Евнух не имел ни опыта ведения войны, ни умения командовать войсками, и его назначение было воспринято старыми и закаленными в битвах при императоре Чэн-цзу полководцами как оскорбление. Кампания была обречена на провал с самого начала. Невзирая на советы командиров, имевших опыт пограничной службы, Ван Цзинь позволил атаковать свою армию, лишенную воды и провизии. Наконец, продолжая лелеять план о приеме императора в своем доме, он отложил ради этого отступление, и вся китайская армия была окружена около Хуайлая, города в 50 милях к северо-западу от Пекина. С этим поражением минское превосходство над монголами кончилось. Император был взят в плен, а евнух Ван Цзинь и все опытные полководцы убиты. Сам Ин-цзун, по крайней мере, проявил в безвыходной ситуации подобающее его положению мужество. Предводитель монголов нашел его сидящим в безмятежном спокойствии на ковре посреди убитых телохранителей. Его увезли в Монголию, но с ним хорошо обращались и позднее освободили. Однако победа монголов была случайностью, произошедшей вследствие глупости командующего. У них не доставало сил воспользоваться преимуществом. Они дошли до ворот Пекина, но быстро были выбиты обратно спешно набранными в соседних провинциях китайскими войсками. Несколько лет спустя, когда на трон взошел другой император, монголы освободили Ин-цзуна, который перестал быть ценным пленником. Судьба благоволила ему, и когда новый император заболел, он вновь взошел на трон благодаря заговору министров и генералов. Похоже, он обладал даром завоевывать людей, ибо и среди своих монгольских пленителей он приобрел преданных и близких друзей. Его второе правление под девизом Тянь-шунь продолжалось до 1465 года. Хотя непосредственные итоги поражения при Хуайлай оказались не столь плачевными, как можно было бы ожидать, это событие стало поворотной точкой в истории Мин. Эпоха китайского военного превосходства закончилась, и впредь минская империя лишь защищала северные границы, причем оборона все слабела и слабела. В течение последней трети XV века при императорах Сянь-цзуне и Сяо-цзуне империя еще сохраняла способность успешно защищать границы, но уже к началу XVI века стало ясно, что двор теряет и престиж, и власть. При императоре У-цзуне (1505–1520), взошедшем на престол в возрасте пятнадцати лет, евнухи, чье влияние было подорвано разгромом при Хуайлай, вновь прибрали власть к рукам. Как и при Хань, начались беспокойства и восстания в провинциях. Большую часть евнухов составляли выходцы с севера, и им не было никакого дела до южных провинций, которые не имели возможности заявить двору о своем недовольстве. Добравшись до власти, евнухи, как и тринадцать столетий ранее, при Хань, пользовались ею исключительно с целью личного обогащения. Должности давались тем, кто предлагал больше, и могли быть сохранены только при выплате ежегодной мзды. Чтобы удовлетворить все возраставшую алчность евнухов, чиновники вынуждены были увеличить налоги и усилить давление на провинции. Император У-цзун, весьма эксцентричный и любивший, переодевшись, слоняться туда- сюда, которого не так легко было убедить исполнять свои обязанности должным образом, не был таким уж неспособным и беспомощным правителем. Возможно, он и остановил бы зло, если бы понял исходящую от евнухов опасность. Однако, отрезанный от иных источников информации, он подозревал в кознях тех, кто обвинял евнухов в злоупотреблениях. Тем не менее, когда доказательства были представлены, он решился действовать. Падение евнуха Лю Цзиня в 1510 году обнажило всю пронизывающую империю коррупцию. Вся его собственность была конфискована в пользу государства. Ее стоимость составляла 251 583 600 унций серебра. Кроме того, у него нашли множество не оправленных драгоценных камней, два комплекта доспехов из чистого золота, 500 золотых тарелок, 3 000 золотых колец и брошей, а также 4 062 пояса, украшенных драгоценными камнями. В эту опись не вошел его дворец в Пекине, который, по описанию, был великолепнее императорского. Лю Цзинь, как и все евнухи, вышел из бедной и низкой семьи. И все это богатство он приобрел за время службы при дворе, естественно, за государственный счет. При двух долгих правлениях Ши-цзуна (1520–1566) и Шэнь-цзуна (1572–1620) в империи в целом царил порядок, в первую очередь благодаря способным министрам Ян Дин-хэ и Чжан Гу-цзину. Восстания на западе, беспокоившие страну при У-цзуне, были подавлены, однако границы и побережье