преследовали иные в сравнении с буддийским культом цели, даже если учесть, что они работали с более послушным материалом. Чтобы оценить значение погребальных фигур, необходимо понять, какие мотивы двигали их создателями. Буддийский скульптор, пытаясь сотворить абстрактный образ божества, скорее, минимизировал, чем подчеркивал человечность своего детища; умелец, лепивший глиняные фигуры, видел свою задачу в противоположном. Он не создавал ни произведения искусства для услаждения человека, ни образ божества. Его глиняные фигуры обладали магическим смыслом и должны были служить умершему в потустороннем мире. В гробнице они должны были превратиться в живые, одухотворенные копии тех, кто радовал умершего в этом мире, и служить ему, как служили они. Богатых китайцев эпохи Вэй и Тан после смерти окружали танцовщицы, слуги, воины, конюшие, актеры и наложницы. Для долгого путешествия в мире духов предназначались лошади и верблюды с погонщиками-чужеземцами. Образы домов и всевозможных неодушевленных предметов обеспечивали ему после смерти тот же комфорт, которым он наслаждался при жизни. Ничем нельзя было пренебречь, ведь если какой-либо предмет не будет положен в гробницу, его духовный образ не возникнет в царстве теней. Поэтому создатель глиняных фигур хотел придать своим творениям прежде всего жизненность и реалистичность. Чем совершеннее будет образ, тем лучшую службу он сослужит умершему в том мире. Искусные мастера пытались привнести в свою работу то, чего так тщательно избегал буддийский скульптор. Они не были озабочены изображением духовных чувств, абстрактной мудрости и божественной отрешенности. Комментарий Дао-сюаня отражает отношение буддистов к скульптуре. Реалистичность и человечность являлись недостатками. Тем не менее, мастер, лепивший глиняные фигуры, изо всех сил старался копировать именно человека. И в этом он блестяще преуспел. Погребальные фигуры лучше любой литературы характеризуют жизнь общества в то время. Фасоны одежды, тип женской красоты, доспехи воинов, танцевальный стиль — все это показано с удивительным вниманием к деталям и потрясающей реалистичностью. Еще более интересна палитра представленных рас и народов. Ничто более убедительно не доказывает интернациональный характер танского общества и наличие тесных связей между Китаем и многими далекими странами. Для состоятельных китайцев было обычным делом нанимать конюхами и погонщиками верблюдов жителей Центральной Азии, жонглерами — индийцев, певцами и актерами — сирийцев и, может быть, даже греков. Можно добавить, что фрески в Безеклике (Китайский Туркестан) изображают буддийских монахов русоволосыми, с европейскими чертами лица и голубыми или зелеными глазами. Чужеземцы изображены с таким вниманием к нюансам внешности и одежды, что их отождествление не вызывает сомнений. Армянские лица погонщиков верблюдов, высокие сапоги и подбитая мехом одежда конюших-монголов, курчавые волосы и тоги сирийских певцов и музыкантов — все передано очень достоверно. Было популярным иметь слугами карликов, рабами — дикарей Южной Индии. Зачастую изображения любимых хозяином певцов и танцовщиц лепились из глины еще при жизни, чтобы и после смерти его существование скрашивали те, кем он наслаждался. Очевидно, что китайцы в танскую эпоху весьма интересовались далекими народами и уделяли пристальное внимание их национальным обычаям и одежде, поэтому в домах богатых людей иностранцев должно было быть немало . Эти наблюдения, мастерство и артистическое чувство воплощались в искусстве, не предназначавшемся для живых, остававшемся забытым вплоть до недавнего времени и не отраженнм в литературе. В период между V и Х столетиями китайцы создали великолепное пластическое искусство и похоронили его в могилах. Наверное, в повседневной жизни им просто пренебрегали. Скульптура была слишком отрешенной и, вдобавок, буддийской; глиняные фигуры, реалистичные и человечные, создавались для захоронений. Подобные ассоциации сделали бы декоративное искусство неуместным и даже зловещим. Воплощение в глине человека было слишком связано с идеями смерти и погребальных обрядов, чтобы им можно было восхищаться как чисто художественным