и вдруг оказались в деревне с надписью на дорожном указателе: «Углы».

По улице с высокими липами мотоцикл поехал медленнее.

Еще издали Алесик приметил старуху в белом, под бороду завязанном, платке и в длинной темной юбке. Она стояла возле колодца, смотрела на мотоцикл и протягивала вперед руку.

Дядя Борис остановил мотоцикл возле старого позеленевшего колодезного сруба.

— Добрый день, тетка Алена! В район собрались?

— Бориска, беда у меня: завалилась печь. От полдня тебя караулю. Может, сможешь помочь, отремонтируешь свод?

— Домой спешу… И людей прихватил, везу в Бородовичи.

— Вижу… Надо же такой беде случиться. Жил бы мой Максимка, давно печь перебрал бы. Он у меня на все руки мастер был.

— Вы на нас не обращайте внимания, Борис, — отец слез с мотоцикла. — Мы и подождать можем.

— А глина да кирпич найдутся?

— Глину я с утра замочила. И кирпичи у крыльца лежат.

Мотоцикл въехал во двор, на котором под высокой размашистой липой стояла небольшая хатка из старых, серых, будто поседевших, бревен-кругляшей в бесконечных трещинах. Маленькие окошечки как-то сиротливо смотрели на приехавших. Возле крыльца, рядом с врослым в землю большим камнем, лежала горка желтого и розового кирпича, стоял старый, давным-давно кем-то сбитый из досок не то ящик, не то корыто с намоченной глиной.

Дядя Борис достал из мотоцикла рабочий комбинезон и сумку с инструментом.

— Вы там разбирайте, а я глину замешаю, чтобы быстрее было, — предложил пана.

— Взглянуть бы сперва, — пробормотал мастер. — Да и вам, если помочь решили, не мешало бы переодеться.

Папа и дядя Борис вместе с бабушкой в хатку пошли, а Алесику — ну что делать?

Вылез из коляски мотоцикла, сел на водительское место, за руль ухватился.

Отец не задержался в хатке. Вышел в майке и в чьих-то чужих вылинявших старых штанах, с пустым ведром в руках.

— Был я здесь однажды, в годы войны, правда, ночью, — ответил он на удивленный взгляд Алесика. — И сына бабушки, Максима, хорошо помню. Смелый был партизан!.. Хорошо, что случилось сюда заскочить.

— Мы долго тут будем, папка?

— За час вдвоем с Борисом сделаем все. Я же с глиной да кирпичом также в дружбе.

Папа начал лопатой ловко перемешивать глину в ящике-корыте. Плескала вода, шуршала лопата да иногда постукивал о железо мелкий камушек.

— Мальчик, — послышался хрипловатый, словно надтреснутый голос бабушки, — иди, дитятко, помоги мне.

— Я враз! — Алесика в краску бросило. От того, что он сиднем сидит, склав на руле мотоцикла руки, когда все что-то делают, помогают матери партизана.