подвергались набегам новых врагов. Северные кочевники постоянно нарушали спокойствие и однажды даже появились под стенами Пекина (1550 год), а японские пираты грабили юго-восточное побережье, захватывая пленников с целью получения выкупа. Эти экспедиции превратились в целую индустрию, в которую знать Южной Японии вкладывала деньги и получала огромные барыши. Столкновение с Японией произошло и в Корее, куда регент Хидэёси вторгся в 1592 году. Корея обратилась к Китаю, как своему сюзерену, за помощью, и минский двор послал армию с приказом сбросить японцев в море. Началась шестилетняя война, в которой китайцев, после первых успехов, преследовали неудачи. На полуостров отправлялись войска из всех районов империи; огромные средства тратились на борьбу, от которой Китай так ничего и не получил. Когда, наконец, смерть Хидэёси заставила японцев покинуть Корею, минский двор мог поздравить себя с пирровой победой, ибо война настолько истощила силы империи, что сделала ее беззащитной перед внешними и внутренними врагами. В 1618 году манчжурские племена основали свое государство в провинции Гирин (Цзилинь) и начали опустошать китайскую провинцию Ляодун. Все последующие годы силы и средства минской династии были сосредоточены на противостоянии манчжурам, что отвлекало внимание двора от внутренних беспорядков. Едва ли манчжуры смогли когда-нибудь завоевать сколь-нибудь значительную часть Китая, если бы минская династия не была уничтожена крестьянской войной, что, в свою очередь, в немалой степени стало возможным вследствие удаленности столицы. Постепенно манчжуры завоевали весь Ляодун (1629 год), однако их дальнейшее продвижение сдерживала Великая Стена. Минская династия погибла в пламени восстания, начавшегося из-за беспредела евнухов и, как следствие, ужесточения гнета в провинциях. Вождем этого восстания стал Ли Цзы-чэн, выходец из Шэньси. После нескольких лет борьбы он в 1640 году завладел Хэнанью, а затем, быстро захватив Шэньси и Шаньси, обрушился на Пекин с северо-запада. В 1644 году его армия появилась под стенами столицы. Защита города, недальновидно порученная евнухам, провалилась, и последний минский император Сы-цзун повесился в Императорском парке. Однако манчжуры пришли в Китай лишь после падения Пекина. Китайский генерал У Сань-гуй, охранявший северные проходы, отказался признать Ли Цзы-чэна императором и попросил манчжуров помочь ему отбить Пекин. Но манчжуры сами остались в Китае, пока У Сань-гуй гнал распавшуюся и разбитую армию повстанцев на запад, откуда они и пришли. ПРИМЕЧАНИЯ 1 Чжу Юань-чжан стал одним из лидеров мессианской секты "Мин цзяо" ("Учение Света"), буддо-манихейского характера, ожидавшей прихода мессии — Царя Света (мин ван). Отсюда и название основанной им династии Мин — "светлая", "сияющая", "просвещенная". — Прим. ред. 2 Так, Шэньси в минские времена включала в себя Ганьсу; Цзянсу и Аньхой были объединены в провинции Нанкин, а Хунань и Хубэй — в провинции Хугуан. 3 Впервые эту традицию нарушили предшественники Мин, монголы, назвавшие свою династию "Юань" ("Первоначальная", "Первозданная"). — Прим. ред. 4 Принц Янь — третий император Мин; именно он построил Запретный город в Пекине. Его гробница — главная из находящихся недалеко от города минских усыпальниц; он правил под девизом "Юн-лэ", храмовое имя — Чэн-цзу. 5 Первый девиз правления Ин-цзуна был Чжэн-тун. — Прим. ред.

В начале Мин, в правление Чэн-цзу и его непосредственных наследников (между 1405 и 1433 годами) двор организовал несколько морских экспедиций. Этот внезапный и беспрецедентный интерес к навигации и географическим открытиям имел причины, весьма отличные от тех, что вели европейцев в восточные моря в том же XV веке. Китайские экспедиции были крупномасштабными: на специально построенных больших кораблях находилось до 70 тысяч человек. Их возглавлял дворцовый евнух Чжэн Хэ — смелый и отважный путешественник, непоколебимый командир, искусный дипломат и влиятельный придворный — довольно редкое собрание качеств. Чжэн Хэ был и главным вдохновителем этих экспедиций, продолжавшихся, пока он был в силе, и закончившихся лишь с его смертью. Эти дорогостоящие экспедиции не преследовали ни торговых, ни завоевательных целей. Китайцы действительно вмешивались в политические перипетии островных государств Индонезии, Малайского полуострова и Цейлона (Ланки), но их действия были подчинены главной цели — явить миру мощь минской империи и добиться формального