произведением. Когда позднее, возможно, под влиянием экономических причин, обычаи изменились и на смену глиняным фигурам пришли портреты на бумаге, сжигавшиеся во время похорон, традиция мастеров работы по глине умерла. Частые изображения чужеземцев подтверждают известный и по историческим документам факт, что в танском Китае были большие иностранные колонии. В столице жило много персов, индийцев, тюрков и выходцев из Центральной Азии, а в портах юго-восточного побережья располагались арабские, еврейские и индийские поселения. За исключением, пожалуй, периода монгольской династии, в истории Китая более не было времени, столь богатого на тесные контакты с различными народами. Но, в отличие от правления монголов, когда иностранцы находились на службе у врагов- завоевателей, при танской династии приходившие в Китай чужеземцы являлись торговцами, наемниками или миссионерами. Странно, если бы это мирное нашествие не оставило следов иноземных культур в национальном искусстве той эпохи. Как и доказывают танские произведения, иностранные элементы в значительной степени определяли направление развития декоративного искусства. Китайцев привлекали эти идеи, но они изменяли человеческий облик в соответствии со своим пониманием красоты, подобно тому, как несколько столетий спустя европейцы восприняли "образ плакучей ивы", заимствованный из китайских картин, живописующих озеро Сиху в Ханчжоу, и использовали этот знаменитый пейзаж в вестернизированной форме, создав в XVIII веке водные сады. Танские мастера бронзы продолжали старую традицию, для которой едва ли подошли бы совсем уж экзотические сюжеты. Тем не менее, очень популярным стало наряду с древними драконом и фениксом изображать цветы. Появление цветов на бронзовых изделиях знаменует собой эпоху отхода от геометрических и символических мотивов ханьской эпохи. Трансформировались и классические сюжеты. Изображения дракона и феникса наполняются большей свободой, что особенно проявляется в грациозных линиях крыльев и перьев. ПРИМЕЧАНИЯ 1 Благодаря находке китайскими археологами гробницы Цинь Ши-хуана нам стали известны великолепные образцы древнекитайской скульптуры — изваяния коней, колесниц и скульптурных портретов всех гвардейцев циньского импера-тора. — Прим. ред. 2 Вырезанные из камня фигуры и украшенная барельефами пагода суйского периода Цисяшань, около Нанкина. Похожая пагода есть также в знаменитом монастыре Линъиньсы в Ханчжоу (эпоха "Шести династий"). 3 Об этом см. превосходную книгу американского китаеведа Э. Х. Шефера "Золотые персики Самарканда" (М., 1981).

Вслед за крушением танской династии в 907 году империя распалась. Наступило время анархии, известное в китайской истории как период "Пяти династий". Пять эфемерных диктатур за короткий срок сменили друг друга на севере страны: Поздняя Лян (907–923) Поздняя Тан (923–936) Поздняя Цзинь (936–947) Поздняя Хань (947–951) Поздняя Чжоу (951–960) "Императорами" этих недолговечных династий становились военные, преимущественно варварского происхождения, вознесшиеся на вершину в том хаосе, что последовал за восстанием Хуан Чао. В действительности управление было еще более беспорядочным, чем могло бы показаться из приведенного списка, ибо даже эти короткие периоды постоянно прерывались гражданскими войнами, ведь право наследования утверждалось только силой, и порой на троне оказывались дальние родственники скончавшегося императора, если армия поддерживала больше их, а не законных преемников. Так, при Поздней Лян правили четыре императора, принадлежавшие к трем различным фамилиям, весьма отдаленно связанным между собой. Подобная же ситуация повторялась и в другие периоды, называемые "династиями" только потому, что в китайской политической терминологии отсутствует понятие для обозначения междуцарствия сменяющих друг друга самозванцев. Все они признавались лишь некоторыми северными провинциями, южный и западный Китай был им неподвластен. Уже в конце Тан самые удаленные провинции стали при последних губернаторах фактически независимыми от центра, выказывая лишь номинальную верность тени чанъаньских императоров. Когда Чжу Вэнь, основатель Поздней Лян, низложил последнего танского императора и истребил принцев императорской семьи, эти губернаторы не признали его власть и стали правителями независимых государств, называя себя ванами или императорами в зависимости от обширности своих земель и прочности положения. Сложившаяся китайская традиция называть законным императором властителя самой большой территории является единственным оправданием легитимности пяти династий, хотя южные царства гораздо лучше управлялись, да и обстановка в них была стабильнее. Именно в южных царствах, сумевших избежать войн с севером и со своими соседями, сохранялись в это смутное время танские культура и литература. В Шу (Сычуань) было немало поэтов и ученых, бежавших из разрушенной столицы. Южная Тан (Нань Тан), находившаяся на территории нынешних провинций Аньхой, Цзянсу и Цзянси, превратилась в высококультурное, хорошо и мирно управляемое государство, правители которого покровительствовали буддизму. Чу (Хунань) оставалось непотревоженным в течение всего этого времени. Столицей богатого южного царства Южная Хань (Нань Хань), занимавшего Гуандун и Гуанси, был Кантон. На восточном побережье находилось два государства — Минь (Фуцзянь) и У-Юэ (Чжэцзян). Маленькое царство Наньпин (небольшой район между реками Хань и Янцзы в Хубэе) смогло благодаря мудрой политике избежать конфликтов с могущественными соседями. В северо-западных провинциях Шаньси и Шэньси маленькие царства то попадали под власть северных "императоров", то становились самостоятельными. История этого смутного времени не столь уж интересна, но одно-два события, повлиявших на последующий период, заслуживают упоминания. Первый правитель династии Поздняя Цзинь (936 год), самозванец тюркского происхождения, захвативший престол с помощью кочевников-киданей , отдал им в качестве награды за поддержку северо-восток Великой китайской равнины, территорию от Пекина до Великой Стены, включая сам город, тогда называвшийся Яньцзин, и проходы через горы Иньшань, отделяющие Монголию от равнин Хэбэя. Кочевники получили возможность укрепиться на стратегических землях, что позволяло им легко совершать набеги на юг. Такова была первая причина варварских завоеваний, подготовивших почву для вторжения монголов. Тот же правитель перенес столицу из Лояна в Кайфэн, который прежде никогда не был столицей. Город в сравнении с Чанъанью и Лояном имел одно важное преимущество: расположенный в центре равнины в нескольких милях к югу от Хуанхэ, он находился на пересечении транспортных путей. Однако легкость его снабжения компенсировалась полным отсутствием стратегических преград. Кайфэн был открыт нападениям варварской конницы. Все это в значительной мере определяло политику сунских императоров, сохранивших Кайфэн своей столицей. Единственным значительным литературным событием в период "Пяти династий" стало первое печатное издание классических книг. Печатные книги появились уже в конце Тан, но издания канонических произведений еще не было. Доски начали вырезать в 932 году, но печатание завершилось лишь в 953-м. Это издание оказало большое влияние на китайскую мысль. Впервые книги стали дешевыми и доступными. Количество ученых возросло, а классическую литературу узнали вся нация. Последствия такого возвышения ученого класса не замедлили сказаться при Сун. Династия Сун, в третий раз объединившая китайские земли в единую империю, во многих отношениях отличалась от своих предшественниц Хань и Тан. Само ее образование, степень ее авторитета, внутренняя и внешняя политика, как и причины, приведшие к ее гибели, — все это характерно только для нее. В отличие от Хань и Тан, воссоединение империи под эгидой Сун стало следствием политических, а не завоевательных актов, почти мирным подчинением нации, уставшей от беспорядков и осознавшей свою культурную целостность. Суны правили со всеобщего согласия, их не тревожили грандиозные восстания, сотрясавшие династии Хань и Тан. Врагами новой династии были не жители империи, а могущественные степные народы, обитавшие к северу от Великой Стены. Чжао Куан-инь, основатель сунской династии, был северянином, выходцем из семьи чиновников в Чжочжоу, что в сорока милях от Пекина. Среди его ближайших