признания китайского сюзеренитета в этих регионах. Тем правителям, кто признавал власть минского императора, помогали в борьбе с теми, кто этого не делал. Китайцы никогда не создавали своих собственных постоянных баз и довольствовались портами дружественных государств. Впоследствии, когда география путешествий расширилась, первоначальные цели дополнялись все более растущим интересом к открытиям и редким чужеземным диковинкам, которые флот привозил на родину для услаждения двора. Чжэн Хэ вел свой флот в Персидский залив и Красное море, путешествовал вдоль восточного побережья Африки, откуда привез в подарок императору живого жирафа. Сановники уверяли Чэн-цзу, что это и есть мифический единорог, который появляется на земле лишь в правление совершенномудрого. Император лишь мудро посоветовал им не быть столь наивными. На юге китайский флот доходил до острова Тимор, что рядом с Австралией, однако зафиксированный ими вариант написания дает похожее на оригинал звучание только при произнесении иероглифов на диалекте Фуцзяни (откуда и отправлялись экспедиции). Путешествия Чжэн Хэ были популярными при дворе, но не в среде чиновников. Старому соперничеству между дворцовыми евнухами и бюрократией суждено было разрушить династию. Стоимость экспедиций, а также тот факт, что их возглавляли и контролировали евнухи, а не гражданские лица, вызывал недовольство чиновников, что после смерти Чжэн Хэ и сыграло решающую роль. Когда планировалась следующая экспедиция, чиновники вдруг "потеряли" навигационные карты и другие необходимые документы. Экспедицию отложили, как оказалось — навсегда. Лишь шестьдесят четыре года спустя после последнего путешествия Чжэн Хэ в 1433 году Васко де Гама и его спутники вошли в Индийский океан , чтобы начать эру европейского владычества в восточных морях. Если бы китайцы продолжили столь успешно начатое Чжэн Хэ дело, создали постоянные базы, совершенствовали морскую мощь и основали колониальную державу, возможно, ход истории был бы совершенно иным. Но минский двор утратил к этому интерес, и морское дело в Китае пришло в полный упадок. Португалия спустя полвека подобрала то, что потеряли китайцы, и стала морской державой, хотя ее ресурсы были несравнимы с имевшимися в наличии у Чжэн Хэ. Китаю в последующем суждено будет дорого заплатить за потерю такой возможности. Период китайской истории за три столетия непосредственных контактов с Европой, пожалуй, лучше всего знаком западному читателю, однако история этих взаимоотношений всегда представлялась с точки зрения Запада, поэтому подчеркиваемые обычно факты не всегда на самом деле определяли ход событий. Стало привычным весьма кратко говорить о первом столетии китайско-европейских отношений и уделять внимание лишь тем трудностям, что возникали между иностранными торговцами и китайскими чиновниками в Кантоне в XVIII–начале XIX века, трудностям, которые привели к началу Опиумных войн и созданию концессий и системы экстерриториальности. Но это как раз самое понятное, ибо политика манчжурского правительства была слишком неразумной. Причины всех проблем, а также ответ на вопрос, почему отношение китайских властей было столь враждебным и отстраненным, следует искать в ранних контактах китайцев и иностранцев в XVI и XVII веках. Поведение европейцев в этот период не так легко оправдать, поэтому-то западные историки и проходят мимо него. Историю европейской морской торговли с Китаем можно разделить на три этапа. Первый этап — XVI и XVII века, когда она почти целиком находилась в руках португальцев, потесненных голландцами и англичанами лишь в конце XVII века, полностью падает на минскую эпоху. Второй этап — этап "торговых компаний", когда все ост-индские компании морских держав отчаянно боролись за то, чтобы прибрать к рукам торговлю в Кантоне, продолжился вплоть до начала в 1840 году первой Опиумной войны, открывшей уже новую эпоху концессий и экстерриториальной системы, закончившуюся уже в нашем столетии. В данной главе речь пойдет о первом периоде, ибо именно тогда сформировался взгляд китайцев на европейцев и определился характер взаимоотношений между ними. Изучая историю контактов китайцев с другими народами, нельзя не подивиться тому громадному различию в отношении китайцев к арабам и персам при Тан и Сун и к европейцам при Мин и Цин. В первом случае империя была открыта для иностранцев, которые торговали и жили не только в портовых городах, но и во многих внутренних