предков — гражданские чиновники и губернаторы танской империи и эпохи "Пяти династий". Сам будущий император был генералом, возвысившимся при втором императоре Поздней Чжоу, который умер в 959 году и совершил большую ошибку, оставив престол маленькому ребенку, назначив регентшей императрицу. Чжао Куан- инь был послан с армией на север, чтобы противостоять киданям. Но командиры и солдаты его армии отказались повиноваться, полагая, что, пока ребенок на троне, а власть сосредоточена в руках императрицы и ее приближенных, им не видать ни вознаграждения, ни повышения в чине. Когда армия уже несколько дней была в походе, начался бунт, инспирированный высшими командирами. На закате заговорщики вошли в шатер Чжао Куан-иня с обнаженными мечами и насильно одели едва проснувшегося генерала в желтое одеяние, символ императорской власти. Против своей воли он был представлен армии как новый император. Втянутый в мятеж полководец не питал иллюзий относительно целей своих подчиненных. Перед походом на столицу он честно сказал им, что их действия вызваны отнюдь не преклонением перед ним, и отказался принять возложенную на него ответственность, если они не поклянутся во всем ему подчиняться. Когда офицеры принесли клятву, он приказал, чтобы ни членам императорской семьи, ни столичным министрам и чиновникам, ни мирным жителям не причинили никакого вреда. Армия спокойно заняла столицу, а императрица-регентша покорилась неизбежному. Такие перевороты в период "Пяти династий" были обычным делом, и ничто не предполагало, что сунская династия окажется более уважаемой и долговечной, чем ее предшественницы. Однако Чжао Куан-инь был не таким, каким считали его солдаты. Взойдя на трон, он укрепил свое положение рядом обдуманных политических шагов. Он простил павший дом Поздней Чжоу, расположил к себе чиновников, сделав упор на гражданском управлении и, наконец, избавился от армии, вознесшей его на престол и способной столь же легко найти другого кандидата. Все это говорит и о его характере, и о том, почему в век козней и предательства он завоевал уважение и преданность всех слоев общества. В первый год правления император пригласил военных, которые начали бунт и возвели его на трон, на пир. Когда все хорошо выпили и пребывали в хорошем расположении духа, император сказал: — Я не сплю спокойно по ночам. — Почему? — спросили генералы. — Это нетрудно понять, — ответил император. — Есть ли из вас хоть один, кто не домогается трона? Генералы низко поклонились и запротестовали: — Почему Ваше величество так говорит? Мандат Неба установлен, кто может протянуть предательскую руку? — Я не сомневаюсь в вашей преданности, но если одного из вас в один из дней вдруг поднимут ночью и заставят облачиться в желтое одеяние, даже против его воли, как он сможет избежать участия в бунте? Все военные заявили, что никто из них не пользуется такой известностью и любовью, чтобы это могло произойти, и просили императора принять все меры, которые он сочтет нужным, для избежания такой возможности. Тут император сразу же объявил свои условия: — Жизнь человека коротка. Счастье в том, чтобы иметь богатства, наслаждаться жизнью и передать это своим потомкам. Если вы подадите в отставку, вернетесь в провинции и выберете самые лучшие земли и прекрасные дома, чтобы в удовольствии и покое прожить до глубокой старости, не лучше ли это будет, чем вести жизнь, полную опасностей и неопределенностей? Чтобы между правителем и его слугами не осталось и тени подозрения, мы соединим наши семьи брачными узами. Тогда правителя и подданного будут связывать мир и дружба, и мы обретем спокойствие. Все присутствовавшие согласились последовать воле императора и на следующий день, сославшись на болезни, подали в отставку. Император ее принял и выполнил свою часть этой необычной сделки. Всем им были пожалованы высокие чины и богатые владения. Так основатель сунской династии разорвал порочный круг подозрительности и козней, окружавший государственную верхушку при "Пяти династиях". Этот поступок, возможно, является главной заслугой нового императора, доказавшего, что его слову можно верить. Нет сомнений, что его честность стала одной из