центрах, особенно в столице. При Мин и Цин им разрешили селиться лишь в Кантоне (Гуанчжоу) и ближайших окрестностях и запрещали путешествовать по империи. Такой контраст должен иметь объяснение, и, как очевидно не только из китайских, но и европейских источников, такое неблагожелательное отношение к европейцам стало следствием их жестокого и варварского поведения. Когда первые португальские мореплаватели появились в Китае, они пользовались той же свободой, что арабы и малайцы. И в том, что позднее их стали ограничивать, виноваты они сами. В целом для европейцев оказалось большой неудачей, что именно португальцы первыми проложили путь в восточные моря. У иберийских народов развился довольно странный взгляд на исследования и торговлю, сформировавшийся в ходе многовековой борьбы с испанскими маврами и корсарами. Воспитанные в атмосфере религиозной ненависти и постоянных войн, португальцы и испанцы привыкли считать все нехристианские народы заведомо враждебными, а каждый плывущий по морю языческий корабль — законной добычей. Они, как это часто бывает, унаследовали пороки тех, против кого столь долго боролись. В религиозном отношении иберийские народы позаимствовали испанскую ненависть ко всем инакомыслящим, и именно благодаря им альтернатива "обращение в веру или смерть" стала частью христианской доктрины, беспощадно насаждаемой на Востоке и в Америке. Португальцы, принеся эти традиции в восточные моря, утверждали их на побережье Индии и Китая. Торговлей они, пожалуй, занимались меньше, чем грабежом и мародерством. Когда противник был слаб или неподготовлен, португальцы нападали на корабли и города, убивали "язычников" и использовали бухты в качестве опорных баз. Когда он был силен, они торговали — всегда готовые принять более присущий им облик мародеров, если позволит случай. Для китайцев такое отношение было внове. За многие столетия они уже привыкли к визитам арабов и других торговцев из Азии. Они прекрасно знали, что у этих народов — своя религия, в их собственных странах являющаяся всеобщей и почти обязательной. В Китае дело обстояло не так. Иностранцы могли исповедовать какую угодно веру, если это не подрывало общественный порядок. Но то, что некая религия давала человеку право грабить и убивать тех, кто исповедовал иное учение, — для Китая было неведомо. Однако для португальцев XVI века это являлось аксиомой. Португальцев нельзя обвинять в том, что они действовали в соответствии с идеями, ставшими результатом их собственной истории, и принятыми в то время в Средиземноморье обычаями, но в равной степени нельзя осуждать и китайцев за то, что они считали пришельцев пиратами, весьма похожими на японских корсаров, грабивших побережья и захватывавших в плен людей в течение всего минского периода. Китайцы принимали меры для борьбы с японцами, и, естественно, перенесли их и на португальцев, действовавших точно так же. Перестрелло, имевший всего один корабль, получил хороший прием, как если бы он был арабом или малайцем. На следующий год появились уже четыре португальских корабля под командованием Фернандо д’Андрада. С ними прибыл и посол вице- короля. Португальцев приняли так же, как и посланцев других далеких стран. Их отправили в Пекин, где их дары должны были быть приняты как "дань", а в ответ сделаны подарки, но когда посольство уже находилось в столице, китайский двор узнал о португальцах нечто новое. Китайцев проинформировали — арабы или же посещавшие Ост-Индию китайцы, — что португальцы обычно появляются под видом мирных торговцев, но, закрепившись, грабят города, свергают законное правительство и устанавливают свою власть. Так они поступали и в Индии, и на берегах Ирана, и на островах Ост-Индии. Эти неблагоприятные сведения очень быстро подтвердил своими действиями в Кантоне Симон д’Андрада — брат командующего. Португальцы совершили несколько пиратских набегов на берегах Жемчужной реки, их агрессивность и жестокость привели к открытой враждебности. Губернатор Кантона, опасаясь за свой город, прибег к военным мерам и силой заставил португальские корабли покинуть устье реки. О судьбе посольства в Пекине более ничего не известно, но, похоже, с португальцами обошлись как с пиратами. Китайцы полагали, что получили очевидные доказательства. Португальцы были скрывающимися под видом торговцев пиратами. Им запретили впредь заходить в китайские порты. Когда в 1522 году Альфонсо де Мелло появился у Кантона, он был атакован китайским